Порта лишь запрокинул голову и засмеялся. Потом снял руки с руля и приложился к бутылке водки. Я в отчаянии повернулся к Грегору.
— Он пьян. Мы все погибнем.
Грегор изо всех сил держался за пулемет.
— Лучше погибнуть, чем терпеть такую езду, — пробормотал он сквозь сжатые зубы.
Порта снова безудержно рассмеялся и отпил еще большой глоток из горлышка. Нам выдали перед выездом дополнительный паек водки, по пол-литра на каждого, но Порта, как всегда, ухитрился получить втрое больше остальных.
— Куда мы, собственно, едем? — спросил молодой и довольно высокомерный унтер, только что прибывший из учебного подразделения.
— На войну, мой друг, на войну!
Легионер, единственный, кроме Малыша и Порты, равнодушный к сумасшедшим курбетам саней, снисходительно похлопал по спине парня.
— Ты, наконец, увидишь сражение, — пообещал он. — Увидишь, как люди рискуют рассудком и жизнью, чтобы получить железный крест на грудь… только большинство получает деревянный на могилу.
— Да, да, знаю! — ответил парень, раздраженно хмурясь. — Только куда мы едем?
— Скоро увидишь. Не будь таким нетерпеливым. Подожди, пока не окажешься там, где, может, пожалеешь, что не остался дома.
— Что ты имеешь в виду? Я не боюсь паршивых коммунистов!
Парень повернулся к Легионеру, сощурив голубые глаза. Он был образцом национал-социалистической воинственности. Безумно стремившимся схватиться со злобными выродками-коммунистами и совершенно неспособным вообразить себе жестокую бойню, какую представляет эта схватка.
Легионер посмотрел на него и медленно покачал головой.
— Сейчас, может, и не боишься, парень, но потом бояться будет необходимо… без страха нет никакой надежды уцелеть. Не стоит недооценивать противника, русские вовсе не бумажные куколки, какими их изображают в Германии.
Парень с презрением повернулся к Легионеру спиной. Я смотрел на него и задавался вопросом, долго ли он протянет.
Потребовалось четыре часа безрассудного лихачества Порты, чтобы достичь тыловой оборонительной полосы. Температура была значительно ниже нуля, и мы, хоть и обложились газетами, дрожали в тонких накидках.
Здесь на дороге не было свежего снега, она представляла собой ледяную реку, и сани неслись по ней со свистом, что было приятно на ровном месте и пугающим на склонах и резких поворотах. Мы промчались вниз по склону крутого холма и едва не врезались в громадный валун, о который разбились бы вдребезги, и на скорости сто пятьдесят километров в час стали приближаться к крутому повороту. Под нами лежали обугленные развалины деревни Добринка. Малейшая ошибка Порты, и мы полетели бы вниз, к зубчатым кирпичным руинам, ждавшим нас по обе стороны дороги, будто разинутые пасти.
— Держись покрепче! — крикнул Порта. — Возможно, это конец!
Было совершенно ясно, что этот тупоумный идиот развлекается. Сани с визгом описали поворот, встав при этом стоймя. Люди повалились, словно кегли, молодой новобранец не удержался и полетел на дорогу, где его переехали несшиеся следом сани. Когда мы вернулись в горизонтальное положение и уселись, это происшествие было забыто. Казалось нелепым встретить смерть, выпав из саней, но, пожалуй, не более бессмысленным, чем наступив на противопехотную мину или напоровшись на пулемет противника.
Порта пел, словно бы совершенно равнодушный к опасностям вокруг. Мы уцелели на крутом повороте, но теперь въезжали в деревню, и дорога сильно петляла. Самое подходящее место для установки мин, и мы уже миновали несколько сгоревших грузовиков…
Тяжелые сани потряхивало, подбрасывало. Достаточно было лишь маленького скрытого препятствия, и нас бы выбросило из них. Все, кроме Малыша, возившегося на переднем сиденье со своим пулеметом, свернулись защитным клубком — голова между колен, ноги обхвачены руками, — и приготовились к падению.
Сделав последний поворот, мы въехали в деревню. Внимание Малыша привлекло неожиданное движение. Из разрушенного дома украдкой выскользнула фигура в белом. Занесла руку для броска… и тут пулемет Малыша заговорил. Фигура повалилась, вскинув ноги, взмахнув руками. Предназначенная для нас граната не попала в цель и взорвалась у обочины, не причинив нам никакого вреда. Порта убрал ступню с тормоза, и сани снова рванулись вперед. Мы с Грегором страдальчески переглянулись, и я утер пот со лба.
— Черт, как холодно, — простонал Грегор. — В жизни так не мерз. Не знаю, как можно ожидать…
— Кончай ныть! — рявкнул Малыш. — И какой только болван изобрел эти треклятые гробы на полозьях?
— Немецкий оберст[23], — ответил Хайде, весьма сведущий в таких вопросах.
— Да, не иначе, — раздраженно произнес Малыш. — Наверняка какой-то треклятый тупой оберст!
— И, держу пари, он ни разу на них не ездил, — мстительно добавил Грегор. — По такому дьявольскому холоду, даже без…
— Мина! — заорал Порта.
Мы повернулись и уставились вперед расширенными глазами. Немного впереди посреди дороги был безобидный белый холмик, формой и размером напоминавший пирог с мясом. Немного впереди, но мы быстро приближались к нему. Порта нажал на тормоза, передок саней взлетел вверх, и те чуть не сделали обратное сальто. Потом грохнулись на землю, сделали вираж и снова вынеслись на дорогу с миной. Они должны были бы остановиться, но вместо этого неслись вперед: видимо, отказала гидравлика, и мы мчались к мине на сумасшедшей скорости.
— Боже!
Старик неотрывно смотрел на приближавшуюся смерть, крепко держась за поручень. Мы с Грегором ухватились за пулемет, словно за спасательный круг. Новобранцы позади нас сидели бледные, ничего не понимающие. Мы знали, что может натворить такая мина; мы видели, как они разрывали днище шестидесятитонного «тигра». Но что значили партизаны с их вечными минами-ловушками для новобранцев «только что из Германии»? Они еще не видели скрюченных, изломанных тел, подорвавшихся на минах.
— Прыгайте! — крикнул через плечо Порта.
Мы напряглись, готовясь к тому мгновению, когда придется выскакивать. Лучше риск получить множественные переломы, чем сидеть неподвижно и ждать, когда мир взорвется.
Я как зачарованный смотрел на мясной пирог, к которому мы неслись. Любимой хитростью партизан было выдолбить ночью отверстие во льду, заложить мину и облить ее водой; вода быстро замерзала, почти полностью скрывая то, что лежит внизу. Все могли принять этот холмик за камень; только такой старый, хитрый лис, как Порта, был способен заметить мину и понять, что это такое.
— Прыгайте! — крикнул он снова и, не отводя глаз от дороги, протянул руку назад и со всей силы толкнул ближайшего новобранца, тот полетел через поручень с испуганным криком. Хайде бросился головой вперед в сугроб. Малыш повернулся, схватил двух перепуганных ребят за шиворот, швырнул обоих с саней и сам последовал за ними. Остальные новобранцы в страхе держались за поручень, толком не сознавая опасности, до встречи с которой оставались секунды, но прекрасно понимая, что может произойти с тем, кто, очертя голову, выпрыгнет из саней, несущихся со скоростью девяносто километров в час.
— Самолет противника! — крикнул Старик, бросаясь через поручень.
Каким-то чудом это подействовало. Казалось, они понимали, что означает вражеский самолет. Возможно, им объяснили это в учебке. Так или иначе, они выпрыгнули.
Мы с Грегором бросили свой драгоценный пулемет и вместе исчезли в снегу. Я пулей пролетел всего в нескольких сантиметрах от телеграфного столба. И сел, чувствуя тошноту. Чуть правее, и моя голова разбилась бы, как яичная скорлупа. Каска могла бы меня спасти, но мы их почти не надевали, обнаружив, что защитный слой стали на голове никак не стоит ухудшения зрения и слуха.
Порта сделал последнюю попытку затормозить сцеплением, но безрезультатно. Сани уже почти наехали на мину. В последний миг Порта отчаянно вывернул руль, и они заскользили в обратную сторону, но у нас не было времени ни расслабиться и аплодировать, ни облегченно утереть пот со лба, ни считать потери, потому что быстро приближались вторые сани. Мы бросились на дорогу, замахали руками и закричали сидевшему за рулем Барселоне:
— Мина! Там мина!
Поздно. Они ехали слишком близко за нами и никак не могли остановиться. Барселона изо всех сил нажал на тормоза, но сани лишь встали стоймя и окутались пламенем, когда мина взорвалась под ними.
На третьих, везших боеприпасы, отчаянно пытались избежать столкновения, но они не останавливались, и обломки вторых саней были разбросаны у них на пути. Сани понеслись по ним, сквозь пламя, по корчащимся, вопящим людям, два раза подскочили и взорвались. Лейтенант Венк взлетел в воздух живым факелом. Мы бросились туда, однако упавшее в снег тело представляло собой уродливую, карикатурную пародию на человека, и когда мы подбежали, оно было уже мертвым.
