— Караул! Новая напасть грозит с Севера! — хором кричат военные аналитики. — Надо что-то делать!
Значит, следует срочно выяснить всеми доступными методами, где базируется корректирующая очередное нашествие станция, да и попытаться прихлопнуть ее при первой же возможности! Собственно говоря, так американское командование до сих пор и поступало. И действовало оно точно так же, как действовали бы в подобной обстановке и мы сами. Поднимались в воздух самолеты-разведчики, да и не раз. Было осуществлено несколько сокрушительных налетов по районам вероятного базирования кочующего вражеского передатчика, и даже диверсионную группу направили на прояснение обстановки. Загадки, сплошные загадки. Ведь можно предположить себе все что угодно. На какое-то время, благо станция эта странная удалилась из жизненно важного района, ее решили оставить в покое, но под регулярным присмотром. Но вы-то знаете, что наша история на этом не заканчивается. В какой-то момент, словно бы отсидевшись в провинции на отдыхе, радиостанция с неизменным позывным SSR (слава советской разведке) вновь двинулась к линии разделения двух государств. Двинулась нагло, на каждой остановке давая всему миру, и американцам в частности, сигнал типа:
— Не ждали ребята? А я возвращаюсь! Ждите бо-ольших неприятностей!
По существу, мы выступали в этот момент в роли живца, бесстрашно направлявшегося в пасть просто обалдевшей от такой наглости щуки. Но живец сей был особой, советской породы. Прикидываясь жалким пескарем, мы словно бы тащили за собой на невидимой нити совсем не малые силы прикрытия. Причем столь немалые, что они могли запросто слопать и не такого размера «щуку». Именно в этом и было наше преимущество, которое мы рассчитывали использовать в самый последний, решительный момент. Мы думали поступить примерно так, как и герой заурядного полицейского боевичка. Вы помните, как вроде бы обезоруженный главный герой внезапно достает запасной пистолет из рукава пиджака или даже из носка. Иногда такой неожиданный фортель может резко изменить ход поединка, и мы конечно же подспудно надеялись на то, что удача будет на нашей стороне.
Вот потому-то, чтобы не терять времени даром и как бы заранее разогреть противника, мы и оповещали его о своем прибытии. Видно, такая национальная тактика у нас в крови. Помните, как некогда князь Олег предупреждал своих противников бессмертными словами: «Иду на вы». Особой опасности для нас во время движения мы не видели, но все равно определенные меры безопасности принимали. На остановках, даже небольших по длительности, обязательно прижимались к высокой растительности и даже иной раз растягивали маскировочную сеть. А во время движения, благо погода стояла жаркая, из люка одной из машин обязательно высовывался по пояс наблюдатель, постоянно всматривающийся в небо. К счастью для нас, в те дни над Индокитаем повис пространный тропический циклон, и низкие кучевые облака прекрасно защищали нас от внезапных налетов. К середине второго дня пути перед нашими взорами замелькали знакомые места, и не знаю как на остальных, но на меня сразу нахлынуло некое странное чувство, очень напоминающее привычную русскую ностальгию. Вон за тем лесом стояла приютившая нас зенитная батарея, а вон за той горой мы сцепились с диверсантами. Короткая остановка у моста через неширокую каменистую речку. Воронин, покинув машину, разговаривает о чем-то с двумя офицерами поста наблюдения (ВНОС).
С недавних пор такие посты покрыли плотной сетью большую часть территории Северного Вьетнама. В их непосредственные обязанности входит постоянное наблюдение за небом и сообщение о появившихся в их поле зрения самолетов, ракет или иных летательных аппаратов. Обычно такой пост располагают либо вблизи пересечений значимых дорог, либо у переправ через водные преграды. Попутно они выполняют и массу других полезных задач. В частности, посты ВНОС оказались просто незаменимы для экстренной передачи сообщений тогда, когда радиосвязью пользоваться затруднительно, а письменное сообщение может в суматохе боевых действий и не найти адресата. А тут просто посылается телефонограмма на один или несколько постов, расположенных на узловых точках не такой загруженной транспортной сети Северного Вьетнама, и порядок. Одна из таких телеграмм и догнала нас прямо в пути. Содержание ее мне, естественно, не докладывают, но с крыши второго автомобиля прекрасно видно, как улыбается наш капитан и как весело кивают ему в ответ собеседники. Капитан, кстати сказать, делает весьма неплохие успехи в изучении вьетнамского языка. Но и теперь, после многих часов занятий, он все же изъясняется на сложной смеси русского, английского и вьетнамского, с непременным использованием (что добавляет особенного шарма в разговор) французских слов и целых выражений.
Разговор завершился. Водители опять завели моторы, и машины наши начинают движение. Однако теперь мы резко сворачиваем на ужасный, совершенно разбитый проселок. Скорость наша резко падает, и мне остается только держаться изо всех сил, чтобы не вылететь на дорогу при очередном толчке. Шума от такой езды довольно много, а преодоленных километров, увы, мало. Машина наша идет первой, и следы, оставленные раньше, хорошо заметны на слабой лесной почве. Принимаюсь их изучать. Хорошо видно, что по дороге недавно прошло несколько тяжелых армейских машин, обутых точно в такие же шины, как и наши МАЗы. Двигались они только в одном направлении, и это очень хорошо заметно, поскольку шматки грязи, выдавленные протекторами, указывают только в одну сторону. Справа и слева от дороги лежат груды спиленных древесных стволов и громадные кучи еще не успевших засохнуть листьев. Отсюда сам собой напрашивается вывод, что это просека сделана совсем недавно, может быть, всего день или два назад. И строили ее явно в большой спешке, поскольку в отличие от безалаберного Союза, в небогатой стране такое количество первоклассной древесины просто так вдоль дорог не бросают.
Вдали замаячил некий просвет, вроде как еще одна просека, или даже поляна, но в этот момент дорогу нам перегородили двое часовых в парадной форме Народной армии, вооруженные автоматами Калашникова. На всякий случай ухватился за рукоять пулемета и слегка опустил его ствол вниз. Но Воронин показал часовым какую-то бумагу, и они расступились, отдав тому честь, как старшему по званию.
Буквально через минуту мы действительно выехали на обширную рукотворную поляну, и моя нижняя челюсть непроизвольно, но с достаточно ощутимым щелчком съезжает вниз. Все видимое пространство плотно заставлено пусковыми ракетными установками и буксировщиками. В самом конце уходящей влево еще одной просеки негромко гудит автокран, монтируя решетчатую конструкцию дивизионного радиолокатора. Снуют десятки озабоченных людей, торопливо волокущих какие-то инструменты, мотай кабелей и громоздкие, но явно нетяжелые ящики. Завидев нашу машину, к ней быстрым шагом направился человек явно российской наружности.
— Майор Воронин? — довольно громко обратился он к вылезшему на подножку капитану.
— Пока еще капитан, — устало отозвался тот, спрыгивая на землю.
— Нет, нет, — отрицательно замахал тот руками, — вы просто не в курсе. Вам уже присвоено следующее звание. Только в этой суете вам об этом не успели еще сообщить. Прошу следовать за мной, все уже собрались.
Они пожали друг другу руки и тут же направились к большой армейской палатке, словно прижавшейся к громадному, расколотому пополам дереву. У входа в палатку мелькает фигура нашего пронырливого прапорщика и тут же исчезает из виду. За ними вдогонку бросается и Стулов, никогда не упускавший случай поприсутствовать на том или ином собрании. Вскоре из-за ближайшей машины с озабоченным видом появляется Башутин.
— Эй, молодежь, — небрежно машет он нам рукой, — греби за мной!
Убедившись, что мы его правильно поняли, он поворачивается к нам спиной и идет куда-то влево. Реагируем на его предложение быстро. Поскольку один из наших грузовиков остался без водителя, выскакиваю через люк на крышу, откуда по прикрученной позади «кунга» лесенке спускаюсь вниз. Усаживаюсь за руль и включаю передачу. Тихонько, на первой скорости, крадемся за прыгающим с бугорка на бугорок прапорщиком. Он уводит нас достаточно далеко от ракетного дивизиона по сузившейся до тропы просеке. Достигнув ее конца, Башутин словно в нерешительности оглядывается по сторонам и скрещивает руки над головой. На военном языке жестов это означает конец пути, и я выключаю зажигание.
— Вот здесь будем обустраиваться, — по-хозяйски распоряжается Григорий. — Федя, — зовет он к себе Преснухина, — палатки поставим вон там, распорядись быстренько. А кухонный агрегат перенесите пониже, по земляному уступчику. Там, внизу, родничок бьет… Крохотный, правда, но ничего, нам с вами воды хватит…
