Светало. Над мокрою землёю стлался тяжёлый сизый туман. Как корабль, выплывал из тумана домик, где жила Шура. И окна его уже ловили первые проблески света. За одним из этих окон спала она, дыша безмятежной молодой силой. Глаза закрыты — спят. И золотые искорки тоже спят…
Переведя стеснённое дыхание и заставив себя отвернуться от её окон, Алексей окинул рассеянным взглядом подёрнутое туманом пространство, отделявшее его от немцев. Там, над туманом, как над разлившейся в половодье рекой, чернели верхушки деревьев, и в том лесу были сейчас немцы. А Шура, наверно, с детства бегала туда по грибы…
Туман из сизого стал розоватым. Алексей увидел, как эту качающуюся розоватую пелену прорезали багряные вспышки. Режущий свист пронёсся над головою, и в уши ударил гул многоорудийного залпа.
В этот день Алексей долго томительно выжидал, бездействуя, чтобы до времени не обнаружить себя. Потом его танки рванулись в контратаку, совершенно внезапно для немцев, и немцы побежали, бросая оружие. Это был момент радости и азарта, танки преследовали бегущих, расстреливали их и давили гусеницами, с ходу ворвались в немецкое расположение и нанесли немцам порядочный урон. Но уже на отходе, посреди «ничьей» земли, танк Смолина тяжело вздрогнул, повернулся и осел набок. Пока все пушки, имевшиеся в распоряжении заводского отряда, старались прикрыть своих и заставить замолчать немецкие батареи, Носов осмотрелся и доложил, что застряли прочно. И в эту минуту его ранило в шею. Немцы усилили огонь, а потом пошли в атаку, мечтая, должно быть, захватить танкистов живьём. Алексей был слишком поглощён боем, чтобы заметить, как и когда появился рядом танк Гаврюшки Кривозуба.
— Давай-ка мне, живо! — крикнул Кривозуб.
Носова положили на крыло кривозубовского танка, Алексей лёг рядом. Кривозубовский танк рванулся к посёлку, петляя по пустырю среди рвущихся снарядов.
«Такую машину загубили! Такую машину!» — прикрывая собою Носова, со злостью и отчаянием думал Алексей.
Танк трясло и подкидывало, Алексея больно било о броню.
Когда машина остановилась, Алексей хотел соскочить на землю, но почему-то не смог, как будто тело его срослось с броней.
— Алёша, друг… — сказал над его ухом Гаврюшка.
Он поднял голову и увидел бегущую по овражку Шуру. Снаряд разорвался между ним и Шурой, взметнув фонтан земли и увядшей ботвы. Когда дым рассеялся, он снова увидел бегущую к нему Шуру.
— Как я волновалась, — сказала она. — Вы ранены?
— Пустяки, — ответил он и сам сполз с крыла, но стоять не мог, Гаврюшка и Шура подхватили его.
Он понимал, что ранен, но — странно — не чувствовал, куда, только никогда ещё не испытанная слабость клонила к земле.
— К нам! — сказала Шура решительно.
— Нет, — так же решительно отказался Алексей. И из последних сил крикнул ей — И нечего бегать под снарядами. Глупо!
Алексея перевязали. Раны были лёгкие: осколок скользнул по боку и по руке выше локтя. Алексею стало стыдно, что он раскис из-за такого пустяшного ранения, но его и сейчас мутило при виде окровавленной марли, брошенной санитаром. Его здоровое тело не мирилось с болью.
Но он сразу отвлёкся от боли, вспомнив про свою машину.
Весь день вокруг танка шла борьба. Подбитый, но не потерявший боевого значения мощный KB был приманкой для немцев, а ползущие к нему немцы были хорошей мишенью — более десятка их полегло, не добравшись до танка. Открыв шквальный огонь, немцы выпустили танкетку и пытались увезти танк на буксире, но и это не удалось им. Тогда вокруг танка образовалась смертельная полоса, простреливаемая насквозь и находящаяся под непрерывным наблюдением с двух сторон.
К вечеру Алексея вызвала Шура. В её доме отлеживался Носов, ожидая отправки в госпиталь, и Носова страшно беспокоила мысль о танке.
Алексей вошёл в маленькую комнатку, где всё — от нарядной кровати до безделушек на комоде — говорило о том, что здесь живёт девушка. На кровати лежал осунувшийся за день, лихорадочно возбуждённый Носов. Ему было трудно говорить. Алексей наклонился и выслушал его прерывистый шопот. Носов считал, что танк надо отремонтировать на месте и увести своим ходом; и старался обстоятельно объяснить, что и как нужно для этого сделать.
Уверив раненого, что всё будет сделано, Алексей вышел в общую комнату, где его ждали с ужином. И бок и рука снова заныли, есть не хотелось. Но он с благодарностью выслушал рассказ шуриной матери о том, как они беспокоились за него и как Шура побежала со всех ног встречать танк Кривозуба.
— Зато меня встретили бранью, — сказала Шура.
Приглядевшись, он понял, что она совсем не сердится на него за давешнюю грубость.
Она стала расспрашивать, что можно сделать для спасения танка, и Алексей пересказал предложение Носова.
Шура накинула пальто и спокойно сказала:
— Посидите, я сбегаю за папой.
Отца Шуры Алексей узнал только по пулемётным лентам, перетянувшим грудь, да по старчески приветливому голосу. Он совсем не был стареньким папой, за которым, по словам Шуры, надо было приглядывать, чтоб не простудился и к немцам не попал. Это был старик высокого роста и крепкого телосложения, подчёркнутого осанкой, полной достоинства. Лицо его, несмотря на глубокие морщины, дышало здоровьем и силой, а в живых карих, как у Шуры, глазах горели такие же золотые искорки.
— Марков, — представился он, энергично пожав протянутую Алексеем руку. — Я уж думал! — сразу заговорил он, отводя лишние объяснения. — Мы с утра прикидываем. И — прикидывай, не прикидывай — выход один: починить на месте. Смотаться туда ночью, осмотреть, поработать, если что нужно в заводе делать — сделать, потом ползти снова и кончать.
— Весь путь под огнём, — предупредил Алексей.
— Путь паршивый, да и там не слаще, — согласился Марков. — Но другого выхода ведь нету?
Жена его подошла и тихо спросила:
— Кто пойдёт?
— Самому придётся. Кого же тут пошлёшь?
Она спросила так же тихо и ровно:
— Что приготовить тебе?
— Да вроде ничего. Рукавицы дай, удобнее ползти будет. Фонарь возьму. Да найди кусок брезента, чтобы затемниться.
Шура громко вздохнула, будто всхлипнула. Даже следа недавнего румянца не осталось на её побледневших щеках. Расширенные глаза её были прикованы к отцу.
— Папа, — сказала она, — я пойду с тобою, а?
— Только тебя мне не хватало там, — ответил отец и мимоходом погладил её по волосам. — Солдатик!..
В полной темноте Марков, Шура, Алексей и Серёжа Пегов миновали окопы первой линии и поползли вперёд.
— Здесь, — сказал Марков и подтолкнул Алексея в канавку.
Они лежали, пользуясь вспышками ракет, чтобы рассмотреть пространство, отделяющее их от танка. Потом Марков и Сергей вскинули на спины тяжёлые мешки и молча поползли в темноту. Прошло больше часу. Шура лежала совсем рядом, но Алексей чувствовал себя виноватым перед нею и не решался заговорить. Немцы вдруг открыли шквальный огонь. Снаряды падали возле танка и по всему пустырю, у окопов и за ними. Алексей и Шура скатились на дно канавы, но Алексею пришлось прикрикнуть на неё, чтобы она не выглядывала. Затем огонь стал затихать, и снова взлетела ракета, озарив обнажающим светом каждую травинку.
— Он не поползёт обратно, пока огонь, — сказала Шура. И попросила: — Дайте мне гранату, товарищ Смолин!
— Зачем?
— Если что случится… я поползу к нему.
— Ну, знаете, девушка! — возмущённо воскликнул Алексей. — Вы что ж — за подлеца меня считаете?
— Вы ранены, — просто сказала Шура. — И вы командир. А я тут каждую кочку знаю, это же наш огород, а дальше черника растёт, я тут всё облазила.
Снаряд упал за ними, возле самого дома Марковых. Слышно было, как посыпались стёкла.
Ну, вот, — сказала Шура, — теперь мёрзнуть придётся.
— Вам бы уехать, — сказал Алексей. — Чорт знает что! Пожилая женщина и девушка живут на переднем крае!
— А папа? — возразила она. — Да и куда же мы поедем?
Она вдруг приподнялась и схватила Алексея за руку. Он чувствовал на ладони её острые ноготки. Ноготки то вонзались до боли в кожу, то отрывались, то снова вонзались…
— Возвращается!
Сколько ни вглядывался Алексей, он не видел ничего, кроме чёрной бугристой земли.
— Да нет же… Вам показалось.
Острые ноготки снова вонзились в его ладонь. Два снаряда разорвались между ними и танком. Канавку запорошило землёй. Шура приподнялась ещё выше, облегчённо вздохнула и отняла руку.
— Ползёт, — сказала она. — Огородом ползёт…
Новый взрыв осыпал их землёй.
— Папа! — крикнула Шура, стряхивая землю с шапки. — Папа, сюда!
Теперь Алексей тоже видел быстро, не по-стариковски ползущую фигуру. Марков дополз до канавки и скатился в неё, хрипло дыша. Он не мог говорить и только погладил дочь по спине. Шура всхлипнула и прижалась щекой к его грязной руке.
