13. ГЛАВА, В КОТОРОЙ РАССКАЗЫВАЕТСЯ, ЧЕМ КОНЧИЛАСЬ МЕТЕЛЬНАЯ НОЧЬ ДЛЯ ФОН ШПИЦА И КАК ЕГО «УТЕШИЛ» СЫН ВИЛЛИ
Кто знает, что было бы с попавшим в метель генерал-майором фон Шпицем, если бы он не укрылся в хлевке злобной сухиничской старухи? Ясно одно. Навозная куча, десятиминутное пребывание в теплой избе, дыхание коровы смягчили удар проклятой русской зимы, и фон Шпиц отделался незначительным. У него отпилили только одну отмороженную ногу.
Отпиливали опытнейшие мастера, вызванные из Берлина. Чудесно отпилили! Ровно, экономно, расчетливо. За какой-то один месяц култышка срослась, затянулась кожей и ныла лишь изредка, к непогоде. Словом, все шло великолепно. Меж тем фон Шпиц никак не мог забыть свою любимую левую ногу. Как ее забудешь, когда ею маршировал по плацу интендантского училища, когда однажды сам фюрер привел в пример взмах его левой. "Вот так надо маршировать, господа офицеры, сказал он на тренировке к военному параду, — так, как марширует майор фон Шпиц. Его левая нога поднимается выше носа!"
Выпадали ночи, когда фон Шпицу снилось далекое детство. Он бегал босым или в красивых белых тапочках по траве и ловил бабочек либо пускался наперегонки с девочкой из соседнего поместья. И тогда ему было вовсе невмоготу. Проснувшись, он нервно ворочался, стонал, скрипел зубами и рыдал, как ребенок. Вот чем, вот как закончилась его война в России. Кто бы думал, что ему на старости лет колтыгать на деревяшке…
Как-то во сне к нему подошел Гитлер. Сел близ койки, положил руку на его плечо;
— Больше бодрости, генерал! Потерять ногу во имя Германии — это патриотично! Мы предвидели это и заготовили миллионы деревянных, резиновых ног. Вся Германия скрипит уже протезами. Мужайтесь! Равняйтесь на фюрера! Я остался без головы и не хныкаю. Взгляните!
Фон Шпиц посмотрел на фюрера и отшатнулся. Фюрер сидел и в самом деле без головы. На шее его торчала такая же, как и на отрезанной ноге, култышка.
— Мой фюрер! Как же вы будете жить, командовать войсками? — спросил фон Шпиц.
— К черту голову! Я уничтожу мир и без головы… Каждое утро к фон Шпицу подсаживался лазаретный психиатр и проводил с ним сеанс внушения. Он говорил, что нога для человека мало что значит, что с одной ногой жить даже лучше, экономичней, меньше расходов на обувь, носки, портянки, а если генералу уж так хочется иметь еще одну ногу, то при современном развитии техники ее могут сделать в точности такой же, какую и отрезали. Однако на фон Шпица эти внушения не действовали. Он тосковал по отрезанной ноге и проклинал сухиничскую старуху за то, что та не приютила его, не обогрела, а, запугав партизанами, выгнала на мороз.
В середине месяца начальник госпиталя лично принес фон Шпицу письмо.
— От сына, господин генерал, — сказал он, поклонясь. — Надеюсь, в нем приятные для вас вести. Письмо-то не из окопов, а из Берлина.
С волнением раскрывал письмо старый фон Шпиц. От Вилли он не имел вестей вот уже два месяца. А так хотелось знать, что там дома: как идут дела фирмы, получил ли сын новую отсрочку от фронта, а самое главное — родился ли продолжатель рода Шпицев?
"Мой папа! — начиналось письмо. — Мы, слава богу и фюреру, живы, здоровы и шлем тебе и твоим подчиненным пожелания новых блистательных побед на Восточном фронте. Ваше триумфальное продвижение под Москвой, на которую вы теперь смотрите уже и без биноклей ("Да, да, мы на нее «смотрим» из-под Сухиничей, горько кивнул фон Шпиц. — Побольше верьте доктору Геббельсу"), — вдохновило всю Германию. Дела нашей фирмы что-то приостановились, так как от тебя нет никаких вестей. Пожалуйста, не молчи, папа, и, как только вступите в Москву, дай знать. Мне очень хочется посидеть с тобой в Московском Кремле и вместе обсудить, где нам поселиться после покорения России — на Урале или на Кавказе? ("Я было уже поселился, сынок, — пробормотал фон Шпиц. — В сухиничском овраге".) В последнем письме ты спрашивал меня, папа, когда тебя можно поздравить с продолжением рода Шпицев? Прости меня, папа, но поздравить тебя, к сожалению, не могу. У меня не поворачивается язык, хотя Марта и родила сына".
Фон Шпиц, забыв о боли, вскочил и, размахивая письмом, закричал:
— Хох фюреру! Зиг хайль Германии! Вперед, фон Шпицы! Хох! Хох! Хох!
В палату вбежали санитары, врачи, ходячие больные.
— Что с вами, господин генерал?! С чего такая радость?
— Поздравьте меня. Обнимите. У меня великая радость! Величайшая радость!
— Но скажите же какая?
Фон Шпиц, сидя на койке, поднял в потолок палец:
— У меня… У меня родился внук! Продолжатель славного рода фон Шпицев!
Все кинулись поздравлять фон Шпица. Кто-то из врачей преподнес обалдевшему, плачущему от счастья дедушке букет бумажных цветов. Начальник госпиталя распорядился по этому поводу откупорить бутылку искристого шампанского, что было тут же исполнено. Однако выпить за продолжателя славного рода Шпицев не пришлось. В тот момент, когда шампанское уже было разлито по бокалам, счастливый дедушка фон Шпиц заглянул в письмо, пошатнулся и, простонав: "Проклятье!", рухнул на постель.
Доктор кинулся к больному, начальник госпиталя подхватил упавшее на пол письмо и прочитал бросившиеся в глаза жирно подчеркнутые строчки: "О, какой был я идиот, что послал за отсрочкой к кляйсляйтеру Марту! Прими удар судьбы, папа. Твой внук такой же рыжий и конопатый, как и кляйсляйтер!"
Фон Шпицу ничто уже не помогало: ни уколы, ни таблетки успокоительного, ни сеансы психиатра. Он впал в прострацию и, лежа с открытыми глазами, днем и ночью произносил только одно слово: "Проклятье!"
Кому адресовалось это слово, никто не знал. Даже опытнейший следователь гестапо, просидевший у койки больного неотступно восемь суток и применявший разные тонкие хитрости, безнадежно махнул рукой и собственноручно написал на корке уголовного дела:
"К кому относится проклятие генерала фон Шпица: к кляйсляйтерам Германии, войне с Россией или сухиничской старухе, установить невозможно. Подследственный полностью парализован. Дело разбирательством прекращено".
14. ТРЕТИЙ СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС ПО ДЕЛУ КАРКЕ
— Фельдфебель Карке! Отвечайте военно-полевому суду со всей искренностью и неутайкой: что вы делали, когда поднялись на крюке мостового подъемного крана к вагону, в котором находился бригаденфюрер Поппе?
Карке встал, пригладил рыжую бороду, которая успела у него отрасти за время следствия, а точнее — с того дня, когда рухнул в Десну хвостовой вагон поезда Брянск — Смоленск.
— Господа судьи. Я всегда говорил со всей искренностью и даю вам слово говорить и дальше в том же духе, ничего от вас не утаивая и не мошенничая перед вами, так как мошенников сейчас развелось так много, что мне нет смысла добавлять к их стаду еще одного негодяя. С ними я уже имел «счастье» столкнуться на фронте и в тылу. На фронте у меня украли ордер на сорок семь десятин земли, а в тылу и того хуже. Там сперли мою жену.
— Ваша жена к делу не относится, — сказал знакомый Карке по прежним двум процессам судья. — Говорите по существу: что вы делали, когда поднялись на крюке мостового крана?
— Отвечаю, господин судья. Когда я, фельдфебель бывшей пятой пехотной роты ныне не существующего сто пятого пехотного полка, временно исполняющий обязанности командира похоронного бронепоезда Фриц Карке, поднялся на крюке подъемного мостового крана над рухнувшей фермой железнодорожного моста, то я увидел, что одно звено фермы все же уцелело, а на нем висит вверх колесами вагон, а в окне вагона — бледный как снег господин шеф гестапо.
— И вы, конечно, сразу заговорили с ним? — задал наводящий вопрос судья.
— Нет, что вы, господин судья! Я действовал по инструкции, осторожно. Вначале я осмотрел всю панораму крушения и попытался представить, откуда партизаны атаковали мост. И знаете, господа судьи, мне было удивительно. Справа и слева от моста — голый луг, лес километрах в двух, кругом натыканы наши огневые точки, а мост взлетел на воздух. Да еще как взлетел! Ах, если бы вы видели, что там произошло! Груды вагонов, колес, рельсов, балок… Лишь один кусочек моста остался невредимым, а на нем…
— Что на нем?
— А на нем, господа судьи, вверх колесами вагон с бригаденфюрером. Видать, одному богу было угодно забросить его туда и повесить буквально на одном волоске.
— Что было угодно богу, оставьте это для бога, — прервал военный прокурор. — Потрудитесь лучше точнее отвечать на вопросы господина судьи, а он, кажется, ясно спрашивал, что вы делали, когда подъехали на крюке крана к господину бригаденфюреру.
— Я уже сказал, господин прокурор, что вначале я осмотрел панораму крушения, а затем…
— Вот об этом и говорите.
— А затем, как мне и было приказано, я начал развлекать бригаденфюрера.
