Человек, пришедший из плена. Кто он? Шпион или верный человек? Это загадка. На нем тень. Он темный. Он говорит, что прошел 4 тысячи верст пешком. 3 раза бежал. Шел на смерть и под смертью вынес великие страдания взяли его под Смоленском, а вышел он под Элистой. Ему нельзя верить, и ему нельзя не верить. Трагичный человек. В хатоне нет ни одного петуха — бабы их зарезали. Румыны по петушиному крику находят спрятанных кур.
Степь — гладь и волны, туман, пыль, снег, иней, тишина, мерзлая полынь, всадники на полях.
Элиста. Сгоревшая Элиста, и снова, как 15 лет назад, Элиста — это деревня, города больше нет.
Школа.
История изъята, как предмет.
География СССР изъята — взамен физический обзор Европы, как части света (без стран), положение Европы, границы Европы, моря, относящ. к Европе, острова, полуострова, только физический обзор, климатич. условия, горы, поверхность.
Русский язык — нового учебника не дали, старый починили — вырвали все листы, связанные с политикой СССР.
Предложили ребятам вырывать листы. Немец-офицер беседовал с детьми. Он кончал Одесскую гимназию, преподавал химию в старших классах.
Чтение — книга для чтения была изъята («Горький не писатель, а шарлатан»).
Хрестоматия запрещена, ее не изъяли.
Чтение: Пушкин, главу из «Тараса Бульбы», «Заколдованное место», «Медный всадник», «Крестьянские дети», отрывки из «Детства» и «Юности» Аксакова.
Ввели книгу «Что будет после» и журнал «Гитлер освободитель» (Альбрехт «в подвалах ГПУ»),
Арифметика — из задачника изъяты задачи, связанные с советскими делами (задачи — сбить столько-то советских самолетов и пр.).
Введен немецкий язык. Офицер лазил по сумкам ребят, искал невырванные листы. У девочки нашли книгу Ленина, крику было много, но девочку не исключили.
Естествознание — была запрещена последняя глава о происхождении человека.
Немецкому языку — 2 часа в неделю.
Введены наказания — «можете даже бить ребят».
Пение — русские народные песни: «Яблоко спелое», «Дети, в школу собирайтесь».
Школа не была типичной для школ в оккупированной области — немец действовал на свой страх и риск.
«Немец спросил: „А из „Войны и мира“ им нельзя почитать?“ Я сказала: „Они еще маленькие“».
Библиотека. Изъяты: вся политика, Гейне и все советские писатели. «Гаврош» — немец скорчился и сказал: «Что вы, что вы». История Рамбо.
Платили 500 р. в месяц.
Паек.
426 гр. хлеба на работающего в день и 2 кило в неделю на иждивенца. А затем сократили — 2100 на работающего и 1400 на иждивенца. Раз в неделю 300 гр. такого мяса, что мы его не брали.
Немецкий паек получали «метисы» (наполовину немцы). Было объявление: «Все метисы должны зарегистрироваться в комендатуре в своих интересах», им выдавали породистую корову за 1000 руб., шоколад, белую муку, конфеты.
Были русские, приравненные к метисам.
— Меня мучило чувство, что я работала.
Краммс — учительница, к нам относилась свысока.
Когда она уходила, мы говорили: «Пойдем шифровать немецкие сводки».
Батаманджиев — написал статью «Калмык любит свою степь».
«Нам обещали транспорт в августе, мы составили список, но нас не вывезли».
На уборной: «Русским вход воспрещен».
Открыли хурул.
Калмыки щеголяли зелеными мундирами.
Гибель 93 семей евреев. Детям смазывали губы ядом (?).
Учительница (я не стал спрашивать ее имени и отчества). Ночью ее пытался насиловать офицер, ему помогал денщик. Она держала шестимесячного ребенка на руках. Он стрелял в пол, угрожал ребенку. Денщик ушел, запер. В соседней комнате были наши военнопленные. Она кричала, звала, но в соседней комнате мертвая тишина.
Она некрасивая, умная, окончила физ. — мат. факультет.
Ее разговор с немецким инженером. Он принес ей, чтобы похвастать, книги, она смеясь показала ему свои. Она знала больше. Немцы кричат на улице «швайн», «русская голова с соломой». Разговор о музыке.
Никто ничего не знает. Танго и фоксы. Только поют и танцуют.
Она смеялась над танкистами, пришедшими пешком:
— Где ваши танки, русский солдат плохой?
— О, нет, русский солдат хороший, сильный.
«Когда ночью слышишь топот сапог, падает сердце».
«Мальчишка приехал, становился в позы.
— Почему вы такой веселый, вы ведь на войну идете?
Через неделю он вернулся, их поклевала наша авиация.
— Я хочу к папе и маме! — сказал он.
А другие говорят:
— Надо воевать, не надо думать о доме!»
«Солдат пришел, нашел сахар. Он сосал кусок сахара. Я ему показала на грудного ребенка, он улыбнулся и ушел.
Они очень любят сладкое, сосут сахар всегда».
Курай — для топки, стелется.
Будяки, цигрик — он зеленый, цветочки красные — едят верблюды.
Мочажина — растет по болоту, высокое.
Чэпэ.
Приговор, расстрел. Раздели, закопали. Ночью он пришел в часть в окровавленном белье. Его снова расстреляли.
Немцы в Элисте.
В августе ходили и ездили в трусах (на мотоциклах).
Собака, ненавидевшая немцев. Верность.
1 мая 1943 годаПриехал в 62-ю сталинградскую армию. Она стоит теперь среди зацветающих садов, в чудесном месте, где фиалки, зеленая яркая трава. Тихо. Поют жаворонки. Я волновался по дороге — очень хотелось увидеть людей, с которыми так много связано.
Встреча. Обед у Чуйкова на террасе дачного домика. Сад. Чуйков, Крылов, Васильев, два полковника — члены Военного Совета.
Встреча холодная, все они кипят. Неудовлетворенность, честолюбие, недостаточные награды, ненависть ко всем, кто отмечен более щедрыми наградами, ненависть к прессе, о кинофильме «Сталинград» говорят с проклятиями. Большие люди, тяжелое, нехорошее впечатление.
Ни слова о погибших, о памятнике, об увековечении тех, кто не вернулся.
Каждый только о себе и о своих заслугах.
Утром у Гурьева. Та же картина.
Скромности нет. «Я сделал, я вынес, яяя-я я-я…» О других командирах без уважения, какие-то сплетни бабьи: «Мне передали, что Родимцев сказал то-то и то-то…»
В общем, мысль такая: «Все заслуги только у нас, У 62-й, а в самой 62-й лишь я один, остальные между прочим».
Суета сует и всяческая суета.
Сталинград 1942 год
Город Сталинград, последние числа августа, начало сентября, после пожара.
Переправа в Сталинград. На старте для храбрости Высокоостровский, Коротеев, Коломийцев и я выпили 8 совхозе на Левобережье непомерное количество яблочного вина. Больше всех усердствовал Высокоостровский, на катере «съездил в „ригу“». Над Волгой воют «мессера», Волга в тумане и дыму, беспрерывно жгут дымовые шашки, чтобы маскировать переправу.
Сгоревший мертвый город, площадь Павших бойцов. Надписи на памятниках: «Пролетариат Красного Царицына борцам за свободу, погибшим в 1919 году от рук врангелевских палачей».
«Здесь похоронены 54 героических защитника Красного Царицына, зверски замученных и повешенных Врангелем в 1919 году».
В подворотне на груде вещей жители сгоревшего дома едят щи. Валяется книжка «Униженные и оскорбленные». Капустянский сказал этим людям: «Вы тоже униженные и оскорбленные».
Девушка: «Мы оскорбленные, но не униженные».
Памятник летчику Хользунову над Волгой.
Мельницы — 4. Хлебозавод — 3–4.
Директор завода Аньенов.
«Баррикады» в ночь с 23 на 24 августа продолжали работу. 300 человек пошли в рабочие батальоны. Примерно столько же с Тракторного «Баррикады» дали в эту ночь 150 пушек. Гонор руководил работой. Отбор людей производили Гонор и парторг Ломакин. Сомова — секретарь Тракторозаводского райкома, руководила, держала связь.
24 августа было выпущено 6–8 танков.
Варапоново, там, где старые окопы, заросшие травой, где шли самые кровопролитные бои гражданской войны, — здесь вновь самый тяжелый напор врага.
70-80 танков было выпущено из ремонта в течение 24–25 августа.
Комиссар рабочего батальона Сазыкин с «Красного Октября». Из 80 осталось 35 человек, на подступах к Тракторному — автоматы и винтовки.
Танки переданы были армии.
Первые рабочие батальоны дрались с 25 августа по 2 сентября.
Дворец физкультуры — на фоне бархатно-черного от дыма дома две белоснежных фигуры.
Юго-западнее Сталинграда.
Расчет сержанта Апанасенко и расчет Кирилла Гетьмана — на них двигались 30 танков. Выдвинулись на открытую позицию и стали бить по танкам. В это время налетели самолеты, но они продолжали стрелять. Командир огневого взвода упал. Апанасенко взял командование на себя. Хорошо действовал наводчик Матвей Пироженко, подбивший танк со второго снаряда.
Донбассовский пролетарий Ляхов, красноармеец мотострелкового батальона танковой бригады, написал перед наступлением командованию: «Третий раз получен приказ о наступлении на разъезд, сегодня разъезд возьмем или умрем. Враг многочисленнее нас, но будь он сильней хоть в пять, даже десять раз разъезд будет наш. Если умру, считайте меня коммунистом. Передайте товарищу Сталину, что я жизнь отдам за Родину, за него и ничуть не пожалею. Если б я имел пять жизней, то все бы без колебаний отдал бы за него, так Дорог для меня этот человек».
