– Я хочу поцеловать тебя, слышишь? – негромко сказал Шнейдер.
Он и сам не знал, действительно ли он все еще хочет этого, но когда девушка зарделась и ее смуглая кожа стала медленно заливаться пылающим румянцем, ему стало стыдно, и он увидел, что хоть она не поняла его слов, смысл их был ей ясен. Когда фельдфебель спрыгнул со стола, Сарка мгновенно отпрянула в сторону. И увидев, как в глазах ее плеснулся страх, как трепещет на ее худенькой шее голубоватая жилка, Шнейдер окончательно убедился, что девушка еще слишком молода.
Он остановился перед ней, покачал головой и тихо сказал: «Прости меня. Забудь! Понимаешь?» Но взгляд ее стал еще тревожней, и одно мгновенье Шнейдеру казалось, что она закричит. Теперь она совсем ничего не понимала. Тогда Шнейдер, тяжело вздохнув, подошел к ней, осторожно взял ее маленькие руки и поднес к губам. Пальцы у нее были грязные, – в нос Шнейдеру ударил смешанный запах лука, чеснока и чернозема, – но он все же прикоснулся к ним губами и через силу улыбнулся. Окончательно сбитая с толку, девушка растерянно смотрела на Шнейдера, пока он не сказал, слегка хлопнув ее по плечу: «Ну, пойдем, надо же тебе деньги получить?» Но лишь когда он подкрепил свои слова убедительным жестом, губы ее дрогнули в улыбке и она вышла следом за ним из комнаты.
В коридоре он сразу же столкнулся со Шмицем и Оттеном.
– Вы куда? – спросил врач.
– Да вот интенданта ищем. Девчонке надо заплатить за фрукты.
– Ищи ветра в поле, – сказал Шмиц, – интендант еще вечером укатил в Солнок. Там ой будет ждать наших квартирьеров.
Шмиц на миг опустил глаза, потом снова посмотрел на стоявших рядом мужчин. Наступило молчание. Сарка выжидающе поглядывала то на врача, то на фельдфебеля.
– Оттен, – произнес наконец Шмиц, – соберите людей во дворе. Надо разгрузить последнюю машину, а то ведь вам и корки хлеба не оставили!
Врач выглянул в окно; на опустевшем дворе одиноко стоял последний грузовик.
– А с девушкой как же быть? – осведомился Шнейдер.
Шмиц пожал плечами.
– Денег у меня нет!
– Может, ей завтра утром зайти?
Шмиц посмотрел на Сарку. Та улыбнулась ему.
– Пусть уж лучше сегодня после обеда заглянет.
Оттен побежал по коридору, крича во все горло: «Группа прикрытия, строиться!»
Шмиц вышел во двор и остановился у грузовика. Шнейдер проводил Сарку к ее тележке. Он долго пытался втолковать ей, чтобы она заехала еще раз после обеда, но девушка только упрямо качала головой, и он понял, что без денег Сарка не уедет. Он все еще не решался уйти. А Сарка уже взобралась на телегу, перевернула ящик, служивший ей козлами, и достала большой коричневый сверток. Потом, подвесив лошади мешок с овсом, она развернула свой пакет и извлекла оттуда краюху хлеба, большую котлету, пучок лука и принялась за еду, запивая ее вином из толстой зеленой бутыли. Теперь она непринужденно улыбнулась Шнейдеру и сказала вдруг с набитым ртом: «Надьварад», ткнув при этом несколько раз сжатым кулачком в воздух прямо перед собой и состроив испуганную гримасу. Шнейдер решил, что она изображает схватку боксеров или просто возмущается тем, что ее надули. Что такое «Надьварад», он не знал. Экая тарабарщина этот венгерский язык, ни одного знакомого слова – даже табак они называют как-то по-своему.
Девушка озабоченно покачала головой.
– Надьварад, Надьварад, – выразительно повторила она и снова ткнула кулачком в воздух прямо перед собой, словно отталкивая от себя кого-то. Она тряхнула головой, рассмеялась и стала поспешно есть, прихлебывая вино из бутыли.
– Надьварад – рус! – произнесла она некоторое время спустя и повторила свой жест, на этот раз неторопливо и широко размахнувшись. – Рус, рус! – И, показав рукой на юго-восток, Сарка для пущей убедительности забормотала: «Бру, бру, бру», – подражая лязгу приближающихся танков.
Шнейдер вдруг понял и закивал головой, а Сарка звонко рассмеялась, по тут же умолкла, и личико ее сделалось очень серьезным. Шнейдеру теперь было ясно, что Надьварад – это какой-то город поблизости, а жест девушки не вызывал больше сомнений. Он обернулся и посмотрел в глубину двора, туда, где разгружали одинокий грузовик. Шмиц стоял у кабины водителя и подписывал какие-то бумаги.
– Доктор, – позвал фельдфебель, – сделайте одолжение, подойдите на минутку сюда!
Шмиц кивнул.
Девушка между тем покончила с едой, аккуратно завернула в бумагу остатки хлеба и лука и закупорила бутылку.
– Принести вам воды – лошадь напоить? – спросил Шнейдер.
Сарка посмотрела на него непонимающим взглядом.
– Воды, воды – лошадь поить! – сказал он, слегка нагнувшись и пытаясь изобразить пьющую лошадь.
– О йо, – откликнулась Сарка. Глаза ее засветились вдруг каким-то странным ласковым любопытством.
Грузовик тронулся с места и поехал к воротам. Шмиц подошел к фельдфебелю. Они молча смотрели вслед грузовику. Снаружи к воротам подъехала новая автоколонна. Машины остановились, пропуская шедший навстречу грузовик.
– Что там у вас? – спросил Шмиц.
– Она говорит, что русские прорвались у какого-то города, название которого начинается все с того же «Надь».
– Знаю, – отмахнулся Шмиц, – на наших картах этот город называется Гроссвардейн.
– Откуда же вы об этом знаете?
– Слышал ночью по радио.
– Далеко это отсюда?
Шмиц задумчиво смотрел на грузовики, друг за другом въезжавшие во двор.
– Что значит далеко? – вздохнул он. – Теперь на войне нет дальних расстояний – километров сто будет. Кстати, может быть, мы расплатимся с девушкой сигаретами? Прямо сейчас?
Шнейдер поглядел на врача и почувствовал, что краснеет.
– Погодите немного, пусть она еще побудет здесь!
– Дело ваше, – сказал Шмиц и, повернувшись, направился к южному крылу здания…
Он вошел в палату Бауэра как раз в тот момент, когда капитан глухо и негромко произнес: «Белогорша». Шмиц знал, что проверять по часам паузы между одним и другим «Белогорша» нет смысла, – наоборот, по этим интервалам можно проверить любые часы. Присев на край кровати, он механически перелистывал историю болезни и, почти убаюканный звуками этого вновь и вновь повторявшегося слова, мучительно размышлял над тем, как мог возникнуть в искалеченном мозгу раненого этот странный ритм, какой непостижимый механизм действовал в этом проломленном, вскрытом вдоль и поперек и грубо залатанном черепе, заставляя его через равные промежутки времени беспрестанно и монотонно твердить одно и то же слово. А что же происходило в мозгу больного в течение тех пятидесятисекундных интервалов, когда он только дышал и не видел, не слышал, не говорил?
Шмиц не знал о нем почти ничего. Много ли узнаешь из истории болезни? Фамилия – Бауэр; время и место рождения – март 1895 года, город Вупперталь. Чин – капитан. Род войск – пехота. Вероисповедание – лютеранин. Гражданская профессия – коммерсант. Что там еще? Местожительство, какой части, прежние ранения, перенесенные заболевания, характер и вид полученного ранения…
В жизни этого человека и впрямь не было ничего примечательного. В школе он не блистал ни успехами, ни прилежанием. Впрочем, на второй год он остался только в одном классе, а в его аттестате зрелости было даже три хороших оценки – по географии, гимнастике и английскому языку. На войну он идти не хотел, но пришлось, и в 1915 году он, сам того не желая, был произведен в лейтенанты. Он всегда не прочь был выпить, но знал меру. Поздней он женился и потом за всю жизнь так и не набрался духу, чтобы хоть раз изменить своей благоверной. Даже тогда не мог, когда соблазнительная интрижка напрашивалась сама собой. Не мог, и все тут – совесть не позволяла…
Шмиц чувствовал, что все сведения в истории болезни капитана для него, Шмица, пустой звук, пока он не узнает, почему этот человек повторяет без конца свое «Белогорша» и что кроется за этим словом, но в то же время он отлично понимал, что этого ему никогда не узнать, даже если он просидит здесь целую вечность. И все же он готов был сидеть без конца и снова и снова с нетерпением ждать, когда прозвучит голос раненого.
Шмиц напряженно вслушивался в окружавшую его тишину. Вот бултыхнулась в нее, словно камень в воду, «Белогорша» капитана, потом еще и еще раз. Но тишина была сильней – бездонная, гнетущая тишина. Шмиц медленно встал и тяжело, словно через силу, пошел к двери.
Когда врач ушел, Сарка как-то застенчиво поглядела на Шнейдера и потом вдруг проворным жестом поднесла к губам воображаемый стакан. «Ах, да, лошадь напоить надо!» – спохватился Шнейдер и быстро зашагал к дому. По дороге его чуть не сбила машина, он еле успел отскочить – элегантный темно-красный лимузин, только что въехавший во двор, шел, правда, не очень быстро, но все же гораздо быстрей, чем положено ездить во дворе госпиталя. Ловко прошмыгнув среди стоявших санитарных фургонов, лимузин покатил в глубину двора – к квартире директора училища.
