— Да вот же он, Михаил Андреевич! — воскликнул Преснухин, у которого я собирался спросить о том, что, собственно, случилось.
— Косарев! Живой! — с немалой экспрессией выдохнул капитан, — вылезая из кустов и бросаясь ко мне на шею. — Ты где же был, дурашка? Мы тут с ног сбились. Одни говорят, ты в овраг скатился, другие, что в лес побежал… Ну, я рад. А что же так изодран? Что? Говоришь, почти без царапин обошлось? Прекрасно, просто прекрасно!
— Я к ракетчикам бегал, — несколько обескуражено отвечал я на градом сыплющиеся вопросы. — Думал, помочь им из нашей зенитки. Да она уже к тому времени погибла. Стволы аж винтом скрутило. Жалко, хорошая была пушечка.
— Ладно, ладно, черт с ней, — нетерпеливо хлопнул в ладони Воронин, дав нам несколько минут на обмен впечатлениями, — пора за работу. Нам еще с вами пахать — не перепахать. У нас ведь еще один день в запасе, еще не все потеряно.
Сразу вспомнив о том, что, пока мы прятались от штурмовиков, аппаратура работала сама по себе, мы бросились на свои посты. Вороха переработанной телетайпами бумаги доказывали, что события и в эфире разворачивались очень интенсивно. Торопливо рассортировав поступившие телеграммы, мы с Федором обнаружили среди прочих и телеграмму о посадке подбитого Ceirry-45 в Бангкоке.
— Сели все-таки, — с досадой сплюнул под ноги Преснухин. — Что ж, повезло на этот раз ребятам.
— Что, неужели подбитый RC приземлился? — просунулся в дверь «кунга» Стулов
— Сел, гад, — кивнули мы в ответ.
— Обидно, — поджал он губы, — а я-то надеялся…
— А уж нам как обидно, — согласился я, — просто сил нет.
— Не вешайте носы, — подмигнул нам старший лейтенант, — кажется, наш командир еще что-то придумал.
Что придумал капитан, мы узнаем часа через полтора, во время весьма памятного ужина. Да, вы, наверное, удивляетесь, что я все еще называю Воронина капитаном, хотя ему вроде как присвоили следующее звание. Но поскольку погоны он так и не сменил, то и мы продолжаем обращаться к нему в соответствии с тем, сколько звездочек у него на плечах.
Не вспомню, что мы в тот момент ели, было не до того, но прекрасно помню, как он проходил. Вначале все молча и торопливо съели предложенную пищу, и только после того, как все без исключения миски были чисто-начисто вылизаны языками, Воронин наконец-то начал излагать свою задумку.
— На большую поляну кто-нибудь, кроме Александра, ходил? — выпустил он первую струю сигаретного дыма.
Все промолчали, поскольку отвечать было нечего.
— А я сходил, — продолжил он, водрузив локти на стол. — И нашел там кое-что такое, что представит нас в совершенно ином свете.
— И что же? — заинтригованно загалдели мы. — Неужели ракету невзорвавшуюся?
— Э-э нет, — Воронин явно наслаждался придуманной им интригой. — Я нашел там один из радаров. Он, правда, сильно поврежден и по прямому назначению использоваться не может, однако я не поленился и рассмотрел его кабину повнимательнее. Должен вам доложить, что блок высокого напряжения там сохранился просто прекрасно.
— И что нам с него проку? — осторожно спросил Преснухин в наступившей тишине.
— Да как же вы не понимаете, — изумился капитан, явно удивленный нашей недогадливостью. — Мы перетащим его сюда, запитаем от второго генератора и посадим на выход большого передатчика.
За столом наступила тишина, которая тянулась так долго, что он вынужден был прояснить свою задумку дополнительно.
— Так ведь выходная мощность нашего передатчика возрастет до двух киловатт! Неужели же не понятно?
— Мощность, это ясно, — проскрипел совершенно осипший за день Щербаков, — но мы, кажется, и так надежно связь держим. Зачем она нам? Бензина для генераторов и так немного осталось.
— Это же совершенно очевидно, — отбросил капитан окурок. — Вы только представьте, что подумают американцы, если вместо нашей заурядной пищалки из этого Богом забытого места, которое только что было подвергнуто сокрушительному удару, вдруг заработает двухкиловаттный передатчик! Да они же просто взвоют от злости. Ведь передатчики такой мощности придаются воинским частям по численности не меньшим, чем бригада или даже дивизия! Весь день они нас долбили, и вместо того, чтобы замолчать, мы завопим вообще на всю Азию! Бьюсь об заклад, что завтра же в наш район вышлют еще один самолет электронной разведки. И это самое малое.
— Как бы они вместо разведчика не прислали десяток Б-52, — еле слышно бурчит Федор, наклонив голову как можно ниже.
— А вот и отлично, — все же услышал Воронин, — и пусть присылают. Ведь никто нам не мешает проделать то же самое и с бомбардировщиком.
— Ты еще нам накаркаешь! — крепко стукнул я Преснухина по ребрам. — Я тебя знаю, провидца хренова. Как напророчишь, так точно сбудется!
— Все, закончили базлать, — энергично поднялся из-за стола Стулов. — Камков, Щербаков, Басюра, пошли за мной. Да, и инструменты с собой захватите. Вдруг там что-то откручивать придется или отрезать.
— Камкова не бери, — мгновенно встрепенулся Воронин, — ему сейчас работать. Григория возьми, а то что-то он плохо выглядит.
Башутин, в сторону которого все тут же повернули головы, был и в самом деле не в себе. От его самоуверенного вида и внешнего, тщательно поддерживаемого лоска не осталось и следа. Бледное, покрытое неопрятной щетиной лицо, было полно плохо скрываемым страхом. От слов капитана он нервно дернулся, и ложка, которую он все еще держал в руке, со звоном упала под стол.
— Крепись, Гриша, — со смехом полуобнял его за плечи Щербаков, — но боюсь, спать нам сегодня не придется, во всяком случае, положенные по Уставу урочные часики.
Так оно и вышло. Пока требуемый блок был извлечен из покосившейся будки радиолокатора, пока доставлен в лагерь и собрана соответствующая схема коммутации, наступила глубокая ночь. Огромная, сияющая, словно начищенный серебряный поднос, луна мертвенным светом освещала с небес наши деловито и таинственно снующие силуэты. Только к трем ночи мы подготовились к пуску модернизированного передатчика и думали, что на сей день наша задача выполнена. Однако не тут-то было. Наш внешне совершенно несгибаемый Воронин, снедаемый беспокойством за исход дела, приказал немедленно готовить передатчик к работе.
— Надо сегодня еще потрудиться, парни, — старался он ободрить нас. — Лучше завтра поспим подольше. Дело того стоит!
Да мы и сами понимали, что оставшиеся до утра часы следует использовать с максимальной пользой. Ведь радиоразведка не спит не только в стране развитого социализма, но и в стране загнивающего капитализма. Мы на пару с Камо еще раз проверили подключение, состояние антенного хозяйства и тот, протяжно зевая, уселся к передатчику.
— Держи, — подошел к нему капитан, он положил перед нашим радистом два листка бумаги и склонился над ними. — Первой передашь сводку за день, а это просто так, набор цифр для привлечения внимания.
— Плохо вижу, — в очередной раз зевнул Камо, — света бы сюда побольше.
— Ваня, — крикнул Воронин, — тащи сюда вторую керосинку! Камо работать будет!
Все тут же гомерически захохотали, мгновенно вспомнив летучую фразу, произнесенную ординарцем Петькой в фильме Чапаев, насчет того, что «Чапай думать будет».
Принесли лампу, запустили оба генератора и Камо, преисполненный осознанием важности своей миссии, включил питание передатчика. Та-ти, та-ти, та, та, ти-ти-та, — понеслась дробная морзянка над громадными просторами Юго-Восточной Азии. Этот дробный стук наверняка не одного военнослужащего заставил сбросить сонное оцепенение и не одного военноначальника поднял с теплой постели. Под Монотонное дребезжание согласующего трансформатора я вопросительно уставился на наконец-то угомонившегося Воронина. Но тот, посидев с задумчиво-мечтательным видом некоторое время рядом с радистом, вдруг резко встал и чуть не бегом направился к своей палатке.
— Всем свободным спать! — крикнул он у самого ее входа. — Раньше, чем через два часа, они все равно не отреагируют, так что до шести утра объявляю отбой.
Дважды нас уговаривать не пришлось. Сон и еда на войне всегда в дефиците. Повалившись на гамак, как был немытый и в грязных лохмотьях, я лишь на секунду закрыл глаза, намереваясь припомнить нежный облик Лау-линь, как тут же ощутил резкий толчок в плечо.
— Поднимайся, — активно трясет меня Башутин, — Воронин приказал всем вставать.
— Да я и безо всяких приказов поднимусь, если требуется, — огрызнулся я. — Иди уж, ставь лучше чайник на плиту.
Прапорщик что-то буркнул, резко распахнул полог палатки и с шумом вышел на улицу. Я же нащупал в кармане зажигалку и зажег керосиновую лампу.
— Уф-ф, как же ноет моя бедная голова. Наверное, к дождю.
Смотрю на часы — без пяти шесть.
— Эй, мужики, — пробую я севший голос, — подъем!
