Сергей Семенов - Сотский

Вечерело. В обширном грязном здании Юрьевского волостного правления было тихо и пустынно. Старшина с писарем уехали по волости по сбору продовольственного капитала, а помощник, воспользовавшись их отсутствием, пошел в трактир выпить бутылку пива и повздыхать на глазах у дочери трактирщика, Марфуши, румяной девушки в розовом платье, с большими "буферами" и тощенькой косой, которую она собирала в пучок на макушке. В присутственной комнате правления разливался полумрак, отчего все предметы, находившиеся в ней, получали неясное, несвойственное им очертание.

Правленский сторож Матвей Груздев, старый бобыль, с совершенно лысою головою, которую он при резкой температуре повязывал, как баба, платком, неподвижно сидел на большой скамье в углу у входа, как бы боясь помешать собиравшейся сгуститься темноте, и, закрывши глаза, думал. Он думал о том, что если бы у него были живы его сыновья, из которых один был убит на войне в турецкую кампанию, а другой умер от чахотки в Москве, то, вероятно, у него теперь росли бы внуки и правнуки. Они жили бы все вместе, в большой двенадцатиаршинной избе с печкою посредине, и он лежал бы на этой печке, а кто-нибудь из невесток ставил бы самовар… К чаю принесли бы закусить соленых рыжиков, и когда бы собрали на стол, то какая-нибудь из правнучек подбежала бы к нему и стала звать его за стол…

– - Ох-хо-хо! -- протяжно вздохнул старик и, отстранившись от стены, на которую опирался спиною, открыл глаза. Темнота густо наполняла уже всю комнату. Картины, портреты и разного рода объявления и распоряжения исчезли со стены для глаз старика; куда-то отодвинулись и самые стены с простенками; только одни окна, тускло белея, были на своем месте.

– - Надо зажигать огонь, -- проговорил Груздев и, тяжело поднявшись с места, не спеша подошел к покрытому грязным, залитым чернилами сукном столу и, снявши со старой кривобокой лампы колпак, а потом стекло и чиркнув дрожащими руками спичку, зажег фитиль. Потом надел опять стекло и колпак и истово перекрестился.

– - Слава тебе, господи, слава тебе! -- произнес он, сладко и протяжно зевнув, и, перекрестившись, опять стал стряхивать насоренный помощником на столе пепел от папиросы.

За стеной в коридоре застучали, и послышались неуверенные шаги двух человек. Вот шаги притихли; шаркнула, отворяясь, дверь в прихожую, чья-то рука взялась за скобку двери, ведущей в присутственную комнату, и на ней задребезжали стекла. Старик поднял голову и стал глядеть, кто входит; но свет, скрадываемый колпаком еще не разгоревшейся лампы, слабо доходил туда, и старик сразу никак не мог разглядеть, кто вошел.

– - Здорово, дядя Матвей! -- раздался сочный, сильный голос. -- Никак, ты один?

Старик отошел от стола на середину комнаты и тут уже разглядел плотную, коренастую фигуру сотского Коврижкина, с лохматой белокурой головой, здоровыми, красными щеками и крупными губами. За ним, слегка съежившись, стоял молодой парень, с еле пробивающимися усиками на миловидном лице, с острым небольшим носом, стриженный бобриком. На нем было осеннее пальто с наглухо застегнутым бортом и поднятым воротником. Пальто снизу все было забрызгано грязью, в грязи были и высокие сапоги с резиновыми калошами. Парень как будто конфузился; на лице его заметно было выражение неловкости, а в темных выразительных глазах светился мрачный огонь.

– - Здорово, друг, здорово! -- ответил на приветствие сотского старик. -- Ты что ж, с бумагами, что ли?

– - Какой с бумагами, вишь -- человека привел, -- бросив на скамейку шапку и потирая озябшие руки, сказал сотский. -- А при нем, известно, и бумага есть…

– - Что ж это такой за человек? -- спросил старик, внимательно взглядывая на парня.

– - С этапа, -- проговорил сотский и, заметив выражение удивления на лице старика, тряхнув головой, добавил: -- Вот нонче какие орлы этапные-то пошли! На него глядя, и не поверишь, что арестант…

– - И не по-ве-ри-шь!.. -- растягивая слова, не отводя глаз от парня, проговорил старик. -- Ишь какой чистяк, хошь на свадьбу… Только вон, забрызгался…

– - Забрызгаешься… Из города-то пешком перли, ну и не уберегся… А где начальство-то?

– - Уехали.

– - А помощник?

– - В трактир ушел.

– - Скоро будет?

– - Небось скоро… Садитесь, обождите.

Сотский, повернувшись, отошел к стене и, крякнув, опустился на скамейку, где перед этим сидел старик. Старик сел на табуретку за маленький стол у окна. Парень стоял неподвижно и в смущении не знал, куда девать себя.

– - Садись и ты… Садись вот с ним! -- предложил старик. -- Чего стоять-то! Что ни стой, брат, пожалуй, больше не вырастешь.

– - Да и на что расти-то? Что на нас -- собак, что ль, вешать? -- лениво зевая, сказал сотский и вытянул вперед ноги.

– - Как же это ты, такой орел, на этап попал? А? -- с сожалением глядя на парня, обратился к нему старик. -- Я таких еще не видывал… По этапу ходят хитровцы, рвань… А тебе-то небось бесчестно…

– - Так, попал и попал… -- не глядя на старика, проговорил парень и не совсем твердо подошел к скамейке и тоже опустился на нее. Было видно, что у него не было желания вступать в разговоры, но старик этого не заметил.

– - Небось отец, мать есть, сестры… Каково им теперь тебя встретить-то? -- продолжал допытываться Груздев.

– - Есть! -- ответил вместо парня сотский. -- Он с Тишалова. Я и отца его с матерью знаю. У них сваты есть в нашей деревне… семья настоящая!

– - Ну, вот! -- досадливо качнув головою, сказал старик. -- Вон она, до чего гульба-то доводит! Все небось по пьяной лавочке?

Парень опять ничего не сказал. Сотский покосился на парня и, видя его нерасположение разговаривать, поспешил удовлетворить любопытство старика:

– - Он -- нет… его по особой части… по приказу высылается…

– - Как же по приказу, -- земский, что ли, потребовал?

– - Нет, тамошнее начальство… -- Сотский опять взглянул на парня, и его губы шевельнулись насмешливой улыбкой. Он набрал в грудь воздуху и, повышая голос, продолжал: -- Нехорошо, говорят, тебе в городу жить, ну, так ступай в деревню. Похлебай там серых щей, поноси худых лаптей!

Сотский засмеялся раскатистым смехом, и у него заблестели глаза; но старику все это, видимо, было еще непонятно; он, недоумевая, поглядел на сотского и снова спросил:

– - За что же, аль пачпорт потерял?

– - Какой пачпорт, пачпорт тут ни при чем! -- И опять, с насмешливой улыбкой на губах, сотский стал объяснять старику, почему парень попал на этап.

– - С хозяином покапризничали… На заводе парень жил, ему хозяин не услужил… Шляпы, что ли, перед их братом не снимал, -- ну, они и закочевряжились. То да это… Одно не хорошо, другое не ладно, я-ста, да мы-ста… Не мы тебя будем слушаться, а ты нас… А хозяин-то попал не дурак, -- знает, что с нашим братом церемониться много нечего -- пошел, шепнул, кому следует, -- ну, их, добрых молодчиков, сейчас цап-царап… "Хотите хозяина уважить?" -- "Нет!" -- "А нет, так ступайте на вольную жизнь по деревням, а на ваше место другие найдутся…"

– - Вот оно что… дело-то… -- сообразил, наконец, Груздев. -- А я думал, по пьяной лавочке.

– - Вестимо, небось не без того, -- ерзнув на месте, продолжал сотский, но уже без насмешки, а сухим резонерским тоном. -- Небось и тут все больше винцо говорит… Пропьются в праздники-то, жалованья-то им и мало кажется, -- вот они и лезут каряка на тараку. Нет, это хорошо, что с ихним братом так обходятся! Вот, как дома-то поживут, потрут лямку, поглядят, как тут-то гуляют, тогда небось приедут опять в город -- к тому же хозяину с поклоном пойдут: что ни положи, батюшка, только опять возьми!

– - Это ты по себе так рассуждаешь, -- видимо, задетый за живое рассуждениями сотского, не вытерпел и заговорил этапный. -- А може, не все по одной мерке сшиты!..

– - Дома поживут, все под одну стать подойдут, -- уверенно сказал сотский, -- тут, брат, всех под одну гребенку стригут… Небось!

– - Да, брат, в деревне несладко… -- поддержал сотского Груздев. -- В деревне, брат, не то что шуметь, а по-мышиному-то пищать силы не хватит… Вот она, осень-то… Только и уродилась хорошо одна картошка, а рожь-то, -- у кого густа, так пуста, а редка -- так мелка, а овес -- не дорос… На базар-то с чем будем ехать?! А тут спрашивают недоимки, продовольственные, земские, волостные, пастушню… Денег-то нужно целую шапку, а их и в кошельке не скоро нашаришь… Старшина и то каждый день ругает, ругает старостов-то, цедит, цедит!

– - Им этого не видно… -- злобно проговорив сотский. -- У них там ни земских, ни пастушни… Едят-то небось говядину кажный день, да кашу, да чай два раза, -- вот их и забирает… С жиру-то, говорят, собаки и то бесятся… Я вон прежде в солдатах служил, да как попал в денщики, да к хорошему офицеру -- тебе и беленький хлебец кажный день, и в графин когда заглянешь… Тоже сейчас и мысли в голове пойдут: не глядишь, что у тебя жена в деревне да дети растут… Вильнет хвостом какая на дворе, а ты ей в окошечко стук, стук… Ну, а как попал в деревню-то, -- все забыл… Да у меня еще по дому, слава богу… Я вот жалованье получаю, много ли, мало ль, а как месяц прошел, ты мне десять рубликов подай… Нет, кабы ты вот этого пальта не завел, да сапоги-то гамбургские не носил -- небось бы в картуз за ватой не полез!