Очкастый между тем, перекусив немного, опять вызвался пойти привести пленных. Лубенцов велел ему отобрать несколько помощников из тех «ветеранов», которые первые пришли на зов белого флага.
Гвардии майор предложил детишкам, стоящим вокруг с открытыми ртами, тоже бежать в лес и вести сюда, к миру и молоку, прячущихся там немцев. Дети, понятное дело, были бесконечно счастливы, получив такое задание. Они где-то достали длинные шесты, привязали к ним белые платочки и, высоко подняв их над головами, побежали в лес.
Через несколько минут из лесу вышла новая многочисленная группа немецких солдат, предводительствуемая раненным в плечо подполковником.
Подполковник подошел к Лубенцову, отдал честь, отстегнул кобуру и вручил ему свой пистолет. Гвардии майор взял в руки пистолет и сказал полувопросительно:
— Also, Frieden?[35]
— Gott sei Dank![36] — от всей души ответил подполковник.
Лубенцов назначил его комендантом всего лагеря, который уже насчитывал теперь триста с лишним человек. Время от времени со всех концов появлялись одиночки, прибрел какой-то капитан, потом — обер-лейтенант с железным крестом на груди. Пленные рассаживались на траве, блаженно щурясь при свете утреннего солнца.
Все-таки Лубенцова начинало беспокоить его одиночество среди почти пяти сотен немецких солдат. Кругом не видно было ни одного советского бойца, только возле броневичка стоял водитель в синем комбинезоне, младший сержант. Он тоже был несколько обеспокоен и, подойдя к Лубенцову, сказал:
— Уж больно их много собирается… Охрану хорошо бы.
Лубенцов, подумав, предложил:
— Садись в машину и поезжай в ту деревню, с разбитой кирхой. Там я видел нашу пушечную батарею. Пусть пришлют хотя бы десяток солдат.
Броневичок укатил. Лубенцов остался один. А немцы все шли и шли. Очкастый со своими добровольцами все время курсировал к лесу и обратно, всегда возвращаясь «с прибылью».
Лубенцов поговорил с подполковником. Немец рассказал, что Гитлер так по крайней мере было объявлено — покончил самоубийством в рейхсканцелярии позавчера, 30 апреля. Берлин капитулировал после того, как выяснилась полная невозможность оказывать дальнейшее сопротивление русским войскам. Что касается самого подполковника, служившего командиром зенитного полка, расположенного в лесу Грюневальд, то он решил участвовать в прорыве, потому что сам он родом из Тюрингии и хотел попасть домой. С этой же целью прорывались на запад и многие другие солдаты и офицеры. Правда, подполковник не мог не согласиться с замечанием Лубенцова на счет того, что немало немцев хотели уйти на запад в надежде скрыться от наказания за прошлые преступления. Да, подполковник встречал на дороге немало видных эсэсовцев, а также гражданских лиц из аппарата различных нацистских организаций. На вопрос Лубенцова, считают ли эти люди, что американцы не будут их преследовать, подполковник несколько смешался и, исподлобья взглянув на Лубенцова, ответил, что, пожалуй, так многие считают.
Становилось все теплее. Белые тучки медленно ползли по ярко-синему небу.
В это время из лесу послышалась автоматная очередь, и показался очкастый. Он шел быстро, почти бежал. Подбежав к Лубенцову, он начал что-то быстро говорить, и из всей его речи Лубенцов разобрал только три слова:
— Kaum lebendig'raus….[37]
Наконец Лубенцов понял, что там, невдалеке от опушки, находится только что прибывшая большая группа людей, вооруженных автоматами и не пожелавших идти в плен. Когда же очкастый стал их агитировать, один из них дал очередь из автомата.
Дождавшись возвращения броневичка, на котором восседало несколько советских солдат с винтовками, Лубенцов оставил их охранять пленных, а сам взял белый флаг и пошел к лесу. Позади, на некотором расстоянии за ним, шли мальчишки с шестами, на которых весело хлопали белые носовые платки.
Громко обращаясь к молчаливым деревьям, за которыми, как он знал, скрывались люди, Лубенцов предложил немцам сдаваться.
Лес враждебно молчал. Лубенцов повысил голос и повторив то же самое, добавив, что советское командование не желает пролития крови и поэтому предлагает немецким солдатам сдаться в плен.
Опять стало очень тихо. Только ветер шелестел листьями деревьев. Кругом на траве валялись каски, винтовки и пистолеты.
Наконец слева откуда-то поднялись два немца и пошли к Лубенцову. Отдав ему честь на ходу, они прошли мимо по направлению к фольварку. Лубенцов сделал три шага вперед. Впереди виднелась лощина, а за ней в отдалении приютился небольшой лесной домик. Люди, конечно, находятся именно в лощине, — чуткий слух разведчика не мог его обмануть.
Однако никто оттуда не выходил, и Лубенцов решил было возвращаться на фольварк, когда перед ним во весь рост из лощины поднялся какой-то немец; почти одновременно грянул выстрел, немец упал, как подкошенный, и следом за этим раскатисто хлестнула короткая автоматная очередь.
Гвардии майор удивленно отпрянул, заметил в последний момент, как осыпались зеленые листья с нижних веток деревьев, и, схватившись за сердце, упал на траву.
Конрад Винкель в последние дни Берлина жил в убежищах Тиргартена вместе с Бюрке. Как и все находившиеся здесь люди, он считал, что только приход Венка может спасти столицу. Он не знал, как не знали этого и остальные, что армия Венка слаба и что легенда о пришествии Венка — не более как последняя химера Гитлера.
Но уже 29 апреля стало ясно, что Венк не придет. Втихомолку передавали друг другу, что 12-я армия застряла южнее Потсдама и ведет там тяжелые оборонительные бои. Что же касается частей 9-й армии, шедших на соединение с Венком, то они уже окружены в районе Вендиш-Бухгольц.
Вечером 29 апреля Бюрке отправился в рейхсканцелярию и вернулся оттуда мрачный и подавленный.
Кругом все грохотало. Русские вышли к Шпрее севернее рейхстага, форсировали Ландвер-канал, а с запада, взяв Александерплатц, ворвались на Шлоссплатц и ведут бои за имперский замок.
Их никак нельзя было остановить! Они проникали через подземные сооружения городского хозяйства, неожиданно появлялись из станций метро, просачивались через развалины, волокли свои пушки чуть ли не на крыши домов.
— Что думает фюрер? — шепнул Винкель.
Бюрке в ответ буркнул:
— Он уже не думает.
Бюрке вынул из кармана мундира две стеклянные ампулы и глядел на них глазами, такими же стеклянными, как эти маленькие пузырьки.
— Вот это нам раздали, — сказал Бюрке. — Последнее прибежище Черного корпуса… — он спрятал ампулы в карман и проревел: — Конец! Пожили — и хватит! Попалась бы мне теперь в руки та чёртова гадалка, я бы ее в куски изрубил, сволочь!
Он вполголоса рассказал Винкелю, что сегодня приходил в рейхсканцелярию комендант гарнизона генерал Вейдлинг, заявивший Гитлеру, что сопротивляться дольше невозможно, и предложил ему уходить из города.
— И что? — спросил Винкель.
— Отказался. Он, конечно, свою игру уже сыграл. Ему уже некуда деться. Для истории приличней — загнуться в столице, а не где-нибудь на перекрестке дорог…
Бюрке был в отчаянии и, скрывая это от всех остальных, не прятался от Винкеля, которому доверял.
В убежищах воцарилась тишина покойницкой. Люди глушили водку и ждали смерти.
На следующий день, в третьем часу, в Тиргартен приполз оберштурмфюрер из личной охраны Гитлера с приказом добыть и привезти в рейхсканцелярию 200 литров бензина. Начали сливать в канистры бензин из стоявших здесь повсюду автомобилей и бронетранспортеров. Наскребли 160 литров. Бюрке, пошептавшись с оберштурмфюрером, вернулся к Винкелю и сказал:
— Будут сжигать труп фюрера… Он отравился или отравится сейчас. Я пойду.
Бюрке на этот раз долго не возвращался. Другие люди, приползшие с Фоссштрассе, рассказали, что Гитлер отравился и что вечером генерал Кребс отправится к русским для ведения переговоров.
Смерть фюрера никого не тронула. Все остались равнодушны и, сидя на корточках и тихо покачиваясь, дремали, жевали что-то и ждали конца.
Над Берлином стлался черный дым. Там, где находился рейхстаг, не умолкала ожесточенная перестрелка. Оттуда приносили сюда, Шарлоттенбургскому шоссе, все новых и новых раненых. Русские штурмовали рейхстаг, и вскоре над его стеклянным куполом уже алело красное советское знамя. Оно виднелось и здесь, в Тиргартене. Сюда доносилось мощное русское «ура». Завязались бои и в зоологическом саду, оттуда тоже приходили раненые. Они рассказали, что русские захватили там в плен пять тысяч человек. Немцы всюду складывают оружие и сдаются. Ряды защитников Тиргартена тоже понемногу редели. Под покровом ночи многие исчезли.
Винкель сидел в убежище и дремал. Ему было все равно, что с ним случится дальше. Поздно ночью пришел Бюрке и с ним еще несколько эсэсовских офицеров.
