Лев Николаевич Толстой. Тихон и Маланья
(1860—1862 гг.)
Государственное издательство «Художественная литература»
Москва – 1936
Электронное издание осуществлено в рамках краудсорсингового проекта «Весь Толстой в один клик»
Организаторы:
Государственный музей Л.Н. Толстого
Музей-усадьба «Ясная Поляна»
Компания ABBYY
Подготовлено на основе электронной копии 7-го тома Полного собрания сочинений Л.Н. Толстого, предоставленной Российской государственной библиотекой
Электронное издание 90-томного собрания сочинений Л.Н. Толстого доступно на портале www.tolstoy.ru
Предисловие и редакционные пояснения к 7-му тому Полного собрания сочинений Л.Н. Толстого включены в настоящее издание
Если Вы нашли ошибку, пожалуйста, напишите нам [email protected]
Перепечатка разрешается безвозмездно
–
Reproduction libre pour tous les pays.
Предисловие к электронному изданию
Настоящее издание представляет собой электронную версию 90-томного собрания сочинений Льва Николаевича Толстого, вышедшего в свет в 1928—1958 гг. Это уникальное академическое издание, самое полное собрание наследия Л.Н.Толстого, давно стало библиографической редкостью. В 2006 году музей-усадьба «Ясная Поляна» в сотрудничестве с Российской государственной библиотекой и при поддержке фонда Э. Меллона и координации Британского совета осуществили сканирование всех 90 томов издания. Однако для того чтобы пользоваться всеми преимуществами электронной версии (чтение на современных устройствах, возможность работы с текстом), предстояло еще распознать более 46 000 страниц. Для этого Государственный музей Л.Н. Толстого, музей-усадьба «Ясная Поляна» вместе с партнером –компанией ABBYY, открыли проект «Весь Толстой в один клик». На сайте readingtolstoy.ru к проекту присоединились более трех тысяч волонтеров, которые с помощью программы ABBYY FineReader распознавали текст и исправляли ошибки. Буквально за десять дней прошел первый этап сверки, еще за два месяца – второй. После третьего этапа корректуры тома и отдельные произведения публикуются в электронном виде на сайте tolstoy.ru.
В издании сохраняется орфография и пунктуация печатной версии 90-томного собрания сочинений Л.Н. Толстого.
Руководитель проекта «Весь Толстой в один клик»
Фекла Толстая
Л. Н. ТОЛСТОЙ
1862 г.
Размер подлинника.
НЕОПУБЛИКОВАННОЕ, НЕОТДЕЛАННОЕ И НЕОКОНЧЕННОЕ
Въ деревнѣ было пусто и празднично. Народъ былъ весь въ церкви. Только малые ребята, бабы и кое какіе мужики, полѣнившіеся идти къ обѣднѣ, оставались дома. Бабы вынимали изъ печей, ребята ползали около пороговъ, мужики кое что осматривали по дворамъ. На улицѣ было пусто. Былъ Петровъ день.
Въ концѣ улицы послышался ямской колокольчикъ и показалась тройка, запряженная въ почтовую телѣгу.
Одинъ изъ мужиковъ, остававшихся дома, Анисимъ Жидковъ, услыхавъ колокольчикъ, бросилъ телѣжный ящикъ, который онъ переворачивалъ, и, скрипя воротами, вышелъ на улицу посмотрѣть, кто ѣдетъ. У пристяжныхъ были гривы заплетены съ оборочками, коренная, знакомая ему чалая, была высоко подтянута головой подъ дугу. Она, чуть пошатываясь головой, быстро, раскачиваясь, тронулась на изволокъ, когда ямщикъ, приподнявшись на колѣно въ ящикѣ, крикнулъ на нее. Лошади были гладки и не потны, несмотря на то, что солнце уже сильно пекло съ совершенно яснаго неба. – Ямщикъ былъ курчавой, въ новомъ кафтанѣ и шляпѣ.
– Ермилинъ Тихонъ! – проговорилъ про себя Анисимъ, узнавая ямщика и выступая въ своихъ новыхъ лаптяхъ на середину улицы.
Тихонъ, проѣзжая мимо Анисима, молча приподнялъ шляпу; и въ выраженіи его лица было видно, что онъ очень счастливъ и знаетъ еще, что всѣ не могутъ не эавидовать ему и его тройкѣ, которую онъ самъ собралъ и привелъ въ такое положеніе; и что онъ только старается не слишкомъ оскорбить другихъ довольствомъ, которое онъ испытываетъ. Онъ не крикнулъ на лошадей; снимая новую шляпу, надѣлъ ее не на бокъ, а прямо, только шевельнулъ возжей пристяжную и недалеко отъ Анисима, заворотивъ, сталъ сдерживать тройку, старательно и излишне продолжительно отпрукивая лошадей, которыя и безъ того весьма скромно подходили шагомъ къ знакомымъ воротамъ. Анисимъ, котораго дѣла шли не слишкомъ хорошо это лѣто, съ завистью, но и уваженіемъ, подошелъ къ Тихону, чтобы покалякать съ нимъ.
Старуха мать, одна остававшаяся дома, вышла на крыльцо.
– Слышу, колоколъ, думаю, кто изъ ямщиковъ, – сказала она радостно. – Стала опять пироги катать, мнѣ и не слыхать. Послушала, а онъ вовсе близко.
– Здорово, матушка! – сказалъ сынъ, соскакивая тяжелыми сапогами подлѣ передка.
– Здорово, Тишинька. Живъ ли, здоровъ ли?
И она продолжала говорить, какъ и всегда говорила обо всемъ, какъ о воспоминаніи чего-то грустнаго и давно прошедшаго.
– Думаю вотъ, коли нашъ Тихонъ, старика то нѣтъ и бабъ нѣтъ, къ обѣднѣ ушли…
Тихонъ, не дослушавъ ее, вынулъ узелокъ изъ передка, вошелъ въ избу, поклонился образамъ и, черезъ сѣни пройдя, отворилъ ворота. Онъ заткнулъ рукавицы и кнутъ за поясъ, приперъ ворота, чтобъ не зацѣпить, провелъ подъ уздцы пристяжныхъ, скинулъ петли постромокъ, захлестнулъ, раввозжалъ, разсупонилъ, вывелъ, нигдѣ ни стукнулъ, ни дернулъ и, какъ только бросалъ одно, такъ, не торопясь, но ни секунды не медля, брался за другое. Ничто не цѣплялось, не валилось, ни соскакивало у него подъ руками, а все спорилось и ладилось, точно все было намаслено. Когда въ рукахъ у него ничего не было, большіе пальцы его рукъ очень далеко оттопыривались отъ кистей, какъ будто все хотѣли схватить еще что нибудь и сработать. Распрягая, онъ не переставалъ говорить съ подошедшимъ Анисимомъ.
Анисимъ подошелъ, лѣниво выкидывая свои ноги въ лаптяхъ и почесывая пояскомъ животъ подъ бѣлой чистой рубахой. Онъ опять приподнялъ шапку и надѣлъ. Тихонъ тоже приподнялъ и надѣлъ.
– Ай, по молодой женѣ соскучился? – сказалъ посмѣиваясь Анисимъ, желавшій распросить совсѣмъ другое.
– Нельзя! – отвѣчалъ Тихонъ.
– Что наши, какъ живутъ? Митрошины? – серьезно уже заговорилъ Анисимъ, почесывая голову.
– Какъ кто. Кто хорошо, а кто и худо. Тоже и на станціи какъ себя поведешь, дядя Анисимъ, – разсудительно и не безъ гордости думая о себѣ, сказалъ Тихонъ.
– Каряго то промѣнялъ чтоли? – теперь ужь могъ спросить то, что хотѣлъ, Анисимъ. – Саврасую то тоже купилъ чтоль?
– Что карій, только батюшка вздорилъ. Его бы давно отдать. Того и стоилъ.
И Тихонъ не безъ удовольствія разсказалъ, какъ онъ промѣнялъ, купилъ, сколько выработалъ, и сколько другіе меньше его выработали. Анисимъ предложилъ, шутя и серьезно, поставить ему водки, Тихонъ тихо, но рѣшительно отказалъ.
Между разговоромъ онъ все дѣлалъ свое дѣло. Лошади были отпряжены, онъ повелъ ихъ подъ навѣсъ. Анисимъ, узнавъ все, что ему нужно было, сталъ молча чесаться обѣими руками и, почесавшись, ушелъ. Кинувъ лошадямъ сѣна изъ ящика, Тихонъ сдвинулъ шляпу на лобъ и, оттопыривъ еще больше пальцы, пошелъ въ избу. Но дѣлать было нечего, и пальцы такъ и остались. Онъ только повѣсилъ, встряхнувъ, шляпу на гвоздь, смахнулъ мѣсто, где лежать армяку, сложилъ его и въ одной новой александрынской рубахѣ, которую еще не видала на немъ мать, сѣлъ на лавку. Портки на немъ были домашніе, материной работы, но еще новые, сапоги были ямскіе, съ гвоздями. Онъ на дворѣ отеръ ихъ сѣнцомъ и помазалъ дегтемъ. Дѣлать было рѣшительно нечего: онъ расправилъ рукава, смявшіеся подъ кафтаномъ, и сталъ разбирать изъ узелка гостинцы. Для жены былъ ситецъ большими цвѣтами, для матери платокъ бѣлый съ коемочкой, баранокъ была связка для всѣхъ домашнихъ.
– Спасибо, Тишинька, мнѣ то бы и даромъ, – говорила старуха, раскладывая на столѣ свой платокъ и поводя по немъ ногтемъ. – Немного не засталъ. Старикъ еще съ заутрени на поповкѣ остался, а я вотъ домой пошла; молодыя бабы охотились къ поздней идти, подсобили мнѣ горшки поставить и пошли, а я вотъ осталась.
И старуха, уложивъ платокъ въ сундучекъ, опять принялась за работу у печи и, работая, все говорила:
– Все, слава тебѣ Господи, – говорила она, – старикъ только мой отъ ногъ все умираетъ, какъ ненастье, такъ крикомъ кричитъ, на барщину все больше Гришутка зa него ходитъ. (Гришутка былъ меньшой, не женатый братъ Тихона.) Спасибо, начальники не ссылаютъ. Все Михеичъ старостой ходитъ. Чтожъ, жаловаться нèчего, порядки настоящіе ведётъ. Только, говоритъ, въ косьбу Гришутку не посылайте, не вынесетъ, еще младъ. Намеднись барскіе сады косили, такъ старикъ Гришутку послалъ, самъ косу ему наладилъ и Герасима свата просилъ отбивать; такъ какъ измучился, сердечный. – Я, матушка, говоритъ, не снесу. Всѣ рученки, ноженки заломило. Да и гдѣ ему? тѣло мягкое, дробное, молодое. Такъ вотъ и не знаемъ, какъ быть, ты ли на покосъ останешься, работника ли наймать.
