Но, что значило ждать для Егора…
— Ну что, Генос, теперь вот и мы ждем. На наших маршрутах теперь новые командиры… Прежние солдаты, и старое «боевичье» в подворотнях, замечающее новые слабости новых офицеров… Уже гадают: кто кого перехитрит…
Кривицкий, прикрыв глаза, лежал на кровати.
— Ждать — трудно! — пожаловался Егор.
Егор, без конца дёргался сам и дёргал оперативного дежурного штаба желая знать: где разведка, и почему она так затянулась?
* * *
В районе полудня, на улице Богдана Хмельницкого, колонна инженерной разведки, состоящая из двух единиц бронетехники, и двигающаяся со стороны аэропорта «Северный» в направлении города, были остановлены пикетом митингующих жильцов восьмиэтажных домов и жителей частного сектора. Мужчины и женщины, старики и дети, блокировали дорогу, выгородив собою живой щит на пути военных. На руках одного из мужчин — тело мёртвой двенадцатилетней девочки с обезображенным, простреленным лицом…
Проводимая инженерная разведка, была организованна Матвейчуком в обычном режиме, без каких-либо изменений и новых ведений. Алексей, как и когда-то Егор, принимая маршруты, присматривался к тому, как все работало. Смотрел, что нравиться в действиях саперов и разведчиков, а что нет. И не стремился вносить какие-либо коррективы от себя. Обязательно спрашивал Егора: «Не будет ли так лучше?»; желая привнести в общее дело какую-нибудь полезность и немаловажность собственного видения, или свежесть. Но самостоятельно, Матвейчук ничего не нарушал. Спустя десять дней стажировки, Матвейчук возглавил инженерную разведку лично, но никаких кардинальных изменений все равно вносить не стал, посчитав, что схема была отработана Егором и отточена, до мелочей, и имела объективный, положительный характер. Внесенные изменения коснулись исключительно его личных желаний, на которые Алексей имел право, как командир. А так как изобретать велосипед было не зачем, Матвейчук и не стремился его выдумывать.
Сапёры, прикрываемые войсковыми разведчиками, работали по-своему направлению; разведчики, работали по-своемý. Пара снайперов, заняв привычные позиции напротив многоэтажных высоток — решали свои задачи; кинолог, артиллерийский корректировщик и «медик», были на своих местах.
Лежащий в тени густого кустарника снайпер, неожиданно напугал, проходившего мимо кинолога Толика Рябиника:
— Товарищ прапорщик! Товарищ прапорщик… в доме, напротив, в окне пятого этажа, в правом нижнем углу — наблюдаю шевеление… Кто-то наблюдает за нами! Может засада? Подрывник? Что мне делать?
— Что делать? Что делать? — испугался вопроса кинолог. Чувствуя, что снайпер требует от него решения, отпрянул, стрекоча, как дряхлый суматошный дед, отмахиваясь от него. — Что делать? Что делать? Спроси у командира!
Засомневающийся снайпер тянул время. Наблюдал за целью, чья голова беспорядочно, то появлялась, то исчезала за шторой:
— Нервничает, гад! — злорадно шипел снайпер.
Дождавшись, когда с ним поравнялся командиром группы Матвейчук, стрелок повторил доклад:
— Товарищ старший лейтенант, в доме, напротив, в окне пятого этажа, в правом нижнем углу — кто-то наблюдает за нами… Что делать?
— Что делать… А что делал в таких случаях Бис?
— Стрелял, — мгновенно отреагировал стрелок.
Матвейчук растерялся. Он впервые столкнувшийся с такого рода ситуацией. Он сомневался, но решил особенно не раздумывать. Время могло уйти…
— Тогда стреляй! — бросил он, шагая мимо.
Проходивший следом Бондаренко, одобрительно подпихнул снайпера на выстрел:
— Цель видишь! — Стреляй!
Прозвучавший выстрел был одинокий, одиночный и снайперский… Он прозвучал грозно, наверняка, испугав большинство жильцов дома, что безотлагательно поспешили залечь на пол. Выстрел грянул; и ничего не произошло. Словно коварный план был сорван. Подрыва не случилось, неполоснуло огнем, лишь глухое эхо выстела оторвалось от молчаливого микрорайона и унеслось ввысь, и утонуло в глубоком голубом весеннем небе.
Пахло весной.
Снайпер, выплюнув соломинку, подтянул руки к груди, и оттолкнувшись от земли, оставил позицию, заняв своё место в боевом порядке удаляющейся черепашьим шагом разведки, позади которой, словно бесхвостые собаки, лениво, как на привязи, катились уставшие бронетранспортеры…
— Неужели мы всегда так долго ходим? Как трудно ждать, Боже мой! Вечность… — беспокоился Егор. Он лежал в ботинках на кровати, вяло думая:
«Более двух тысяч лет назад, в III веке до нашей эры, первый китайский император Цинь Шихуанди, в погоне за не постигнутым бессмертием, создаст некрополь, своды которого, словно древний «планетарий» украсит звёздами и небесными телами из золота. Шихуанди откажется от традиционного жертвоприношения, для сопровождения себя в потустороннем мире, и прикажет изваять восьмитысячное терракотовое войско, — глиняную армию, которая будет малой частью грандиозного погребального рая. Строиться пирамида, будет с размахом, как когда-то Цинь Шихуанди строил крепостную стену, чтобы оградить своё государство от набегов с севера. Полёт души спящего императора на Луну, и вид Китайской империи с заоблачных высот, в виде малюсенькой точки, послужило началом сооружения стены, которая бы окружила всю беззащитную Поднебесную. Разные мнения существовали по этому поводу. Некий мудрец и провидец предсказал Шихуанди, что только тогда, когда под стеной будет погребен мужчина по имени Ван, или десять тысяч человек, она будет завершена. Недолго пребывая в сомнениях, император приказал разыскать мужчину с таким именем, умертвить и замуровать в стене… Увы, гибелью одного Вана дело не обошлось. И не десять, а сотни тысяч людей были согнаны на каторжные работы, и нашли там свою гибель. Недаром Великую китайскую стену называют самым длинным кладбищем в мире, или Стеной слёз… «Гибель одного поколения в прошлом спасает многие поколения в будущем», — говорил Шихуанди, основатель династии Цинь и первый император объединённого Китая.
Все повторяется словно времена года. Все тоже повторилось много позже, но только в другой стране, в которой тоже были императоры и цари, был и тоталитарный режим, и длительные и короткие войны… Новые, всё по тем же, старым и забытым причинам, по которым происходили прежние. В веке прошлом, в Великой Отечественной войне так же погибнет целое поколение, спасая будущее страны, которой теперь особенно плевать на людей в военной форме… Один из преподавателей истории, в военном училище, однажды процитировал выдержку из собрания сочинений Маркса и Энгельса:
«Мы знаем только одну единственную науку, науку истории. И ее можно разделить на историю природы и историю людей. И обе эти истории неразрывно связаны друг с другом; и пока существуют люди, история природы и история людей будут взаимно обусловлены друг другом»…
Запомнилось, только это… Но могу предположить, что говориться там, об истории людей, в определенном смысле являющихся органической часть природы, и образующих единство с ней, а так же представляющих картину ее изменений в условиях взаимодействия человека и природы. Тра-та-та, тра-та-та… Короче говоря, история природы — это история процессов природы мира. История людей — это история борьбы человека с природой. Человеческая история — это пример того, как условия среды и очертания поверхности планеты способствовали или, напротив, препятствовали развития человечества. И если на Крайнем Севере, человек, что называется, вырывал у негостеприимной суровой природы средства существования ценой мучительных усилий, то в тропиках необузданная пышность расточительной природы не представляла для его развития естественной необходимости. Я понял только это… Возможно, что я понял не правильно, но читать этот бред — вряд ли когда соберусь! А еще возможно, что я неправ, по поводу того — бред это, или не бред… Но, я не собираюсь думать, сейчас, ни о природе, ни о людях… Нет… Мне двадцать два года, я нахожусь на войне. И единственное что мне лезет в голову, так это мысли о природе людей. Людей… Зверей… Людей-зверей… или зверей, как людей? А еще я думаю об истории того места, в котором живу… Взять, к примеру, — столетие. Каждое столетие схоже с другим, предыдущим. Может быть изменен порядок событий, но события разных столетий похожи… В середине прошлого века, была война — крупная, и много малых войн, локальных конфликтов, в разное время. Крупная война была и в начале позапрошлого века и множество маленьких войн, как внешних, так и внутренних… И все повторяется вспять… Мы перетащили молодую старую локальную войну в новый век! «Гибель одного поколения в прошлом спасает многие поколения в будущем», — говорил Шихуанди. История показывает, что не спасла, и вряд ли спасет.
…Нас уже не спасти! Незачем тратиться на возведение очередной «китайской» стены. Москва… мы… отгородились от Чечни, крестьянской, крепостной армией, выстроив вокруг малюсенькой республики «живой забор» из восемнадцатилетних пацанов… Не изгородь! Забор! Потому что мы — трусливы. В Чечне, уже погибло пятнадцать тысяч военных… и что с того, что большая часть погибших — дети… Восемнадцать лет… Что это так много?! Неужели там, «наверху», так искренне верили, что выстоят они этот шквал? Или не верили, поступились совестью? А он выстоял!
