Сергей Диковский
Горячие ключи
Разрешите, я свечку задую. Разговору темнота не помеха, а комарам - все меньше соблазна.
Если случится ехать в Актюбинск, через реку Илек, вспомните Федора Павловича. Скажу, не хвастаясь, - мост славный. Деревянный, без свай, а середочка выгнута аркой. Я, как зажмурюсь, сразу его представляю: для плотника воображение - первое дело.
У сосны, дорогой товарищ, жизнь по кольцам считают, а у нашего брата по новым домам. Вот и прикиньте: в Самаре домов моих не мало, с десяток, в Ардатове - шесть, в Актюбинске - двадцать пять штук. На фосфорном комбинате бараки тоже нашей руки.
Телеги, бочки и кадки разные, ясно, в счет не идут. Хотя тоже вспомнить приятно. Живешь на Камчатке, а колеса твои черте-те где, по чувашским проселкам стучат. Великая сила - плотники! Без топора люди и посейчас бы в обезьянах ходили. Я б тому человеку, что топор изобрел, поставил бы медный статуй на горе Арарате. Сто сажен! И надпись бы выбил: "Вот он, настоящий Адам человечества".
...Сколько срубов загнило, топорищ изломалось, сколько щепы Волга угнала, а я все живу. Удивительно жилистое существо человек!
Три раза о гроб спотыкался, ребра помял, а душу не вытряс. У плотников она по-хозяйски - на столярном клею. Один раз под Казанью всерьез замерзал. Спасибо татарам, - как леща, в бочке оттаяли. Из-за этого случая у меня - окаянное дело! - каждый февраль чирьи вскакивают и ногти секутся.
А еще был случай на фронте. Там нас немцы кое-чем угостили. Газ, что роса, светлый, веселый: лесом свежим, ландышем тянет. А пройдет день - и завял человек, точно в лицо купоросом плеснули. Прежде у меня глаз был плотницкий, верный. Стружку снимал - хоть самокрутку верти. Бревна без бечевки тесал. А теперь...
Всего не расскажешь. Разно в жизни случалось. Дома ставил, плотников обучал, веялки правил, ободья гнул, шорничал понемногу, а как перевалило за шестьдесят - сел под Алатырем в "Парижской коммуне". Ну, думаю, сточу последний топор - и баста. Да вдруг и махнул на Камчатку.
Вдруг - это только так говорится. Меня конюх знакомый подбил. "Почитай, говорит, газету. Требуются на Камчатку люди обоего пола, любых специальностей. Поездка в оба конца за государственный счет". Вот тут-то я и задумался. Если бы в Самару позвали, с твердой совестью отказался, мало я там щепы нарубил? Иное дело Камчатка, край необжитой, лес по топору, земля по плугу скучает.
Понятно, я не сразу поехал. Стал прислушиваться. Одни говорят: Камчатка на манер Сахалина. Сверху туман, вокруг - лед вековой, а питание консервное. Воробьи и те не выдерживают - от сырости у них перья не держатся.
Другие говорят - ничего. Климат нормальный. Вулканы свое отыграли. Береза растет, тополь. А заработки такие, что инженерам даже не снятся. Простые ловцы по восемь тысяч за сезон получают.
Рассказывать, как собирался, не буду. Дарья Григорьевна, жена моя, огородница, на Камчатку со мной не поехала. Истомишься, говорит, в море. Не всем бродягами быть.
Четыре сына живут отдельно, тоже затею мою не одобрили.
- Неладно, батя, задумал. Топор-от оставь. Тесать нечего будет. Кругом мох да синий лед океанский.
- Погоди, - отвечаю, - отца хоронить. Я еще домов с полсотни свяжу из камчатского леса. А там увидим.
Ладно. Поехал со мной сын Андрей и еще тридцать пять плотников. Мастеров я сам отбирал.
Мечтал я всех тридцать пять довезти. Да не уберег. Растащили ребят в Приморье по стройкам. Доехал на Камчатку сам-дюжина, и сын Андрей в том числе.
Удивления у нас Камчатка не вызвала. Воробьев, правда, не видно. Щуки не водятся. Пчел не встречал. Остальное все то же.
Между прочим, когда скажут, что камчатский лес трухлявый, а земля слабосильная, отвернитесь и плюньте. Тополь здесь добрый. Береза камчатская, если пропарить да высушить, заповедному чувашскому дубу не уступит. У меня в сенцах бруски лежат: заденешь ногой, как чугунки звенят. Камчатское дерево растет не спеша, с натугой, борется с ветром, пургой, оттого и жилисто.
А земля здесь богатая. Видели у меня огурцы в кадке? Думаете, материковские? Нет, самые камчатские. Капуста кочнуется славно, лист крутой, чистый. Картошки штук по двадцать под корнем, и любая с кулак. Тут бы по-настоящему сеять ячмень двухрядный да гречу.
Да. Так я опять в сторону сбился.
На комбинате рыбном школу заметили? Сруб там чужой, а двери нашей работы. Меня всегда по дверям можно узнать. Станешь закрывать - ни скрипа, ни стука не будет. Только фукнет слегка. Хорошая дверь всегда с духом должна закрываться.
Мост на висячих канатах - тоже наш крестник. На Камчатке реки не больно широкие, но с характером - трехпудовые камни, как репу, швыряют.
Направили меня бригадиром на Горячие ключи сани делать. Приехал я сюда - и ахнул. Лежат голые камни, меж ними кипяток бьет. А из одной ямины через каждые семнадцать минут фонтаном вода поднимается. Сначала со дна пузырьки скачут, точно искры, потом кипяток начинает шуметь. Пошумит минуту и снова в камни уйдет.
Сначала я боялся от землянки далеко ходить. Вокруг горячие лужи, иные грязью плюются, иные на манер чайников пар выпускают или дышат тихонько, будто во сне. Потом привык. Вода здесь целебная, серой пахнет, не уступит йоду. Как-то порубил я себе ногу, выкупался в горячем ключе, и стала рана затягиваться.
Ужасная сила! Тут по соседству в скале охотники ванночку вырубили. Наловчились лечиться. Теперь без фельдшера какие хочешь болезни вытравляют. Ревматизм - пара боится, туберкулез - серы; чесотка - кислой воды. Если же пальцы дрожат или сердце заходится, нужно железную воду пополам с грязью мешать... Вы не смейтесь! Один рыбак сухорукий год у меня прожил, все главную жилу распаривал. Полный курс не осилил, сердцем размяк, зато сани левой рукой здорово гнуть научился. И на этом спасибо!
Вы меня, товарищ, за болтливость простите. Место здесь тихое, галок и то не видать. В прошлом году я душу на одном ученом отвел. Вы его по Москве должны знать. Алексей Павлович. Собой плотный, немного на бабу похож, а шея от комаров полотенцем обмотана. Все температуру ключей измерял.
Теперь у нас вроде поселка. Сосед - тоже плотник. Поставили два дома да мастерские. Вокруг ключей земля жирная, сильная - огороды разбили.
На Горячих ключах дерево, распариваем, дужки, полозки выгинаем. Стульев штук триста для рыбаков делали. Сорок конных саней - свистни, сами пойдут, - тридцать нарт собачьих да полета лыж с нерпичьей шкуркой.
Андрюшка мой на комбинат подался, к девкам поближе. А я вот живу, изба моя на теплых камнях стоит. Зимой, если зябнется, открою половицу - теплом снизу веет. Сопки в снегу, а гейзер шумит, кипятится. Не поверите, зимой трава растет - тонкая, шелковистая.
Кипяток тут круглые сутки бесплатный. Я уже забыл, когда самовар раздувал, все с чайником к гейзеру бегаю. Медвежью тушу на вертеле в один час увариваем.
Вы меня извините - людям спать не даю. А у меня от планов бессонница. Хотел бы я над самым главным гейзером вышку построить, чтобы народ сухим паром лечился. Я так полагал: вышку строить на манер каланчи. Наверху решетка из березовых брусьев, над решеткой полотняный конус с окошечком. Так у человека тело в пару будет, а голова на чистом воздухе. Можно, конечно, для порядка градусник вывесить и санитара с часами поставить. Надо бы только трубу да медных кранов штук десять. Вы не из техников? Дали бы ящик гвоздей трехдюймовых. Жалко, поди? Вот и все так инспекторы, губами почмокают, а вышка - в мечтах.
Ладно. Дело десятое. Я хотел вам про самое главное. Видели Охотское море? Вода очень невзрачная - серенькая, рябая. Кажется, против Каспия или Черного моря пшик один. Иная рыбеха километров за полсотни от моря заберется, - воды в речке с ладонь, так нет, ляжет на бок, плещется, прыгает, и все вверх, вверх.
На лосося под осень страшно смотреть: нос загнется крючком, зубы торчат, на спине горб. До того изобьется о камни, что мясо лохмотьями. Уж глаза-то не видят, а живет, тянется вверх. Материнская сила сильнее смерти. Хоть погибни - да потомство оставь.
Есть такой рыбий закон - где лосось народилась, там она икру мечет и смерть принимает. Два года камчатская рыба бродяжит, всю Японию кругом обойдет, в Америке побывает, а на третий год тоска возьмет по речной сладкой воде. Тучей на родину рыба идет, точно по всем морям сбор проиграли. И никогда реку не спутает. Удивительно домовитая тварь!
Почему это так, судить не берусь. Возможно, лет с тысячу назад какая-нибудь рыбья парочка отнерестилась в реке, а потомство этого случая забыть не может. Моря обмелели, реки повысыхали, лосось же все ходит по старой тропе.
Спите, товарищ? Если надоело, скажите: я буду про себя говорить. Алексей Павлович, тот замечательно слушать умели. Сам седьмой сон досыпает и все-таки носом тихонько поддакивает: гм-угу, гм-угу. "Это, говорит, у меня университетская закалка".
