Контр- адмирал встал, подошел к Зайцеву вплотную и продолжал, глядя ему в глаза, повысив голос:
- Корабли гибнут, люди тонут, а вы вместо преследования и уничтожения подводной лодки пускаетесь наутек!
- Я не о себе думал. Я думал о полярниках на транспорте. Были бы лишние жертвы. Только и всего! - Выпалив это, Зайцев с обидой добавил: - Я оставил там все спасательные средства и сам многим рисковал, а вы меня в трусости обвиняете?!
- Трусость это или не трусость - выяснится позже, а пока есть указание свыше произвести расследование… Ваш помощник допущен к управлению кораблем?
- Допущен, - упавшим голосом произнес Зайцев.
- Передайте командование кораблем помощнику и возвращайтесь сюда. Вам будет приготовлена комната в штабе базы. Карту и вахтенный журнал я вручу прокурору.
Зайцеву стало понятно, что никакие слова больше не нужны. Он ничего не сможет ни доказать, ни кого бы то ни было убедить в том, что поступил правильно.
Получив разрешение, он вышел в приемную, схватил кожанку, набросил на плечи, толкнул ногой дверь и в следующую минуту оказался на улице. Шел по деревянным мосткам в гавань и повторял про себя: «трус», «прокурор», «расследование»… В сознании не укладывалось, что не к кому-то другому, а к нему, Зайцеву, обращены эти страшные слова. «Почему же я трус?… Разве я испугался, бежал, бросив конвой на произвол судьбы?» Сдаваться не хотелось. Еще неизвестно, как повел бы себя там этот плешивый обвинитель. Сам бы по-дурацки погиб и погубил оба транспорта. А потом подняли бы звон на собраниях и в газетах, что он до конца держал флаг и не пожелал оставить тонущий корабль. Герой из героев! Ни за понюх табаку пустил бы на дно сотни человеческих жизней. Сидеть в жарко натопленном кабинете за письменным столом, читать и подписывать шифровки - это не то что сутками болтаться в море. На плечах погоны с адмиральской звездой, а сам забыл запах порохового дыма! Подумаешь, в гражданскую воевал, два десятка выстрелов за всю войну сделал, да и то чужими руками. Спасал, видите ли, корабли от немцев, когда тех и в помине не было! Поплавал бы на современных кораблях, по двое-трое суток уклонялся бы от преследования немецких подводных лодок, тогда бы знал цену адскому труду пахарей моря!
Вместе с этими мыслями Зайцев укреплялся в своей правоте и чувствовал, как нарастает протест против несправедливых обвинений.
У трапа его встретил вахтенный и скомандовал:
- Смирно-о-о!
«Не знает, что я больше не командир и, возможно, даже не офицер, а черт знает кто», - подумал Зайцев.
Не остановившись и не обратив внимания на матросов, толпившихся на палубе и с любопытством рассматривавших транспорт, он быстрыми шагами прошел в каюту и вызвал к себе Трофимова. Тот сразу догадался, что случилось неладное.
- Принимайте корабль, Павел Ефимович, - упавшим голосом сказал Зайцев. - Так-то…
- Как так? - удивился Трофимов, и усы его вздрогнули.
- Дослужился. В трусости обвиняют! Сулят крупные неприятности.
- За что же, товарищ командир?
- Говорят, бросил конвой, удрал с поля боя. Все смертные грехи навешал на мою шею почтенный командир базы.
Трофимов развел руками:
- Какая же тут трусость, если мы транспорт привели? Вон он, полюбуйтесь, - Трофимов кивнул на темный силуэт судна, стоявшего на рейде.
- Это мы с вами так считаем, а у командира базы особое мнение.
- Неужели вы не могли доказать?… - начал было помощник, но Зайцев перебил его:
- Кому? Чем доказывать?
- Надо требовать расследования! - возмущался Трофимов.
- Будет расследование. А пока я отстранен. Приказано передать вам командование и возвращаться в штаб базы, там буду жить это время вроде как под арестом.
Зайцеву показалось, что глаза Трофимова радостно блеснули, но он тут же прогнал эту мысль. «Эдак я ко всем стану придираться…» Он порылся в кармане, достал ключ от сейфа, отерыл тяжелую дверцу и стал вынимать оттуда секретные документы.
Раздался стук в дверь, и в каюту вошел Шувалов. Он увидел командира и помощника, перебиравших бумаги, и понял, что явился не вовремя. Извинился, хотел было повернуть обратно, но Зайцев спросил:
- Что у вас?
- Да ничего особенного. На транспорт полярники в гссти приглашают, так вот я пришел попросить разрешения.
Зайцев кивнул на Трофимова:
- Вот командир, к нему обращайтесь. Шувалов повернулся к Трофимову:
- Разрешите, товарищ командир?
- Идите!
Шувалов скрылся за дверью.
Зайцев и Трофимов в расстроенных чувствах сидели рядом, просматривали и сортировали документы, потом начали составлять акт, и, когда акт был подписан, Зайцев открыл свой чемодан, побросал туда личные вещи, прихлопнул крышку и начал одеваться.
- У меня к вам одна и, кажется, последняя просьба, - сказал он Трофимову, - в Галиче живет моя мать. Вот адрес. - Он вырвал листок из блокнота. - Если со мной что случится, не откажите в любезности написать. Только, сами понимаете, как-нибудь поделикатнее…
- Ничего не случится, товарищ командир. На вашей стороне правда. Уверяю вас, все будет в порядке, - успокаивал Трофимов.
- Как знать? У нас если возьмутся за человека, то обязательно доконают… - сказал Зайцев, и вспомнилась ему инспекция и все, в чем обвинялся Максимов. Ясно, что это были мелкие, необоснованные придирки. Из мухи слона сделали. Вот и с ним теперь…
Зайцев поднял чемодан.
- Дайте я, товарищ командир!
Трофимов потянулся к ручке чемодана, но Зайцев отстранил его:
- Нет уж, вы командир корабля, вам не к лицу. А я подследственный, мне сам бог велел…
Трофимов вызвал матроса и вручил ему чемодан.
Подойдя к трапу и услышав команду «смирно!», Зайцев поднял руку к голове и замер, бело-голубое полотнище, сморщившееся и отяжелевшее от инея, безжизненно свисало с флагштока. «Будто траур по мне…»
* * *
Трофимов вернулся в каюту, открыл иллюминатор. Вихрем ворвалась струя морозного воздуха. Он сел в кресло, откинувшись на спинку и широко расставив ноги, задумался. Конечно, жаль человека. Дела у него плохи. Пока отстранен. Может случиться и похуже.
«Все дело в том, мины то были или торпеды, - думал он. - Сказал ему - мины, но ведь я не Илья Пророк, мог и ошибиться. Может быть, и впрямь торпеды? Ведь это не постоянно действующая коммуникация. В кои веки один раз пройдут корабли, и какой дурак будет специально для них ставить минное заграждение? Во всяком случае, с меня взятки гладки. На то и командир, чтобы иметь свое собственное мнение».
Трофимов постарался отогнать от себя неприятные мысли, переключился на другое: «Надо завтра с утра устроить большую приборку, привести корабль в полный порядок. Наверняка придет начальство, пусть видят: Зайцева нет, а служба идет. Под руководством помощника, который тоже не лыком шит! Был и опять может стать неплохим командиром. Кто может не согласиться? Максимов? Так его уже нет. Почил во бозе. Все само собой решилось. Только вот беда, Зайцева отстранили, потом на корабль комиссия явится. Что да как? Еще за чужие грехи придется расплачиваться…»
8
Зайцев вздрогнул, почувствовав чье-то прикосновение, открыл глаза и не сразу понял, где он и что с ним происходит. Увидел стены с обоями в лесных ромашках, обшарпанные столы, стулья, шкафы. От его легкого движения заскрипели пружины старого дивана. Маленький круглолицый мичман, адъютант командира базы, извиняющимся тоном объяснил:
- Простите, рано побеспокоил, товарищ капитан третьего ранга. Вас вызывает командир базы.
Протерев глаза, Зайцев глянул на часы: был третий час ночи.
- Совсем как в тюрьме, - сказал он со злостью. - Ночные побудки, допросы и прочее.
- Извините, - пробормотал мичман. - Там ваш корабль пришел.
- Какой корабль?
- Тральщик из вашего дивизиона. Будто бы комдива спасли.
Зайцев вскочил.
- Максимова?!
- Так точно!
- Подождите, я сейчас.
После ухода мичмана Зайцев стал поспешно одеваться, все валилось у него из рук. «Вот так номер, какой-то фатализм! Жив Максимов! Казалось, уже все. А тут на тебе, как с неба свалился! И, конечно, с претензиями на героизм и отвагу. Как же может быть иначе: руководил боем, был потоплен, плавал в ледовом море. Подобран без признаков жизни и снова в строю. Только с кем воевал, никому не известно. Никто противника не видел и не слышал. И все равно герой! Теперь они объединят свои усилия со старым хреном и наверняка меня доконают, Уж кто-кто, а Максимов постарается».
Зайцев вышел на улицу вместе с адъютантом командира базы. Было морозно, мела пурга, снег слепил глаза и забивался за воротник. Мичман, должно быть привычный к капризам погоды, уверенно шел впереди, держась за обледеневший канат, протянутый вдоль узенького помоста, а Зайцев то и дело оказывался по колено в снегу.
