В прениях по следующему докладу — «Проникающие ранения груди» — Бурденко попросил слова. Слушая его, Иван Иванович невольно перенесся душой в Москву, когда лет десять назад стал искать новых путей в своей работе. Да, он слышал уже эту живую, чуть затрудненную теперь речь, этот низкий, баритональный голос.
— Приблизив хирургию к полю боя, мы разрешили задачу активного лечения ранений грудной клетки в войсковом районе, — говорил Бурденко. — Своевременное оказание медицинской помощи всем раненым дало нам возможность добиться семидесяти пяти процентов возврата в строй. — Бурденко задумчиво пошевелил бровями и продолжал с горечью, а потом и сердито: — В прошлую мировую войну было возвращено в строй только тридцать процентов. Для нас, хирургов старого поколения, это звучит тяжелым упреком, но страшный хаос царил тогда в военно-санитарном деле.
5
Иван Иванович слушал и вспоминал Хижняка, Наташу, Лину — это они — верные друзья солдат — создают возможность операций в самые ранние сроки.
Убита Лина… А мало ли других тружеников медицины погибли смертью храбрых?! Но надо только представить, что значит семьдесят пять процентов раненых, возвращенных в строй! Кто ради такой великой армии пожалеет себя? Смольников? Но Смольников — дезертир! Сняли его мертвого с плотика в Купоросном. Сам опозорился и весь коллектив оскорбил своей подлой трусостью.
Да, вот Бурденко говорит о сестрах:
— Раньше сестра милосердия в большинстве случаев являлась на фронт, чтобы принять последний вздох умирающего. В настоящее время полевая хирургия нуждается в опытных операционных сестрах. Нам нужна сестра, которой можно доверить и перевязку, и приготовление стерильных растворов, и любое вливание. Она должна быть сознательным, осведомленным и дисциплинированным помощником врача.
«Таким, как Варя Громова, — с ощущением душевной теплоты подумал Иван Иванович. — По своим практическим знаниям она уже студент третьего курса. Никак не меньше!»
Слушая Бурденко, он волновался все сильнее, потому что тоже собирался выступить в прениях и сообщить о результатах применения вагосимпатической блокады при ранениях грудной клетки.
«Обязательно выступите, — наказывал ему перед поездкой Решетов. — Надо этот метод распространить всюду».
Есть наказ и от Ларисы. «Пожалуйста, обратите внимание, когда будет идти речь о челюстно-лицевой хирургии, как проходит лечение ранений, осложненных инфекцией», — попросила она Аржанова перед отъездом.
Принял Иван Иванович целый список вопросов от Злобина и Софьи Шефер. Все-таки большое это событие в жизни военных врачей — фронтовая конференция!
— Слово предоставляется врачу второго ранга Аржанову, хирургу из Сталинграда.
Странно прозвучало это в просторном белом зале с большими окнами, за которыми сиял солнечно-голубой день: «хирург из Сталинграда». Иван Иванович встал и пошел к трибуне, сразу точно связанный устремленными на него взглядами. И особенно связывал его по рукам и ногам пытливый взгляд Бурденко.
Бурденко почувствовал напряженную неловкость, охватившую молодого, по его мнению, хирурга, и первый зааплодировал ему. И вдруг разразилась настоящая буря аплодисментов.
«Я ведь еще ничего не сказал», — подумал Иван Иванович, но сразу понял, что его приветствуют как представителя медиков, работающих в Сталинграде. Глаза его заблестели, басовитый голос прозвучал с особенной сердечной теплотой:
— Спасибо, товарищи! Я это передам всем. Нам, правда, трудновато… Обстановка беспокойная.
Доктор помолчал, забывшись, однако тотчас так живо преобразились его черты, что невольное движение прошло по рядам сидевших.
— Был у нас раненый, капитан Рябов, — заговорил он без предисловия, — пуля по ходу раневого канала как бы вспахала кость его черепа. Представьте себе: сильное кровотечение, костных осколков в мозгу — и мелких и крупных — масса… Я немножко нарушаю порядок своего выступления. Но как раз перед поездкой сюда получил два письма: от этого капитана Рябова и от лейтенанта Бережкова, которому мы делали ампутацию ноги из-за гангрены. Оба товарища были обречены, а вот живут и в один голос заявляют, что профессия хирурга — великая профессия. Я прочитал их письма и подумал: «Если бы все раненые, которые проходят через наши руки, оставались в живых, я бы сказал то же. Однако и теперь, когда мы приблизились к полю боя, нередки смертельные исходы при ранениях в грудь, причем раненые гибнут от шока. А есть возможность облегчить их страдания и обеспечить успех операции даже в поздние сроки. Эта возможность — вагосимпатическая блокада…» — Иван Иванович оглянул внимательные лица хирургов, лицо Бурденко с хитровато-поощрительными искорками в глазах. Николай Нилович сам работал над блокадой этих нервов, но закрытый метод укола, который предлагал Аржанов, отличался простотой и был доступен каждому врачу в любых условиях. Хирург из Сталинграда говорил и все время ощущал доброжелательное оживление аудитории: один, уже знакомый с его методом, сочувственно кивал головой, другой щурился задумчиво, явно взвешивая ценность предложения.
И Иван Иванович, увлекшись, даже забыл сказать, что это предложение исходит от него.
6
На другой день после доклада о газовой гангрене развернулся горячий обмен мнениями. Много еще неясного, не установленного единством опыта было в лечении этого грозного осложнения.
Поэтому Иван Иванович ждал выступления Бурденко с особенным интересом. Не скажет ли он об анаэробной инфекции мозга, о создании активного иммунитета против гангрены… Хороший голос у Бурденко. Вся его плотная фигура выражает энергию поистине неистребимую. Только что перенес человек тяжелейшую болезнь, терял слух, терял даже речь, но выкарабкался, собрал свою огромную волю — и снова на посту.
Однако Бурденко даже не упомянул об анаэробной инфекции мозга. Подчеркнув, что еще много вопросов ставит перед врачами борьба с гангреной, он сказал в заключение:
— В общем, совершенно ясна только необходимость хирургического вмешательства и лечения сыворотками. Изучение вопроса об анаэробной инфекции показывает отсталость нашей работы в этом направлении. Такой прорыв опасен, и его надо ликвидировать.
Да, он ничего не сказал об анаэробной инфекции мозга.
Неуверенность охватила вдруг Ивана Ивановича. Если бы он имел возможность проследить своих раненых на всех этапах эвакуации… Если бы у него были не отдельные наблюдения, а систематическая работа с постоянным бактериологическим анализом…
«И все-таки я не имею права молчать!» — сказал он себе, выходя к трибуне.
Прежде всего он поделился с врачами опытом активного комплексного лечения гангрены, назвал высокие дозы вводимой внутривенно сыворотки.
Сообщив ряд фактов и цифр, хирург Аржанов заговорил о том, что некоторые случаи осложнений при черепно-мозговых ранах, которые обычно принимаются за острый энцефалит, на самом деле являются не чем иным, как газовой гангреной мозга.
— Мы пробовали в таких случаях вводить раствор белого стрептоцида в сонную артерию, — продолжал он, обращаясь непосредственно к Бурденко. — Но то, что давало эффект при менинго-энцефалитах, в данных случаях не действовало. — Иван Иванович заметил явное недоверие на лицах некоторых слушателей и с еще большей убежденностью продолжал: — При бурном течении эти осложнения представляют страшную картину и обычно заканчиваются смертью в течение первых двух суток. Но иногда они затягиваются, и здесь, после хирургического вмешательства, при неослабном внимании к раненому и настойчивости лечения, нам удавалось несколько раз одержать победу. Осложнение имеет ярко выраженную картину с выделением пузырьков газа. Характерно расхождение между частым пульсом и низкой температурой, жалобы на распирающие боли, как бы разрывающие голову. Так было и с капитаном Рябовым, о котором я говорил вчера. Мы энергично лечили этого раненого, и состояние у него улучшилось, хотя нам пришлось перевозить его и он пролежал еще около двух недель в подземном госпитале на правом берегу. При анализах на десятый день бактерий анаэробной инфекции уже не отмечалось.
Сев на свое место, Иван Иванович подумал: «Интересно, что скажут товарищи? Некоторым мое выступление явно не понравилось. Ну что же, послушаем…»
7
— Очень смело высказался доктор Аржанов, — начал нейрохирург из заволжского спецгоспиталя Зонов, невысокий, стройный, очень подвижной человек лет пятидесяти, с густым ежиком почти сплошь седых волос. — Но я лично такого не наблюдал.
«Значит, не приходилось тебе работать в армейском районе!» — подумал Иван Иванович.
— По-моему, газовой гангрены мозга как таковой в природе не существует. В мозгу происходят совсем иные процессы. Мы знаем, как обильно снабжается он кислородом через свою кровеносную систему…
