У него же не было особых новостей. Дни, как близнецы-братья, похожи, разве что воскресенье, наполовину выходной, немного выделяется. В начале ноября исполнится уже год, как он в колонии. Никогда не думал, что на пятьдесят первом году жизни здесь окажется. Так что пути господни точно неисповедимы. С другой стороны, это, как и Афган, суровая житейская школа со своим кодексом чести, правилами. Их не так уж и сложно постигнуть, если при любых, самых неблагоприятных обстоятельствах оставаться человеком. Увы, не всем это дано. Такие хамелеоны, как, например, майор Бодаковский, точно здесь не прижились бы.
Удивительная, непредсказуемая все-таки штука — память. Сколько Виктор ни пытался навсегда забыть, вычеркнуть из сознания как ненужный, даже вредоносный «файл» под названием Бодаковский, ничего не получалось. Этот тип, видимо, до конца жизни, как кошмарный сон, будет преследовать повсюду, хотя временное расстояние между ними с годами только увеличивается. После той «душевной» беседы, когда Колесникову почти открыто предложили «сдать» комбата, они мельком виделись несколько раз, напрямую не общаясь. У ротного и замначпо дивизии разные орбиты вращения, поэтому казалось, что пересечься их пути-дорожки в Афганистане уже не смогут. Но именно так и случилось спустя несколько месяцев на боевой операции в Панджшере, когда в состав оперативной группы соединения вместо заболевшего гепатитом начальника политотдела исполняющим его обязанности был включен майор Бодаковский. Надо было видеть важное, самодовольное, напыщенное до отвратительности лицо этого Колобка-Нарцисса, бонопартика дивизионного масштаба с майорской звездой на погонах. Он, конечно, комплексовал из-за звания, мысленно примеряя полковничью папаху. Но до нее еще надо было дослужиться. Вот и старался вовсю, ни перед чем не останавливаясь.
Та бестолково, наспех подготовленная операция с самого начала не заладилась и была обречена на провал, несмотря на задействованные почти по максимуму силы и боевую технику.
Из штаба армии требовали результат, а докладывать, кроме подрывов на минах двух бронетранспортеров и одной БМП, было нечего. Может, еще и этим была продиктована та спешка, которая, как известно, ни к чему хорошему не приводит, тем более в боевой обстановке.
Как специально сошлось, что именно первую роту капитана Колесникова использовали в качестве отвлекающего маневра, пока дивизионный разведбат выходил в тыл боевикам Ахмад Шаха. В связи с этим она поступила в непосредственное подчинение руководству оперативной группы. И все было более-менее нормально, пока среди ночи на связь не вышел майор Бодаковский, не преминувший официальным тоном представиться и.о. заместителя командира дивизии по политической части.
— Доложите обстановку! — недовольно потребовала трубка. И, недослушав до конца, беспардонно перебила: — О каком сосредоточении душманов вы говорите?! Они вам померещились со страха. «Духи» давно за перевалом. С рассветом вашей роте нужно быть на высоте 3214.
— Но именно ее «духи» собираются превратить в неприступную крепость. Без артиллерийской подготовки одной роте соваться туда равносильно самоубийству.
— Товарищ капитан, вы боевой офицер или последний трус-паникер? Где ваши высокие морально-волевые качества, партийная сознательность, — сердито выговаривала трубка. — Немедленно выполняйте приказ!
— Товарищ майор, прошу соединить меня с командиром или начальником штаба дивизии, — как можно четче и спокойнее, чувствуя, что внутри все закипает, попросил капитан Колесников.
— Вам меня недостаточно?! — взорвался в нервном крике Бодаковский. — К чертовой матери под трибунал пойдешь, капитан, за невыполнение приказа заместителя командира соединения!
И связь прекратилась. Колесников со злостью выматерился, послав по известному адресу Колобка. «Вот гад, решил в войнушку поиграть, орден себе добыть на чужих костях — не выйдет!» — Колесников и не думал выполнять дурацкий, безответственный приказ, тем более, что он поступил через голову командира дивизии. Ночной штурм укрепленной «духами» высоты привел бы только к одному: у ее подножия полегла бы вся рота, для которой отметка на карте 3214 стала бы братской могилой. На верную смерть вести своих бойцов Колесников категорически отказался. А другой офицер, тот же бывший комбат майор Жуков, бездумно подчинился бы воле старшего по должности и званию, меркантильно рассудив, что война все спишет, а ему еще надо расти по службе. Это трудный нравственный выбор, и каждый делает его сам.
Как и предполагал Колесников, утром злопамятный Бодаковский запустил механизм отстранения его от должности. Что он наговорил комдиву и начштаба, можно только догадываться. Генерал, правда, немного потушил огонь, недовольно буркнув: «Сейчас не время выяснять отношения. Завершится операция, вернемся к вашему рапорту, товарищ Бодаковский». Это было соломоново, устраивающее всех, кроме самого Колобка, решение. Все знали, что через неделю генерал Яковлев убывал в Военную академию Генерального штаба и готовился уже сдавать дивизию сменщику. Ему меньше всего хотелось конфликтовать, разбирать персональное дело какого-то ротного, отстранять его от должности. Казалось, что обстоятельства на стороне Колесникова и факт «неповиновения» замначпо никто всерьез рассматривать не будет. Но Виктор ошибся. Бодаковский настоял на заседании парткомиссии. Ее секретарь подполковник Шевчук лишь на словах оказался принципиальным коммунистом. После обличительной речи Бодаковского он полностью принял его сторону, даже не попытавшись разобраться в сути конфликтной ситуации. И молча проголосовал в унисон с замначпо — за исключение члена КПСС Колесникова из партии. Умело дирижируя общим настроением («Что будет, если каждый командир подразделения перестанет выполнять в боевой обстановке приказы?»), Бодаковский добился-таки своего: большинством голосов парткомиссия исключила его из передового отряда строителей коммунизма. Попытка же возбудить еще и уголовное дело ни к чему не привела. Военный прокурор, в отличие от партийных активистов, провел всестороннюю проверку и не нашел в действиях офицера состава преступления. И.о. начальника политотдела не имел права без согласования с командиром дивизии самостоятельно отдавать боевой приказ. Поэтому и с роты Колесникова не сняли, ограничившись формальным выговором за нетактичное поведение со старшим начальником.
А через три месяца он заменился в… Забайкальский военный округ. На равнозначную должность, хотя некоторые его сверстники уже в начштабах батальона ходили.
И если не суждено Виктору забыть непорядочного Бодаковского, все делавшего для того, чтобы ядовитым поклепом сломать молодому офицеру дальнейшую карьеру, то также навечно в памяти останется и трогательное до слез прощание с ротой. Его бойцы, которым Бодаковский готовил братскую могилу в Пан-Джшере, все без лишних слов понимали. Поэтому когда ротного вызвали на допрос в Военную прокуратуру, они строем пошли вслед за ним. И целый час как на посту стояли под окнами гарнизонной Фемиды, пока офицер не появился на пороге. Как же тронут был он этим знаком солдатского внимания, мужской солидарности! А провожали его так, что не хотелось уезжать, расставаться с этими вчерашними пацанами, на глазах у него повзрослевших, возмужавших. Была бы его воля, он бы каждого наградил, как минимум, медалью, а то и орденом. Все без исключения заслужили, а «дембеля» в особенности. Им по объективным причинам больше риска «на душу населения» досталось. И те же Жарко, Смолячков, Курнев знают об этой войне столько, что впору солдатские мемуары писать. Надежные, проверенные в боях парни. Они настоящие лидеры в коллективе, опора командира. Да, такой роты у него уже никогда не будет — с этой грустной мыслью-откровением капитан Колесников, по-мужски крепко обняв каждого, сел в запыленный полковой «уазик». Через пятнадцать минут тот доставил офицера на аэродром к уже стоявшему на взлетно-посадочной полосе «Ан-12».
…Света, как и обещала, приехала в воскресенье. Это было уже их третье свидание за год. Жена немного похудела, а во взгляде заметна невысказанная печаль. Привычные вопросы: как самочувствие, чем занимаешься, как здоровье? Он ее о том же спросил. Видно, она по-прежнему носит в себе ту трагедию: призналась, что плохо спит. Почему судьба, словно нарочно, свела их на пустынной ночной дороге с тем неизвестным парнем, которому жить бы и жить?
— Это месть Афгана, — глухо проронил Виктор и сам немного испугался своих слов.
— При чем здесь твой Афган, о чем ты говоришь?! — встрепенулась в тревоге жена.
— Я расскажу то, чего ты не знаешь. — Немного помолчал, раздумывая, стоит ли ворошить отнюдь не героическое прошлое, затем неторопливо закурил. Им никто не мешал, они были только вдвоем.
