Вечером пришла неожиданная весть:
— Нас отводят в тыл.
— Как в тыл? — удивился Марцысь.
— Да так. Обыкновенно, в тыл.
— Что ж, мы оставим это немцам?
— Каким там еще немцам! На наше место придут советские части.
Солдаты ворчали:
— Что же это такое? Мы свое сделали, приказ выполнили, а теперь ни с того ни с сего — в тыл.
Марцысь помчался изливать душу культурно-просветительному офицеру.
— Это правда, что мы отсюда уходим?
— Правда. Через полчаса выступаем.
— Значит, мы уже не будем драться?
Высокий темноволосый заместитель командира роты по культурно-просветительной части рассмеялся.
— Подожди, хватит еще войны и на нашу долю. Но пока…
Марцысь по-детски надул губы.
— Это несправедливо!
Как, неужели это уже конец? Пусть даже «пока»… И опять сидеть ждать? С чем же он вернется после этого боя? «Ни с чем, ни с чем», — с тоской думал Марцысь. Он был так уверен, что совершит что-то. Если не удалось сегодня, то завтра или послезавтра… А тут…
Офицер сощурил глаза. У него было совсем молодое лицо, и Марцысь только сейчас заметил, что заместитель командира роты вовсе не был таким загорелым, как казалось. Это были просто веснушки. Странно: темные волосы — и столько веснушек… Они покрывали лицо словно налетом загара.
— Скажи-ка мне, — сказал он, — на сколько таких дней, как последние два, хватит, по-твоему, людей в нашей дивизии?
Марцысь смутился. Да, об этом он не подумал. Ведь после боя говорили, что это «нормальный процент потерь», а между тем скольких недосчитались в каждой части! Об этом он как-то не подумал, слыша фамилии погибших.
— Ну вот видишь. Поэтому нас и отводят в тыл. Понятно?
Да, он понял и спросил еще только:
— А этот приказ — он откуда?
— Ишь какой любопытный! Приказ есть приказ. Но если уж тебе так хочется знать, то приказ дан из Москвы. Так что можешь сам догадаться, кто его дал.
Шагая в потемках по грязной дороге, Марцысь с болью в сердце думал о соседях справа и слева, которые пришли сюда вместе с ними и теперь остаются на месте, хотя и у них есть «нормальный процент потерь». Однако они будут стоять здесь и пойдут вперед — без таких передышек, какая дана их дивизии.
— Эх, когда мы стояли под Казачьим Курганом — знаешь, сколько штыков было в нашей дивизии? — спросил вчера вечером советский артиллерийский лейтенант, который пришел навестить польских соседей. — Двести двадцать штыков во всей дивизии. Уж потом пришло пополнение.
Да, да… Они останутся здесь на месте, и с утра на них снова начнут падать бомбы, и они пойдут в атаку, будут закреплять захваченные рубежи и двигаться вперед, оставляя на этих пригорках, на этих мокрых лугах и почерневших полях «нормальный процент потерь»…
И только их Первую дивизию, только поляков, которые впервые с тридцать девятого года выступили против врага, отводят в безопасное место, чтобы сохранить это малое ядро будущей польской армии. Об этом позаботились в Кремле, который Марцысь мимолетно видел, остановившись на день в Москве, по пути в дивизию.
Человек в Кремле руководил движением сотен дивизий на тысячеверстных фронтах. И он нашел время узнать, что сделала одна эта дивизия, позаботился о том, чтобы дать ей отдохнуть, заживить раны, нанесенные двухдневными боями. Их, поляков, испытали в бою, дали им самим испытать себя, почувствовать пламя борьбы, пройти боевое крещение. Смыть позор армии Андерса, которая запятнала Польшу, покрыла стыдом имя поляка. Им дано было счастье показать врагу, что польская армия жива, хотя четыре года тому назад враг хвастал, что она скончалась и не воскреснет. Им дано было счастье перед глазами всего мира высоко поднять знамя Польши — знамя плененного, но не порабощенного народа. Им дано было своей борьбой засвидетельствовать, что «Польша еще не погибла», как говорят слова гимна. А затем заботливо подсчитали их «нормальный процент потерь», — ведь среди сотен дивизий они были одной-единственной польской дивизией! И тот человек в Кремле помнил об этом и чувствовал это так, словно сам был с ними. Он знал, что перед ними еще длинный путь, взвесил их судьбы отцовской рукой.
Там, в захваченной деревне, будут теперь обороняться и потом пойдут дальше братья в форме Советской Армии. Они будут проливать кровь на пути, ведущем в Польшу, выполнять боевую работу не только за себя, но и за них, поляков.
Да, это было понятно, ясно и просто. И все же тяжко было маршировать по этой дороге на восток, в то время как навстречу шли машины, полные солдат, темными колоннами двигалась пехота, грохотали орудия, идущие вперед, на запад. На запад шли войска, на запад — по варшавскому шоссе, к Варшаве…
Кто проходил навстречу полякам, кто шел занять их место? Вспомнилась Анастасия Петровна из совхоза; может, это ее Фрося проходила сейчас мимо, с глазами, устремленными в зарево далекого пожара? Может, брат Володи-конюха?.. В ночной тьме к линии фронта шли незнакомые и все же такие знакомые люди, крестьяне из колхозов, рабочие с заводов и фабрик, молодежь, советские люди со всех концов своей необъятной родины, все в одной солдатской форме… Шли по этому варшавскому шоссе, на запад, к Варшаве.
Позже на место отдыха и формирования Первой дивизии придет приказ. Он скажет, что дивизия выполнила боевое задание, прорвав оборону немцев. Будут розданы награды. И всем уже будет понятно, что дело было не в том, о чем говорили тогда, в вечер после боя, — что это, мол, великая битва, которая может определить судьбу войны.
Но уже и сейчас все понимают два измерения этой битвы. Это была одна из тысячи битв, какие уже два с половиной года идут на фронте. Битва настолько незначительная, что, если бы в ней не участвовала Первая польская дивизия, она не имела бы даже своего имени — прекрасного имени «Битвы под Ленино».
Но вместе с тем, если эта битва и не определяет судьбу войны, то она определяет судьбу Польши. Польша будет именно такой, какой она должна быть! Она будет связана вечным братством с Советским Союзом. Теперь поляки — уже не группки рассеянных по всему миру беспомощных людей, а союзник, который своей кровью засвидетельствовал великую истину братства народов. Это был их первый бой с тридцать девятого года — бой, который вела организованная, сознающая свои цели и задачи боевая единица.
Нет, не только линия немецко-фашистской обороны была прорвана в эти два дня. Была прорвана ложь, которой так долго окутывали историю. Обоюдные обиды и несправедливости были рассеяны этой битвой. Все это отодвинулось в древнюю историю, и началась история новая, которую создают они все, — значит, и он, Марцысь Роек из Груйца.
«И как удивительно, — думал Марцысь, — что как раз этот первый бой новой польской армии навеки теперь связал нас с именем Ленина, с именем человека, который от имени революции, от имени народа сказал великие слова о праве Польши на независимость!»
Правители Польши приложили все усилия к тому, чтобы заставить польский народ забыть об этих словах. Они приложили все усилия, чтобы о них никто в Польше не знал. Мусором лжи засыпали пламенные слова. И понадобились все эти страшные годы, чтобы лозунг польской свободы, снова прозвучавший из уст Сталина, был услышан сотнями тысяч поляков, которые донесут его до миллионов своих собратьев.
И вот как раз эта первая битва, которой никому не вычеркнуть из истории, называется «Битва под Ленино»… Случайность? Нет, справедливое веление истории — чтобы на этот раз уже никогда, никогда…
«Ведь вот и я сам — разве я знал? Нет, ничего не знал. В школе меня учили лжи, давали мне читать книги, полные обмана. И вместе со мной обманывали целое поколение».
Но теперь они уже знают. Во второй раз именно эта страна, а не другая, именно этот народ, а не другой, возвестили миру, что Польша будет независимой. И в сущности во второй раз русские льют свою кровь за эту независимость. Потому что ведь и тогда, когда они свергли царя и победили белых генералов, которые хотели, чтобы Россия продолжала быть старой Россией, кровь, пролитая в Петрограде, в Москве, под Царицыном, была кровью, проливаемой за свободу всего человечества — также и за свободу поляков. И теперь советские люди идут на запад, и это они кровью своих рабочих и крестьян, кровью своей молодежи, кровью целого поколения спасают и освобождают человечество и Польшу.
О битве под Ленино знают уже все. Солдаты вырывают друг у друга газеты. На всем протяжении Советского Союза в этот день люди читают в сообщении, напечатанном на первой странице:
«Выполняя боевое задание советского командования, польские пехотинцы частей дивизии имени Тадеуша Костюшко и танкисты танковой части имени «Героев Вестерплатте» в районе местечка Л. прорвали оборону немцев и стремительной атакой выбили их из нескольких населенных пунктов. Противнику нанесен большой урон в живой силе и технике. Около 200 гитлеровцев, в том числе 13 немецких офицеров, сдались в плен полякам.
