Вслух он сказал.
— Значит, господин-парламентер,—господин Мирза.
— Господин Сахиб, вы теперь не арабский вождь, не глава разбойников бедуинов, а вижу по вашим петлицам, что вы большевистский командир.
Он нарочно говорил по-русски. В голосе его звучали злорадные нотки.
— Давно ли вы сделались кяфиром, господин Сахиб? Мы — мусульманин. Мы были и остались верным рабом пророка. И сам командующий исламской армией вручил нам собственноручно фирман их высочества эмира Сеида Алимхана Бухарского на чин датхо. А теперь вы знаете, кто я, какие у меня полномочия, а потому приступим к переговорам.
— Прекрасно,— невозмутимо проговорил Сахиб Джелял.—-Переговоры будет вести товарищ комиссар.
— Очень хорошо, а мы, кроме чина датхо, имеем полномочия эмиссара при особе великого сардара Ибрагимбека,— говорил Мирза, произнося слово «эмиссар» не как загнанный в -тупик разбойник, а по меньшей мере как представитель могущественного государства.
«Неужели он настолько глуп и недальновиден?» — подумал комиссар и вспомнил пословицу: «Черноту розовой краской не замажешь».
А Мирза все наглел. Он вдруг заговорил по-арабски, обращаясь к Сахибу Джелялу:
— Вы, Сахиб, — узбек. Я вижу: кругом все аскеры мусульмане — узбеки и таджики. Фуражки-то красноармейские, а лица мусульманские. Прикажите связать этого комиссара и переходите на сторону воинства ислама!
— Говорите, господин датхо, по-узбекски, так не пачкайте свой язык грязью коварства. Так что же вам надо с вашим белым флагом? Или вы пришли с подлым предательством? — невозмутимо возразил Сахиб Джелял.
Он объяснил комиссару, что предложил «этот парламентер с предательством в душе».
Датхо Мирза предлагал: командующий исламской армией держит свое знамя в неприступных местах. Командующий копит силы. К нему стекаются со всех гор и долин от Бухары до Памира и из-за рубежа воины под его исламское знамя. Английские пушки уже переправляют через Пяндж. Силы командующего неисчислимы. Но Ибрагимбек не желает огнем и мечом идти на столицу Таджикистана. Ибрагимбек идет с миром народу и хочет договориться добром с советским правительством.
— Значит, Ибрггимбек готов пойти на сдачу? — спросил комиссар Алексей Иванович.— Значит, он приперт к стенке.
— Зачем так грубо? И по существу это не так.
— За чем же дело стало? Складывайте оружие.
— Нет, не так просто. Ибрагимбек горд и благороден. Для того, чтобы все было по форме, надо вам поехать к нему в лагерь и договориться с ним об условиях.
— Никаких условий! Все понятно. Вы в безвыходном положении. Кур-Артык со своей бандой не придет вам на помощь. Третий эскадрон узбекского дивизиона третьего дня разнес банду Кур-Артыка в пух и прах. На поле боя подобрано сто двадцать три убитых бандита. Много аскеров попало в плен. Басмачи сдают оружие. Просят прощения. «Мы неграмотны,— говорят.— Мы судили о Советской власти по тому, что говорили курбаши и имамы. А теперь, приехав в Таджикистан, мы увидели наших родичей, как они живут. Большевики дают людям землю и уважают обычаи. Мы хотим Советскую власть». От тысячной армии Кур-Артыка остался он сам и его бача-писарь. Теперь вы со своим Ибрагимбеком остались одни.
— Позвольте мне сказать,— проговорил Сахиб Джелял,— А как мог оказаться здесь Ибрагимбек? Он был совсем в другом месте.
Мирза потерял свой невозмутимый вид и засуетился:
— Нет, здесь он. Ждет... гм-гм... то есть ждал Кур-Артыка и других.
Известие о разгроме банды Кур-Артыка расстроило парламентера, но он не сдавался и продолжал твердить свое: надо, чтобы к Ибрагимбеку поехал сам большой начальник — комиссар для переговоров,
— Прекратим войну,— сказал Мирза примирительно.— Довольно мусульманам убивать мусульман. Господин комиссар поедет со мной и все будет как полагается.
— Нет,— возразил Сахиб Джелял,— отправляйтесь и предупредите своего командующего, а товарищ комиссар поедет завтра.
Желтая физиономия датхо Мирзы стала еще желтее. Он пытался убеждать, возражать, но Сахиб Джелял стоял на своем. Нехотя согласился с его доводами и Алексей Иванович. Он рвался сегодня же покончить с бандой — оружием ли, переговорами ли, все равно.
Взяв свой посох с белым флагом, Мирза прошел в тень от утеса для ведения переговоров. Едва он исчез из поля зрения, как басмачи из укрытий возобновили стрельбу.
Пришлось перейти в укрытия, потому что пули начали с визгом пролетать над самым ухом. «Вжик-вжик»— ударялись они о камни, и каменные осколки летели во все стороны.
— Парламентер по-ибрагимбековски! — рассердился комиссар Алексей Иванович.
— Что ж, будем лечить гнилью гниль, порок пороком. Этого Мирзу мы достаточно знаем.
Сказать, что он волк — охаять племя волков.
Сказать, что он змея — обидеть змею.
Философско-поэтическое рассуждение Сахиба Джеляла не успокоило Алексея Ивановича.
— Ну, гадина, доберусь я до тебя! — негодовал комиссар.— Когда они сдадутся, мы не посмотрим ни на что. Мирзу — в трибунал! Придется господину парламентеру отрыгнуть все то, что проглотил! Будешь ты у меня блевать кровью!
После этого бледно-зеленое лицо Мирзы приобрело выражение испуганного мертвеца. Алаярбек Даниарбек сказал о Мирзе: «кислое молоко». Эмиссар или заграничный деятель, как он всюду представлялся, совсем сник. Грохот в ущелье нарастал. На склонах возникли столбы пыли, даже видно было отсюда, что катится лавина камней.
— Выходите же! — сурово потребовал Сахиб Джелял.— Остановите их!
Мирза вскочил, замахал посохом с флагом, залепетал.
Но комиссар Алексей Иванович даже не шевельнулся. Казалось, смертельная опасность рядом, но командир ею пренебрегает. Он только морщился от грохота в горах, а когда шум стих и пыль улеглась, сказал:
— Про вас мне сказали: без воды умоет — без ветра просушит. Как же так — вы парламентер, переговоры не окончены, а военные действия возобновили. Теперь я вправе вас расстрелять.
— Недоразумение,— шевельнул губами Мирза чуть слышно.— Они подумали, что мы... что я...
— ...закончили переговоры? Что ж, мы в самом деле их закончили.
— Мы можем ехать? — Мирза привык говорить о себе уважительно, на «вы».
Комиссар поглядел внимательно на высящуюся прямо над их головами громаду утеса, на дувал шагах в ста от них. В дувале зиял внушительный пролом от скатившегося только что огромного валуна.
— Счастье, что мы переменили место. Ужасно неприятно, если тебя придавят как крысу кочергой. Благодарите меня теперь до могилы. Я вас спас.
Алексей Иванович снова осмотрелся. Кто-то скакал по дну сая, а за ним группа всадников. Сахиб Джелял перевел бинокль на всадника.
Тревога на лице Сахиба Джеляла сменилась удовлетворенностью, и он заговорил:
— Вот, если те всадники благополучно доедут до нас, если ваши бандиты не откроют стрельбу... тогда видно будет.
Дрожащей рукой Мирза поднял чалму и взмахнул ею пять раз.
Сахиб Джелял молча наблюдал. Взгляд его проследил взгляд Мирзы. Но по ту сторону ущелья замелькало светлое пятнышко, одно, другое, много пятнышек. Они увеличивались, стали видны всадники.
— Вот так-то лучше,— заметил Сахиб Джелял. — Живой крысе лучше, чем дохлому льву, а?
Не отвечая, Мирза бессильно опустился на камень, чувствовал он себя дурно. Он так и сидел, опустив голову и не вымолвив больше ни слова. Солнышко припекало. Воспрянувшие после лавины жаворонки и синички запрыгали, засвистели. Ветерок клонил головки горных пахучих цветов к земле. Видно, давно ее не пахали. Старые борозды совсем заросли сорняками.
— Пахарь спину гнул, потел,— говорил комиссар,— от камней расчищал, а вы тут каменными лавинами поля засыпаете. Разбой! Настоящий разбой!
Удивительный склад ума. Бой идет, вот-вот пули защелкают, а комиссар вон о чем думает. Мирза даже желто-зеленое лицо свое поднял, свинцовыми глазами поглядел. Ненавидящим был тот взгляд.
Треща по камням подковами, галопом подскакал всадник.
— Здравия желаю, товарищи!
— Здравия желаем, товарищ начдив!
Спешившись, комдив Георгий Иванович и комиссар Алексей Иванович обнялись.
— Вижу обстановочка у вас...— проговорил Георгий Иванович.— Вздумай чуть раньше через сай поехать, крышка, а? А это что за физиономия? Желтый, носатый, белоглазый! Ба, да это знакомый! Неужто Мирза? Ловко! Куда ни поедешь, с ним встретишься.
— Он оттуда.— Комиссар глазами показал на черневший вход ущелья.
Снова Мирза шевельнул губами:
— Парламентер мы.
Видимо, появление командира, да еще с ромбом на петлице, его напугало.
