Уложив Пономаренко, Джавадов и Кент подсели к столу.
— Третий раз сегодня, — заметил сержант. — А говорит: надо держаться. Сердце, как у льва!
— Сердце, — с досадой ответил Беляев. — Еще день-два, и лопнет к чертям это сердце!
— Быть может, и не следовало затевать истории с побегом? — задумчиво проговорил Буйкис.
Беляев поднял голову, злобно усмехнулся.
— Конечно, надо было вести себя, как бараны на бойне, и по мере сил работать на этих извергов!
— Не о себе говорю, — обиженно поджал губы профессор. — Я что? Я свое прожил и, если хотите знать, хорошо, с пользой для общества! А вот вы — молодые! Жалко же…
Пономаренко застонал.
— Воды ему надо, — сказал Кент.
— Воды, — усмехнулся Джавадов. — Где возьмешь воду?
Пилот снова застонал — мучительнее, громче.
— Доктор, — позвал Кент, — подойдите к нему.
— Оставьте, — махнул рукой Беляев, — пусть хоть умрет спокойно!
Джавадов одним скачком оказался подле Беляева, схватил его за грудь. Страшен был Джавадов в эту минуту. Но хирург не испугался.
— Пустите, — равнодушно проговорил он. — Пустите… ну! Разве врач я теперь? Он умирает от жажды. Прибавьте, что все эти месяцы ваш командир так и не смог оправиться от ранения. Да еще эти побои…
Пономаренко затих. Кент оставил его и подсел к столу, где собрались остальные. Лагерники стали обсуждать создавшееся положение. Буйкис считал весьма странным поведение охраны лагеря, забывшей об обитателях карцера.
— И ничего странного, — возразил Беляев. — Немцы удрали, видимо, получив сведения, что неприятель близок. В суматохе забыли о нас. А это собачье болото в стороне от всяких дорог. Поди сыщи в нем лагерь! До того, как его обнаружат, мы сто раз умрем с голода и жажды.
— Нет! — воскликнул Джавадов и приложил руку к груди. — Сердце чует, что освободят нас!
— Да, придет свобода! — вскричал Буйкис. — И мы снова станем людьми, которые могут делать все, что хотят. — Он взволнованно зашагал по подвалу. — Знаете, я начал перед самой войной такую важную работу!… Интересно, удалось ли жене сохранить мои записи, библиотеку…
Беляев насмешливо посмотрел на него.
— Записи… библиотеку… Вы уверены, что ваша жена цела, а дом не сравнен с землей?
Буйкис схватился за сердце.
— Зачем болтаете? — угрюмо сказал Джавадов. — Старика расстроили. Его поддерживать надо, а вы…
— Оставьте меня в покое! — вспыхнул Беляев.
— Это вы никому не даете покоя! Мужчиной надо быть. Стыдно!
Беляев поднялся, хотел что-то сказать, но не смог и тяжело рухнул на место, Буйкис подвел его к нарам и уложил.
— Бедняга, — сказал он. — Ему совсем плохо. Не понимает, что говорит.
— Не понимает? — нахмурил брови Джавадов. — Очень хорошо все понимает!
— Вы несправедливы, сержант… Разве он виноват?… А вам, мой друг, советую крепко держать себя в руках. Сейчас, милый мой друг, такое время…
Буйкис не договорил, махнул рукой и пошел укладываться. За ним двинулся Кент.
Прошло полчаса. Все спали, и только Джавадов сидел у стола, подперев руками голову. Пономаренко открыл глаза. Ему было лучше, и Джавадов просиял. Но вот он нахмурился и, оглядев лежащих на нарах товарищей, тревожно сказал:
— Расклеиваться стал народ… Я сам сейчас с Беляевым ругался. Товарищ капитан, нас, коммунистов, трое. Может быть, поговорим немного, а?
— Поговорим, — кивнул Пономаренко. — Я и сам об этом думал. — Он встал и прошел к столу. Джавадов разбудил Островерхого.
На нарах тяжело завозился Кент, простонал Беляев. Пономаренко оглядел их, вздохнул.
— Думаю, — сказал он, — что наша главная задача — это сохранить людей.
Джавадов и Островерхий кивнули.
— Значит, — продолжал Пономаренко, — будем беречь их, сколько хватит сил… Принеси-ка воду, Остап Афанасьевич.
Островерхий направился к нарам и вернулся, бережно неся консервную банку. На дне ее плескалась вода.
— У тебя была вода? — прошептал Джавадов, заглянув в банку.
— Была… Четвертый день берегу.
Прошел к нарам и Пономаренко. Он вытащил откуда-то стеклянную банку, в которой на четверть было воды. Слив в нее порцию Островерхого, капитан прикинул: воды набралось около стакана.
— Будем считать, — сказал пилот, — что это наши взносы в пользу слабых.
Джавадов стоял, стиснув перед грудью кулаки. О, он бы дорого дал, чтобы иметь возможность слить в банку и свой пай! Но, увы, воды у Джавадова не было! Вдруг сержант посветлел, метнулся в угол подвала и молча положил на стол кусочек черствого хлеба.
Капитан Пономаренко понял состояние товарища. Он придвинул хлеб к банке.
— Будем считать, — сказал пилот, — что это наши взносы в пользу слабых. Разбуди народ, старшина, и раздай каждому поровну. — Пономаренко поднял палец: — Учтите, мы уже получили свою долю!
За всем этим уже несколько минут с напряженным вниманием наблюдал проснувшийся капитан Кент. При последних словах советского летчика он соскочил с нар.
— Пусть меня повесят, если я выпью хоть каплю!… Вы… вы не знаете, какие вы люди!
Островерхий двинулся с банкой к американцу.
— Нет! — воскликнул Кент. — Тысячу раз нет!
Неизвестно, чем бы все это кончилось. Пономаренко, Джавадов и Островерхий настаивали, а Кент не менее решительно отказывался от воды. Проснулись Буйкис с Беляевым.
И в этот момент в дверь постучали.
Все повскакали с мест. Вновь раздался стук.
— Хелло! — прокричал кто-то. — Есть ли здесь живые?
— Наши! — воскликнул Кент. — Это американцы!
Он заколотил в дверь руками.
— Ломайте ее, ребята, ломайте дверь! Здесь свои!
Раздался скрежет взламываемого замка. Дверь распахнулась. В подвал вошли два капрала. В течение нескольких минут в подвале творилось нечто невообразимое. Все кричали, перебивая друг друга и толкаясь, трясли руки американцам, смеялись и плакали. Джавадов выбежал из подвала.
— Кто вы такие? — спросил один из прибывших, молодой парень с военной медалью.
— Русские, друг, — ответил Островерхий.
Капрал расплылся в улыбке. Беляев, Буйкис, Кент тормошили солдат, расспрашивая о положении на фронтах. Капрал сообщил о капитуляции Германии.
— Повтори! — потребовал Кент.
— Русские взяли Берлин. Мы подперли с запада и соединились на Эльбе. Крышка захлопнулась. Конец войне!
Пономаренко закрыл глаза и присел на табурет.
Вбежал Джавадов с ведром воды. Кент зачерпнул кружку и поднес ее к губам капитана Пономаренко. Тот мгновенно осушил ее. Затем выпил еще и еще. С не меньшей жадностью утоляли жажду и другие обитатели карцера. Ведро быстро опустело. Островерхий вновь наполнил его.
— Кажется, мы пришли вовремя, — шепнул капрал товарищу.
— Здорово же досталось вам, — сказал солдат. — Но теперь все будет в порядке.
— Как у нас в Штатах, старина? — спросил Кент.
Капрал резко обернулся.
— Кто вы такой?
— Пилот с бомбардировщика. Как там Америка?
— О, — военный поднял палец, — сейчас за океаном бум, какого не знала история! Все сошли с ума. Янки решили помочь Европе… Самое время ехать к себе, в Алабаму. Вместе поедем, парень!
— Идет!
— Подойдите ко мне, — попросил Пономаренко. — И дайте вашу руку.
— Стоит ли?… Ваши сделали во сто раз больше!
— Верно, — воскликнул Кент, — во сто тысяч раз больше! Как, кстати, вас зовут?
— Хорпер… Стенли Хорпер, сэр…
— Так вот, Хорпер, мы голодны дьявольски!
Капрал смутился. В его машине — ничего съестного.
Они наткнулись на этот лагерь случайно. Быть может, русские потерпят до утра? Утром им привезут все.
Джавадов заявил, что лично он, став свободным, может терпеть. Но пусть капрал не забудет полоскания. Тут сержант выразительно щелкнул себя по горлу.
Хорпер ухмыльнулся и кивнул.
Буйкис попросил американца рассказать, как часто здесь ходят поезда и когда он, Буйкис, сможет вернуться на родину. Хорпер ответил, что поезда пока не ходят, но завтра приедут представители командования и все уладят. Несомненно, они будут отправлены домой немедленно.
Беляев попросил бумагу и карандаш, набросал на листке несколько слов и размашисто подписался. Он сказал, чтобы эту записку передали врачу. Если врач не сможет приехать, то пусть пришлет лекарства: здесь есть больные.
— Будет сделано, — сказал Хорпер. — Ведь вы тоже врач, сэр?
— Да, — задумчиво сказал Беляев, — кажется, я снова стану врачом…
Капрал постоял с минуту, переглянулся с товарищем и заявил, что должен ехать. Уже смеркается, а предстоит немалый путь. Быть может, американский пилот поедет с ними?
— Нет, — сказал Кент, — мы уедем отсюда вместе.
Хорпер объяснил, что охотно взял бы всех, но машина не вместит столько народа. Кент рассказал капралу о подвиге своих товарищей. Хорпер подошел к Пономаренко.
