— Все помнится, а рассказывать трудно… Не упустить бы главное. А что главное?.. Как Гущин в шторм и под огнем управлял крейсером? Как не переставал держать связь весь израненный сигнальщик Печенкин у фонаря-ратьера?.. Как гремели под градом осколков счетверенные пулеметы Буркина?.. Как уносили с ходового мостика раненого военкома крейсера Щербака?.. Как гасил своим телом горящие пороховые пакеты краснофлотец Покутный?! Все стоит перед глазами… — Агарков тяжело опустился в кресло. Он долго молчал. Взгляд его стал суровым. Кажется, он забыл о нас, погрузившись в нахлынувшие воспоминания… Мы увидели перед собой «Железного старпома» военных лет.
Тут подал голос Авдеев. Он сидел у круглого музейного столика и сосредоточенно рассматривал подшивку фотокопий газет и листовок.
— Константин Иванович! — обратился он к Агаркову. — Вот листовка, что мы, помнишь, искали. Лежит меж газет, не заметишь. Три раза листал, не увидел. Вот она. Издание политуправления флота. Год 1942. «Прочти и передай товарищу. Распространяй среди населения». — Авдеев читал, сам заражаясь волнением:
— «Грозный и могучий, ходит по Черному морю «Красный Кавказ». Внезапно появляясь у берегов, занятых противником, он обрушивает на головы фашистских захватчиков тонны смертоносного груза…»
— На песнь о Соколе похоже… — вдруг неожиданно для всех и, наверное, для себя произнес Валера, покраснел и еще глубже ушел в свое спасительное кресло.
— Да… Безумству храбрых… — отозвался Авдеев. И вновь наступило долгое молчание.
Агарков взял у Авдеева фронтовую подшивку газет и листовок.
— «Грозный и могучий»… Как о «Варяге» или «Меркурии» написано. Если б могли услышать те, кто погибли!.. А мы, живые, продолжали выполнять боевой приказ. И поначалу даже не ощутили всего размаха операции. Каждый делал свое дело — наверное, так и слагался подвиг крейсера. Помню, вдобавок к фашистским снарядам полетели с неба мины. Запомнились зеленые парашюты, на которых они спускались. Как раздутые жабы… А крейсер воевал и бил врага… Так слагался подвиг.
Пока Константин Иванович Агарков собирается с мыслями, сделаем небольшое отступление.
Тем, кто родился и вырос после войны, приходится порой встречать в книгах описания первых месяцев Отечественной как сплошное отступление наших войск. До самых деталей, дотошно изображают некоторые авторы окружения и поражения… Было это? Было, конечно. Война пришла тяжелая и грозная. И самым тяжелым и грозным был Сорок Первый, когда вся подлая сила коварной внезапности и превосходства отработанной фашистской военной машины обрушилась на наши войска. Но «чудо» победного Сорок Пятого могла свершиться потому, что Красная Армия и Флот воевали и били немцев и в Сорок Первом, и родная земля из месяца в месяц наращивала, умножала силы своих богатырей.
В декабре Сорок Первого мне выпало счастье быть среди тех, кто громил, обращал в бегство фашистские дивизии под Тихвином и Волховом. И до нас явственно доносился гром победного наступления Красной Армии под Москвой — в том же декабре. И в том же декабре далеко на юге со сказочной отвагой, беззаветным героизмом и умением громили укрепления фашистских войск корабли Черноморского флота. Буревестниками они неудержимо неслись на врага.
И все это был декабрь Сорок Первого.
…Ночь. «Красный Кавказ» полным ходом идет на Феодосию. В кильватере — крейсер «Красный Крым», идут эсминцы «Шаумян», «Незаможник», «Железняков», мчатся катера-охотники, тральщики. Сбылась мечта моряков — корабли идут в наступление!
По всем отсекам «Красного Кавказа» радио доносит голос военкома Григория Ивановича Щербака. Идем освобождать Феодосию, прорываемся прямо к стенке порта. Десант с ходу — в бой, крейсер воюет всеми видами огня.
Корабль гудит тысячами взволнованных голосов. Да кроме команды крейсера старпом сумел принять на борт тысячу восемьсот десантников вместо положенных пятисот.
«Красный Кавказ» — на виду Феодосии. Там уже ведут бой эсминцы. Вражеский берег отвечает снарядами, минами. Смертоносные осколки летят всюду. Крейсер врывается в порт. Нужно швартоваться и высадить десант… Наверное, в эти минуты и получил Агарков почетное звание «Железный старпом». Прожекторы немцев освещают крейсер и яростно и прицельно бьют по кораблю. Старпом руководит швартовкой. Его видят и на носу и на юте. Горит сигнальный мостик, гибнут один за другим связисты, сигнальщики. Пожар — на ходовом мостике. Гибнет старшина группы Колесник… А крейсер, несмотря на резкий обжигающий ветер, обстрел и пожары, неотступно идет к молу. По палубе бьют уже с берега немецкие автоматчики. Падают раненые из боцманской команды… Агарков стоит во весь рост, командует швартовкой: на бушующих волнах баркас с тросом, с левого борта гремит якорь. Громада крейсера у самого мола… Все, что нужно, еще полностью не закреплено, а уже спущен трап, и десант устремился на катера — к берегу.
Первые группы десантников вели бой на пристани, а «Красный Кавказ» подавлял огневые точки врага, вступал в поединок с его дальнобойной артиллерией. Счетверенные пулеметы корабля вели смертельную дуэль с немецкими минометчиками и автоматчиками.
С каким-то особым волнением бывший старпом называет фамилию командира отделения зенитного дивизиона Моценко. Его спаренная установка без устали била врага на земле и в воздухе. Пять фашистских самолетов загорелись от метких очередей Моценко, несколько вражеских батарей подавлено…
— Ежели б довелось вам ныне встретить Моценко в праздничный день — залюбовались бы. Да, он живет, здравствует тут, в Севастополе, — улыбается Агарков. — На груди старшины наград, наверное, больше, чем у кого бы то ни было в городе. За милю сверкает Моценко. Орел!..
Прерывается и снова течет беседа, и снова перед нами грозные картины десанта.
— На рассвете тридцатого декабря, — вспоминает Агарков, — я смог доложить командиру, что готовим сходни — с кормы на мол… Дорога́ была каждая секунда, а между молом и кораблем все еще была вода, довольно широкая полоса. И тут вдруг, без всякой команды, краснофлотец Михаил Федоткин пронесся перед нами, как на крыльях, и оказался на причале. Мгновенно закрепил последний трос, поставил сходни и кинулся обратно, ухватившись за канат. Мы втащили героя на корму, вокруг свистели пули и осколки, и я не знал, как поступить: ругать Федоткина или обнимать… Фашисты бесновались в бессильной злобе, но громада крейсера непоколебимо нависла над Феодосийским портом, над городом, и никакая сила не могла уже остановить выполнение боевой задачи… — Агарков помолчал. — Наверное, за всю историю войны не довелось крейсеру так швартоваться во вражеском порту.
Да. «Красный Кавказ» выполнил главную боевую задачу командования. План штурма Феодосии, вся мощная Феодосийско-Керченская десантная операция (ей не будет равной во всю войну) — в действии. С широких сходней героического крейсера десантные части рванулись на берег, на улицы города. Вслед за ними выгружались боеприпасы и машины. Задача крейсера выполнена, но он продолжает бой, выводит из строя орудия и танки немцев, обращает в прах их укрепления, помогает продвижению десанта. И враги усиливают и без того шквальный огонь по неподвижному, но грозному кораблю.
Под огнем фок-мачта, боевая рубка. Вспыхивает порох у зенитной установки, горит палуба. Раненые зенитчики бесстрашно гасят огонь. Снаряды пробивают борт в нескольких местах, пробоины быстро закрывают пробковыми матрацами… Орудия крейсера не прекращают бить по врагу. Но вот замолкла вторая башня — родная агарковская. И он с ужасом узнает, что фашистский снаряд взорвался внутри башни, что есть убитые и раненые и огонь угрожает пороховым зарядам. А это угроза всему кораблю!..
Как же при этом не вспомнить краснофлотца — героя Василия Покутного — одного из тех, кто не щадя своей жизни спас людей, спас крейсер от гибели! Он пришел в себя после взрыва в башне — в боевом отделении. Все остальные убиты или контужены. Рядом — груда зарядов, под ними зарядный погреб… Первое, что увидел в дыму, в полумраке Покутный, — горящий верхний пакет с порохом. Вот он разгорится, и пламя охватит всю взрывчатку. И крейсер взлетит на воздух… Собрав последние силы, комендор сдвинул пылающий уже пакет в сторону и лег на него своим телом… В эти же секунды электрик Павел Пилипко и комендор Петр Пушкарев через узкий лаз, сквозь пламя и дым пробрались в башню и спасли товарища. Так же, как и он, рискуя жизнью, все в ожогах, они успели убрать из башни горящий запал… Миновали тревожные минуты, быстро собрали новый расчет, и вторая башня снова в строю, снова ведет огонь по врагу.
— Весь крейсер вздохнул с облегчением, а я был особенно рад, что «моя» башня живет, — говорит Константин Иванович. — Но сердце жгло — погибли товарищи…
