Командиры мало проверяют, а проверять надо всегда, после сильного боя, в дождь, в метель. Многие командиры не заботятся о питании, о быте бойца, не присматриваются к душевной жизни бойца. Командир бывает очень строг, но на отдыхе он не подойдет к людям, не поговорит, не задаст вопроса. Это часто от молодости. Командир, бывает, командует людьми, чьи сыновья старше его. Не бойся говорить: „Я не готов к бою“, не бойся сделать паузу в бою. Малая кровь определяется должной подготовкой и артиллерийской поддержкой. Лозунг „Любой ценой вперед!“ рождается либо от глупости, либо от страха перед более старшим. Отсюда и большая кровь. Хорошо, когда тебе говорят: „Лучше подожди, проведи подготовку, повремени часок“. Приятно иметь дело с умным начальником и чувствовать его твердую, спокойную волю».
Полковник Вавилов (зам. ком. див. по политчасти):
«Подняли по тревоге 9 июля в 12 часов ночи. Приказано к рассвету стянуть полки. Двинулись 9-го днем. Была страшная жара в этот день. В одном полку было 70 солнечных ударов. Несли на себе пулеметы, минометы, боеприпасы. В ночь на 10-е отдыхали 3 часа. В ночь на 11-е два полка отдохнули, а полк Шура не отдохнул. Пришли в район Обояни, стали занимать оборону, рыть землю. И сразу приказ: опять пройти 25 километров. 12-го на рассвете вышли на исходный рубеж и сразу же двумя полками вступили в бой.
А генерал Жуков ведь сказал: „Лучше не пожалеть отдать 5–6 километров, чем пускать в бой уставших людей без боеприпасов“.
Первый день были большие потери из-за отсутствия артиллерии, танков, разведки. Вступили в бой без разведки. Танки, которые должны были нас поддерживать, не знали, где мы, а мы не знали, что они с нами. Произошел встречный бой. Противник сосредоточился на обратном скате высоты. Рота Павличенко ворвалась в лес, ее обошли танки, автоматчики, покрыла артиллерия. Сутки дрались в окружении в лесу, а утром соединились с наступавшими частями и сразу же вступили в бой».
Шалыгин Николай Владимирович (35 лет, саратовский, майор штурмового полка).
«Алексухин шел на бреющем, гонялся за машинами так низко, что пришел с чуть погнутыми кончиками винта. Он отпустил ручку вместо того, чтобы нажать.
6-го я вывел большую группу в 18 машин. Утречком погода хорошая, для нас хорошая — это дождь. Дали нам цель — сто танков, идущих к Прохоровке; взяли ПТАБы (в нем полтора кило, противотанковая авиационная бомба). С нами 12 истребителей.
Подлетаем — узнаю по ракетам свои войска. Ложусь на боевой курс.
Я иду впереди, за мной рядами остальные, как пехота.
Мы идем каждый ряд с превышением, чтобы не дать пристреляться зенитчикам.
Я спикировал и увидел во ржи танки — округлость башни их выдает.
Вдруг выскакиваю на большую поляну и вижу 200 машин — так мне обидно стало, зачем я сбросил бомбы на малую цель! Тут я даю по радио: „Цель подо мной!“ — и 2 шестерки их покрыли огнем и дымом.
Однажды в дождливую погоду обнаружил скопление машин и танков. Перелетел линяю фронта, за 2 минуты добрался до цели, дождь льет как из ведра. Я подумал: обойти этот дождь невыгодно над территорией противника. Нет, я войду в дождь. Вошел в дождь — и все ясней, ясней. Показываю: „Внимание, перехожу в атаку, под нами цель“. И сразу на 180° разворот, и обратно в тучу. Эта туча вместо того, чтобы помешать нам, послужила дымовой завесой. Отбомбились без единой пробоины.
Тактическое правило: удар в лоб, ушел вправо. Удар в лоб, ушел влево, удар с фланга.
Старались удары наносить массированные, делали один заход (из-за сильного зенитного огня),
У нас пара — это неделимая единица. Летчики делали по 3–4 вылета на день.
Летчик Юрьев вернулся залитым кровью, ранен осколком в голову. „Разрешите доложить“. Доложил обстановку и упал без чувств. Стрелок-радист тоже вылез залитый кровью.
Азарт появляется, как на охоте, будто я коршун, а не человек.
И не думаешь про гуманность, нет этого, нет.
Мы очищаем дорогу — приятно, когда дорога чистая и все горит.
Прошкин по профессии охотник. Он увидел штук 100 легковых машин и ударил, уничтожил 50 штук».
1943 г.
Записи о работе военных журналистовОперативность — жить с войсками, знать, чем они дышат, тогда и газета быстро все узнает.
О штурмовых группах на заводе «Красный Октябрь» на второй день дали корреспонденцию.
Беседы с бойцами, отведенными на коротенький отдых. Боец рассказывает о себе все сам. Ему не приходится даже вопросов задавать.
Говорит: «Люблю людей, люблю жизнь узнавать, иногда красноармеец меня учит уму-разуму».
До войны очень много читал. За войну — только два раза перечел «Войну и мир».
«Поехал за материалом в хутор Марковский. Сидели в окопе под страшным огнем. Нас окружили. Я себя назначил комиссаром в группе из 18 человек. Командир — старший лейтенант Тюлечкин. Лежим в пшенице, подъехали конные немцы. Рыжий кричит: „Рус ун вег“, Я и Тюлечкин дали очередь из автоматов, сбили четырех немцев с лошадей. Я взял на себя команду, и пошли в прорыв, били из автоматов, пулемета. Немцев было человек 25. Нас осталось шестнадцать. Ночью идем по пшенице, она переспела, шуршит, немцы нас пулеметами, вскоре осталось 6 человек. Потом я собрал опять 16 человек, прочертил азимут, чтобы путь лежал без дорог и деревень. Ночь пролежали над Доном, связали канаты из плащ-палаток, чтобы переправить раненых, но не хватило каната. Я предложил переплыть. Все документы в пилотку, амуницию в сумку, посередине реки устал, сбросил сумку в воду, блокноты свои сохранил в пилотке». Кулиев Василий Георгиевич, 28 лет. Работал до армии в райкоме комсомола заведующим отделом пионеров. Отец — пастух. Образование среднее, военно-политическое училище и два курса Академии им. Ленина. Редактировал комсомольскую страничку в районной газете, писал в газету военного училища и был оставлен редактором газеты.
Осень 1943 года. Украина
Левее Киева сосновый лес. Глубокий песок. Киев виден из окна хаты, в которой мы живем.
В хате парализованная вот уже 10 лет старуха. Ее принесли из соседней сгоревшей хаты. Все ее просят умереть. Она не может. Она спит сидя, и голова ее прижимается лбом к ногам. Каждый раз она просит разогнуть ее. «Красноармейцы, разогните меня», — мы ее разгибаем. «Спасыби». Лицо ее прикрыто платком, мухи глаза выели. Старик муж проклинает ее страшными, грубыми словами, требует, чтобы она умерла. Но, когда был пожар, ее единственную он вынес из хаты, все вещи сгорели. Теперь он и за это проклинает ее.
Когда старуху во время пожара тащили из избы, старик сломал ей руку.
Саперы прокладывали мост из досок по фермам разрушенного моста через Днепр и пели песни, а немцы их сбивали, и они падали в воду.
Командир дивизии генерал-майор Замировский необъятно толст. Он, когда лежит, чтобы принять вертикальное положение, валится с кровати и в этот момент распрямляется. Китель его невообразимо засален от непомерной и жирной еды. Он хохочет, когда говорит о жестоком и страшном. Расстреляли дезертира — хохочет. Повесили шпиона — хохочет. Рассказывает, как немцы убили его отца и мать, и вдруг смеется. Начальник штаба дивизии, полковник, с болью, гневом и горечью говорит о рукоприкладстве старших командиров к нижестоящим командирам и красноармейцам.
Встреча в отряде с московскими знакомыми. Приехал Эренбург.
Разговор с капитаном Олейником о песне, он пишет музыку. Песня о Казарьяне, который плясал и пел возле взорванного орудия; когда же подошли немцы, он взорвал гранатой себя и немцев. Все авторы дивизионных песен убиты, а песни сгорели, их сжег в политотдельском грузовике «мессер».
«В немецькому царстви таке хозяйство — зажигалки и сахарин, бильшь нима ничого», — говорит старая женщина.
Немцы переправились через Днепр, захватили коров и снова переправились на свой берег.
Расчет Петухова встретил на марше «Т-6». Мгновенно развернулись, прицелились. Два выстрела прозвучали одновременно. Погиб расчет, и погиб «Т-6».
Изба. Сволок — некрашеная и немазаная, нарядно обструганная доска-балка с крестом.
Трашки — поперечные балки под потолком.
Пол — нары.
Пичь — жерло.
Груба — подтопок.
Припечек — лежанка.
Рогач — ухват.
Рассказы деревенских женщин о письмах, получаемых от девчат, вывезенных в Германию.
Иносказания: «Идет дождь семь дней, и мы сидим в подвале. Дождь такой, как у нас на аэродроме шел».
«К нам часто приходят в гости Андрюшка и Васыль» (хлопцы, пошедшие в авиацию).
«Ванька и Гришка стеклять викна», — Ванька и Гриша — это символ России…
Еще из писем: «Вижу много молока, но пить не приходится ни капли».
«Мы уже ходим на базар, гуляем по городу».
