— Где вас черти носят? Живо!
Костя пропустил ребят и захлопнул дверь. С потолка посыпалась сажа — баня топилась «по-черному». Кузя и Пронька схватились за головы, пальцы ощутили мягкую липкую пыль.
Сначала они ничего не могли разглядеть в темноте, кроме белого квадрата окошечка.
— Леди и джентльмены, садитесь! — раздалось из мрака.
— А где тут сидеть-то? — заворчал Кузя.
Чья-то рука усадила одного на ведро, другого — на порог.
— Мы вас уже давно ждем, — сердито сказал Шурка, — некоторых уже приняли. Почему опоздали?
Пока Кузя рассказывал о встрече с учительницей, Пронька протянул руку влево и нащупал печку-каменку, ладонь ощутила бархатистый слой сажи. Направо оказалась бочка. Кто же тут, в бане, кроме Шурки и Кости? Приглядевшись, Пронька различил в углу сверкающие глаза и зубы Индейца, на полке тихонько покашливал Васюрка.
— Эх вы, маркизы! — прервал Шурка Кузин рассказ. — Разве так революционеры поступают? Вы бы подождали Лидию Ивановну, помогли бы ей нести молоко. А вы…
Шурка повернулся к Косте. Они о чем-то недолго посовещались.
— Кузя, встань! — наконец приказал Шурка.
Кузя, поднимаясь, загремел ведром.
— Тихо ты! — крикнул на него Шурка. — Видишь, какая обстановка!
Помедлив немного, он спросил:
— Клятву давал?
— Давал!
— Не отступишь?
— Ни в жизнь!
Шурка достал из кармана какую-то бумажку, рассматривая, поднес ее ближе к окошку.
— Какие ты песни знаешь?
— Разные… «Отречемся от старого мира», «Смело, товарищи, в ногу», «Вихри враждебные воют над нами»…
— Не воют, а веют! — поправил Костя.
— Ну, пусть веют… А еще «Вы жертвою пали», «Солнце всходит и заходит», «Последний нынешний денечек», «Все пушки-пушки грохотали»… А чего ты спрашиваешь? Вместе же поем!
— Стоять смирно! — прошептал Шурка. — Ты знаешь каких-нибудь великих людей?
— Великих? — Кузя посмотрел на потолок и потер переносицу. — Ну, вот… Петр Великий!
Тут вмешался Костя.
— Петр при старом режиме жил, до революции… А кто теперь великий?
— Ленин! — крикнул с порога Пронька.
— А ты не подсказывай, без тебя знаю! — рассердился Кузя.
— Тогда говори! — торопил Шурка.
Кузя вытянулся в струнку, опустил руки по швам и отчеканил во всю силу:
— Ленин — вождь мирового пролетариата!
— Тише ты! — зашикал Шурка. — Забыл, что ли, где мы находимся? Говори дальше!
— Я, ребята, видел его! — зашептал Кузя.
— Кого?
— Ленина!
— Вот граф Трепачевский! — забыв о предосторожности, громко сказал Шурка.
Ребята засмеялись. Кузя с обидой горячо возразил:
— И вовсе не Трепачевский! Помните, летом из Верхнеудинска приходил политпоезд? Вот на вагоне был портрет Ленина в рамке из елочек. Ленин в кепке, а на груди его бант красный. Голова чуть-чуть набок… Еще один дяденька в кожаной тужурке объяснял про него…
— Это верно! — подтвердил Костя. — Мы тогда с Кузей ходили в китайскую лавочку, постное масло покупали. Идем, а на станции народу тьма-тьмущая. Все деповские к политпоезду высыпали. Мы и в вагон заходили, там были разные книжки и плакаты. Помнишь, Кузя, на большом листе был нарисован буржуй: сидит на мешках с золотом, сигару здоровенную курит, а на голове у него шляпа, похожая на ведро, которое Шурка не доделал, а по пузу цепочка из человеческих черепов…
Все притихли, слушая Костю.
— Точно, точно! — обрадовался поддержке Кузя. — А рядом с Лениным был портрет Карла Маркса, такой человек с большой бородой. Так ведь, Костя?
— Так, так!
— Тогда ладно! — Шурка еще раз заглянул в бумажку. — Вот что, Кузя… С этого дня мы будем работать в подполье…
— Картошку ссыпать? Так еще рано, копать не начали…
Ребята захихикали, а Шурка покачал головой.
— Ты, Кузя, чудак не нашей губернии! В подполье — это значит тайно работать, чтобы никто не знал.
— Так бы сразу и сказал, — возмутился Кузя, — а то… в подполье… В подполье я сколько раз работал!
— Ты послушай-ка, — перебил его Шурка. — Подпольщика могут поймать белые и начнут терзать, в тюрьму тебя посадят или расстреляют. Ты как? Не боишься?
— Ну и пусть расстреливают! А я зубы стисну и вытерплю!
— Так, так! — одобрительно сказал Шурка и снова пошептался с Костей.
— А если мы тебя ночью на кладбище пошлем, вроде как на разведку? — спросил Костя.
— Одного?.. — голос Кузи дрогнул.
— Одного.
— Лучше пошлите с Пронькой, у него там сторож родня какая-то, мы сразу же все узнаем — и назад!
— Ты прямо скажи, пойдешь один или нет?
— Пойду, но вдвоем-то ловчее. Вдруг меня убьют, кто тогда донесение принесет?
Костя снова пошептался с Шуркой и сказал:
— Решили принять Кузю. Все-таки надежный парень!
— А когда на кладбище идти? — забеспокоился Кузя.
— Сегодня! — ответил Шурка и, подумав, добавил: — Вместе с Пронькой! Вас не разделишь… Пронька, ты что молчишь?
— Я что, я ничего! — отозвался тот.
— Вот что, ребята! — обратился Костя уже ко всем: — Проньку примем после похода на кладбище. А сейчас… Как вы думаете, брать нам к себе девчонок или нет?
— Никаких девчонок! — отозвался из угла Ленька. — Они все долгоязыкие!
С полки соскочил Васюрка.
— И не все! В нашем классе есть мальчишка хуже девчонки. Может, знаете, Женька Драверт. Все его зовут брехунцом…
— А нам и принимать некого! — стоял на своем Ленька.
— Можно бы Верку Горяеву принять! — уже горячился Костя. — Знаешь, какая она!
Но Ленька не соглашался:
— Какая? Девчонка, да и все!
— Тише, синьоры! — строго произнес Шурка. — Я одну книжку читал из французской жизни. Там у тайных революционеров девушка была. Вот это да! Всех парней смелее, в полицейских стреляла, листовки разносила по городу… Если взять Верку…
Он не договорил. В окно шлепнулся комок земли. Стекло задребезжало, покрылось пылью, но не разбилось.
— Ложись! — скомандовал Шурка, а сам выскочил из бани. В огороде никого не было видно. Вернувшись, он взволнованно прошептал:
— Плохо дело, ребята! За нами кто-то следит. Неужели подслушали?..
— Это гидра контрреволюции! — сказал Кузя.
— Враг не дремлет! — добавил Ленька Индеец.
Глава восьмая
Огни на реке
Едва Пронька вошел в кухню, где обедала вся семья, как младшая сестренка замахала ложкой и закричала:
— Мама, Прошка-то грязный какой!
Мать обернулась и ахнула:
— Батюшки!
— Где это ты трубы чистил? — спросил, улыбаясь, отец. — Посмотри на себя в зеркало!
Пронька, юркнув в комнату, заглянул в зеркало. На лбу, на щеках и даже на кончике носа размазана сажа. Ребята по одному выходили из бани и не видели друг друга. «Значит, все такими заявились домой», — подумал Пронька. Потом он долго умывался, слушая, как мать жаловалась отцу:
— Целый день бегает и бегает, ничего не заставишь делать. Утром говорю: «Ты бы, Проня, полез в подполье да выгреб оттуда мусор, скоро овощи ссыпать»… А он хвост задрал — и на улицу. Надо бы, Никифор, дать ему ремня хорошего…
— Вот я отдам его в трубочисты, — полушутя-полусерьезно сказал отец, прихлебывая горячий чай.
За обедом Пронька, путаясь и краснея, врал о том, что он с ребятами заходил в деповскую кузницу и там знакомый молотобоец провел по его лицу грязной рукавицей.
— Ты вот что, — строго сказал отец, — после обеда вычистишь подполье. И смотри у меня — матери не перечь, а то получишь на орехи!..
Склонясь над тарелкой, Пронька невольно усмехнулся: «Начинается подпольная работа»…
— Сегодня никуда больше не бегай, — продолжал отец. — Поможешь мне лодку проконопатить и на речку отвезти…
Через полчаса во двор Хохряковых заглянул Кузя.
— Тетенька, Пронька дома?
— Он в подполье! — ответила хозяйка, разбрасывая овес курам.
«Неужели Пронька выболтал?» — изумился Кузя и хотел повернуть обратно, чтобы избежать расспросов, но его уже приглашали в дом:
— Проходи, рыжик, проходи!
В кухне, увидев открытое подполье, Кузя понял, в чем дело.
— Эй, подпольщик! — крикнул он.
— Кузька, прыгай сюда скорее! — раздалось из темноты.
Под полом, на глубине трех аршин, друзья вели приглушенный разговор:
— Ты что дома сказал?
— Ну… будто бабушка Аничиха привезла из леса горелые дрова, а я помогал складывать их и запачкался. А ты?
— Про кузницу заправил!
— Понимаешь, когда я шел домой, Верка навстречу попала… «Сходи в баню», — кричит. Слушай, Проня, про какую это она баню? Может, знает что?
— Где уж ей! Она шпионить не умеет… А как мы сегодня на кладбище пойдем?
— Ты ведь на сеновале спишь? Я отпросился ночевать к тебе… Как стемнеет — удерем через огороды. Только по шпалам надо идти — веселее…
Хохряков принес в котелке смолы и велел Проньке развести костер. Из-под навеса вытянули лодку, перевернули ее вверх дном. Ребята затыкали щели паклей и заливали их растопленной тягучей смолой. Проньку так и подмывало спросить отца, куда он собирается плыть и не возьмет ли его с собой, но пришлось помалкивать, потому что предстояла ночная разведка на кладбище.
