— С Первухиным посоветуйтесь. Он мне чертил калибровки на плитах, я, правда, ничего не разобрал, но его убежденность меня заразила. И это понятно: чем меньше человек знает, тем проще все ему кажется.
— Поверьте, товарищ Гаевой, если у меня теперь не выйдет, то ни у кого на заводе не выйдет.
— Верю. Мне Первухин сказал, что вы бог в этом деле.
— Первухин?
— Ну я же не выдумал.
— Вот чертов старик! А в лицо одни пакости говорит. Да какие!..
Не думал Макаров, что жена его станет хорошим токарем. Последнее время ее фамилия все чаще появлялась на доске Почета. Возвращалась она домой усталая, но радостная, приносила в комнату запах машинного масла и металла, много говорила о цехе, о станке, о резцах, об угле резания, о мастерах и подругах по труду. Во всем ее облике, в манере держаться, в движениях появилась какая-то не свойственная ей до сих пор уверенность и деловитость. Как много дает человеку умение создавать своими руками реальные, ощутимые, весомые предметы, которые можно замерить, сосчитать, взвесить!
Был выходной день. Вадимку увела старушка соседка на прогулку вместе со своим внуком. Елена еще подремала немного, потом накинула махровый халат и, встав перед небольшим зеркалом, принялась расчесывать волосы. Подумала: «Поредели, а ведь еще недавно с ними трудно было совладать».
В дверь постучали.
Решив, что это хозяйка квартиры, Елена ответила гостеприимно-протяжным «да-а», но услышала за спиной скрип мужских сапог. Она откинула волосы, оглянулась и вдруг вскрикнула, не веря своим глазам:
— Сергей Петрович! Вы?
Крайнев схватил руку Елены, прижался к ней губами.
— Лена, милая… Спасибо вам за сына, спасибо!.. Вадимка где? В садике?
— Нет. Гуляет. Скоро придет. И Вася приедет завтракать.
Елена приникла к полушубку Крайнева и заплакала, но быстро взяла себя в руки, вытерла слезы, улыбнулась уголками губ и стала рассматривать Сергея Петровича. Заметила шрам на виске, редкие сединки и какую-то жесткость во взгляде.
— А вы такая же, — понял ее Сергей Петрович, — только глаза… грустные.
Елена молча кивнула. Крайнев снял полушубок, не торопясь повесил на вешалку.
Подумав, что скоро придется расстаться с Вадимкой, которого отвоевала у смерти и к которому привыкла, как к сыну, Елена сказала, подходя к Крайневу:
— Простите, Сергей Петрович, что я так сразу, но… не забирайте пока мальчика. Поймите: не могу… У нас скоро будет свой…. Вот тогда… Хорошо?
У Крайнева заблестели глаза и, чтобы скрыть волнение, он мерно зашагал по комнате, Елена с трепетом ждала его ответа.
— Не заберу, — пообещал он.
Елена вздохнула с перехватом, как ребенок, утешившийся после долгого плача, и чуть слышно, одними губами сказала:
— Спасибо…
У подъезда дома остановилась машина, хлопнула дверка.
— Вася приехал.
Макаров вошел в комнату, остановился на миг у порога и бросился целовать Крайнева.
— Что ж ты молчал целый месяц? Душу вымотал, — упрекнул он. — Из госпиталя?
— А я почему ничего не знала? — с обидой в голосе спросила Елена.
— Это я просил ничего не говорить. А замолк потому, что считал: вот-вот у вас буду. Полтора месяца со дня на день врачи откладывали выписку, — выручил Макарова Крайнев.
— Ну и молодец ты, Сергей! Верил тебе, но выдержки такой не ожидал. Ты же, чертяка, взрывчатый.
— Был, — возразил ему Крайнев.
В коридоре послышались мелкие торопливые шажки. В приоткрытую дверь заглянул Вадимка, крикнул «папочка!» и замер: должно быть, показалось, что ошибся.
Сергей Петрович схватил сына на руки, прижал к себе и долго целовал его раскрасневшееся от мороза и радости личико.
…Наступили ранние зимние сумерки, а Крайнев, не упуская ни малейшей подробности, рассказывал Макаровым обо всем, что с ним произошло. Вадимка заснул на руках у отца — его так и не удалось уложить в кроватку. Как только Сергей Петрович пытался это сделать, мальчик просыпался и цепко хватал его за рукав гимнастерки.
— Пора вам отдыхать, Сережа, — предложила Елена. — Привыкайте. Жить у нас будете — Вадимка не отпустит. Завтра койку сюда поставим и заживем все вместе. Да, да, не мудрите.
— Сколько ж ты высидишь без дела? — усмехнулся Макаров, хорошо знавший деятельную натуру Крайнева.
— Дня два. Потом начну делать рабочие чертежи головки мартеновской печи своей конструкции. Довезли чертежи, Лена?
— Конечно!
— Спасибо за все, родные!..
Свиридов сам позвонил Гаевому:
— Ваше задание выполнено. По расчету получается. Необходимо испытать, но без распоряжения директора не могу.
Поблагодарив калибровщика, парторг тотчас отправился к Ротову.
Ротов разговаривал по телефону.
— У тебя срочное дело? — спросил он Гаевого, кладя трубку.
— Срочное.
— Давай. Так и быть.
Гаевого покоробил тон, каким были сказаны эти слова. После того как парторга не оказалось среди награжденных, Ротов разговаривал с ним с подчеркнутой снисходительностью. Он не знал, что Гаевой сам просил секретаря ЦК вычеркнуть его из списка представленных к награде, считая, что год работы на заводе не дает ему права на орден.
— Разговор с полковником о новом профиле помнишь? — спросил Гаевой.
Директор нахмурился и отвел глаза.
— Эта тема уже исчерпана, — сказал он. — Я и ему и наркомату ответил, что прокатать не удастся.
— Нет, не исчерпана. На танковом заводе обработка нашего квадрата — самое узкое место.
— А ты что, на танковый перешел работать? — не преминул съязвить Ротов.
— Так ты не можешь или не хочешь прокатать?
— Не могу. Не освоим, — раздражаясь, заявил директор.
Парторг затянулся, медленно выпустил жиденький дымок. Его спокойствие не понравилось Ротову. «Начал планомерную осаду», — понял он.
— Какого ты мнения о Свиридове? — спросил Гаевой.
— Знающий, — нехотя отозвался Ротов, всем своим видом подчеркивая, что он не намерен заниматься праздными разговорами.
— Скромная оценка для такого работника. — Гаевой снова затянулся. — Так вот. Свиридов сделал вторичный расчет калибровки. Говорит — удачно. При первом расчете он ошибся.
— Ерунда. На бумаге все получается.
Гаевой дружелюбно улыбнулся.
— Давай проверим, попробуем. Я знаю, что это снизит выполнение плана по стану, но людям поможет.
Ротов вспомнил полковника, резко бросившего ему в лицо: «Будете катать!» — и свои телеграммы: «Прокатать не можем». Что о нем скажут в наркомате? И что будет с планом на стане?
— Это нелепая трата времени и средств, — категорически заявил он и, взглянув на часы, встал.
Гаевой не тронулся с места.
— Ты меня прости, но я Свиридову верю в этом больше, чем тебе.
— Ты вообще всем веришь больше, чем мне. — Ротов позвонил в гараж: — Машину.
— Безусловно, — согласился Гаевой. — Всем вместе верю больше. Так, может быть, подумаешь?
— Думал уже, — отрезал Ротов, наливаясь гневом, — и больше думать не собираюсь. — Он положил в карман папиросы, спички.
— Самолет никуда не отправил?
— В ЦК полетишь? К наркому? Хватит уже, налетался.
— Да не бесись! Хотел слетать с тобой на танковый. Убедился бы сам, какое там положение.
Ротов сделал решительный жест рукой.
— Никуда не полечу. У меня на своем заводе дел по горло.
Парторг грустно посмотрел на него, вздохнул.
— Что же, тогда приходи завтра на партком. Обмозгуем сообща.
— Заставить хочешь? Не выйдет! — запальчиво произнес Ротов.
— Не знаю, — устало отозвался парторг. — Там посмотрим. А вот это почитай на досуге, — он сунул Ротову в карман пиджака письмо строгальщика, полученное Первухиным.
Вопрос о помощи танковому заводу стоял на повестке дня первым, но Гаевой вынужден был перевести его на конец заседания, а потом снять совсем, потому что директор так и не пришел — уехал на известковые карьеры. Покончив с текущими делами, Гаевой отпустил членов парткома. Остались только приглашенные — Первухин, Свиридов и Мокшин.
— Так будете что-нибудь делать, товарищ парторг? Время идет, а мы — ни с места, — возмущался вальцовщик. — Кто в лес, кто по дрова…
— Завтра снова соберемся, — испытывая чувство неловкости, угрюмо ответил Гаевой и подумал: «Завтра, быть может, повторится то же самое».
— Все можно иначе сделать, без проволочек. Вот главный инженер — может приказать начальнику вальцетокарной изготовить валки, вот калибровщик — он сам знает, что ему надо делать, а вот, — Первухин ткнул пальцем себе в грудь, — вальцовщик, и не из последних. Моя бригада решила, не нарушая графика работы цеха, по ремонтным дням осваивать этот профиль.
