Юрий Васильев - Ветер в твои паруса

Юрий Васильев

Ветер в твои паруса

... Колокол висел на деревянной треноге и казался таким же древним, как все вокруг, как замшелые сопки, от которых начиналась тундра.

Он висел здесь еще с той поры, когда лишь да кайры провожали суматошным гомоном редкие суда, случайно заходившие в бухту; давно не чищенная медь покрылась коростой времени и уже не горела в лучах низкого солнца - он просто висел тут, на самом краю земли, как память о доброй воле добрых людей: это они карабкались на скалы с тяжелым грузом, чтобы в глухой предрассветный час его голос отводил корабли от беды...

Один только раз мы звонили в колокол. Это было в тот день, когда погиб Веня.

1

Вылет отложили в третий раз.

- Пропади ты пропадом! - сказал Павел и налил себе вина.

- Это называется - экономь время и деньги. Ничего я не хочу экономить, хочу ездить в нормальном поезде, чтобы меня проводник чаем поил. Баста! Аэрофлот на меня может больше не рассчитывать.

- Зарекалась коза в огород ходить, - Мрачно ответил Олег.

Они сидели в ресторане аэровокзала. Два старых друга, которым через час-другой надо будет расстаться. Расстаться надолго, потому что один из них скоро сядет в вездеход и уедет в далекий тундровый поселок, а другой поднимется на борт самолета и улетит на материк. Улетит совсем, потому что так вот получилось в жизни.

- Жениться едет, дурачок, - негромко казал Олег и поднял рюмку.

- И не понимает, что третий раз вылет задержали. Это символично, Не отпускает тебя Чукотка. Давай мы сейчас продадим билет, сядем в вездеход, а Таньке... Таньке что-нибудь напишем. Что-нибудь такое для нее придумаем.

- Не дури, Олег, без тебя тошно.

- Ты прав. Я помолчу...

В углу негромко пел музыкальный ящик, пел на любой вкус; за пять копеек можно выбрать себе на прощание песню по душе и настроению, песню о любви и дорогах, о расставаниях и встречах. К ящику подходили люди, кидали монету и слушали, подперев рукой голову, как шумит ветер в зеленых соснах Карелии, и почему-то показалось Павлу, совсем не похожи этот аэровокзал и этот ресторан на такие же вокзалы и рестораны в других уголках России, где люди сидят и ждут самолета или встречают друзей и родных; не похожи потому, что вот эта дверь на летное поле нигде не связана так прочно с началом и концом какого-то куска жизни.

Он улетает сегодня. Не он первый, не он последней. На столике в бокале стоит завядшая ветка, сирени. Наверное, ее оставил здесь прилетевший с материка отпускник. Растрогался от встречи с родной землей и поставил ветку в бокале. Он тоже часто прилетал сюда из отпуска, из командировок, его встречали друзья; они пили шампанское в буфете, хлопали друг друга, по плечам, радовались, что вот наконец вместе. Это было. А теперь его встретят в Москве.

Не надо было Олегу приезжать в порт. Обоим им невесело. Сидят и смотрят на часы и думают, что куда как лучше было бы вместе улететь или вместе остаться. Только тут уж ничего не поделаешь. У каждого через час или через два начнутся свои дела. Эти минуты прощания станут их последним общим прошлым.

Олег пытается острить и балагурить, но мысли его не здесь, он уже месит тундру в тряской своей машине; и Павел тоже в пути, в Москве, на тихих улочках Арбата, в большой и гулкой квартире, по которой ходит, поскрипывая половицами, отец, пьет запрещенный врачами кофе, курит запрещенные врачами сигареты. Играет в углу музыкальный ящик. За столиком рядом с Олегом и Павлом сидят двое, пьют пиво, лениво грызут раздобытую где-то воблу. Плотный рыжий мужчина в летной форме отхлебывает из кружки, курит, смотрит на своего собеседника и говорит неторопливо, раздумчиво, словно бы вслушиваясь в то, что рассказывает.

- ...Приходит он ко мне и выкладывает: так и так, Владимир Сергеевич, мы с вашей дочкой давно друг друга любим, теперь вот решили пожениться. Как вы на это смотрите?

Ну, я что? Женитесь, говорю, вам жить. Только ты и вправду Наташку сильно любишь? Кивает головой: люблю, дескать. Тут я возьми да и скажи: а вот представь, молодой человек, что придет ей в голову такая блажь, ну не блажь, а очень сильное желание, ото всей души - слетать среди года в Москву на "Лебединое озеро". На один день слетать - и обратно. Денег это будет стоить, сам понимаешь... Как ты вот на это смотришь?

Засмеялся мой парень и говорит: не бойтесь, Владимир Сергеевич, она же не дура, сами небось воспитывали. Денег на ветер кидать не станет. Да и я цену заработанному знаю. Так что будьте покойны, намек ваш понял, глупостей мы себе не позволим. Солидно жить собираемся.

- Дельный парень, - сказал собеседник. - Сметливый. Вышла за него Наташка?

- Выходит... А теперь послушай вот что. Сразу после войны служил я за Уралом, в Восточной Сибири. Места, сам понимаешь, глухие, до ближайшего города вроде бы недалеко, а поди доберись. И вот услышал я там такую историю. Командир соседней с нами летной части привез из Москвы жену, посадил ее в четырех стенах, сам то летает, то командует, а ей хоть волком вой: ни друзей, ни развлечений, одно удовольствие - кино в клубе. Прими во внимание, к тому же москвичка она коренная, успела к другой жизни привыкнуть... А женщина, говорят, была красоты редкой, любил он ее без памяти, а только что поделаешь - служба.

Приходит он как-то домой, как раз накануне ее дня рождения было, видит - жена в слезах. Тихо так сидит на диване и плачет. "Что с тобой?" спрашивает. - "Да так..." - "А все-таки?" Она еще больше в слезы: "Сейчас вот по радио передавали, завтра в Большом театре "Борис Годунов", новая постановка. Всю жизнь мечтала послушать".

И, что, ты думаешь, он делает? Ты бы, например, что сделал? Или я? Ну погладил бы по головке, успокоил бы - ничего, мол, родная, вся жизнь впереди... А он по-своему решил. Взял самолет, посадил в него жену, и через пять часов они уже ели мороженое в фойе Большого театра, слушали оперу, а потом, уже к полуночи, поехали в ресторан, и устроил он ей день рождения. По всей форме устроил, как полагается, - с оркестром и шампанским, корзину цветов раздобыл. Только самому пить не пришлось, потому что утром, как ты понимаешь, ему предстояли серьезные испытания

Павел поднял голову, прислушался. Ба! Да ведь это же о полковнике Строеве, отце Вениамина! Старая легенда, которую и он, и Олег, и все их общие друзья слышали уже не раз, и сам Венька рассказывал ее. Говорил, улыбаясь, что это, конечно, легенда, но что-то подобное было... И все равно приятно, что память об отце живет вот в такой романтической истории.

- Ну, а потом пришлось расплачиваться, - продолжал старый пилот. Разжаловали его. Суд был, как положено... И все-таки до сих пор многие вспоминают о нем, потому что, прав ли он, виновен ли, а поступил красиво...

- Красиво, - сказал собеседник. - Красиво, черт возьми... Только больно дорога цена за один вечер.

- А он не за вечер платил. Пойми ты. А что до цены, то какая тут может быть цена, если мы о любви говорим... Наташке я, конечно, не рассказывал об этом, зачем ей? Пусть себе солидную жизнь строят...

- А что с ним сейчас? Летает? Или совсем его из авиации турнули?

- Не знаю. Давно это было, сам понимаешь.

"И я тоже не знаю, что было потом с отцом Вени, - подумал Павел. - Знаю только, что Строев, Герой Советского Союза, герой Халхин-Гола и озера Хасан, летчик, бомбивший Берлин, умер два года назад. Но если легенда о нем существует, ее надо продолжить. Немногие люди стоят этого".

Павел посмотрел на Олега; тот понимающе кивнул.

- Простите, что я вмешиваюсь в вашу беседу, - сказал Павел, - но мы с товарищем невольно слышали... И я хотел бы кое-что добавить с вашего разрешения.

- Ого! - сказал пилот. - Смотри-ка ты, у этой истории широкий резонанс... Мы вас слушаем.

- Фамилия этого летчика была Строев. То, о чем вы сейчас рассказали, я тоже слышал. Но я знаю и другое. Он был испытателем. Научил летать многие боевые машины. Несколько раз погибал и всякий раз оставался в живых, потому что мужеством он обладал и еще талантом истинного летчика. Кроме того...

- Я слышал о Строеве, - перебил его летчик. - Об испытателе Строеве я много хорошего слышал. Только вот не думал, что это с он такое выкинул.

- Подождите, - указал Павел. - Это не все... - Он на секунду запнулся, соображая, стоит ли продолжать, но тут же решил, что стоит.

- Вы, должно быть, помните, как несколько лет назад среди торосов и трещин Берингова моря сел тяжелый самолет? Сел, чтобы подобрать пассажиров с потерпевшего аварию ИЛ-14... Ну да, тот самый случай. Вертолета или "Аннушки", или вообще чего-нибудь менее громоздкого поблизости не было, а счет шел на минуты. Когда машина, подобрав людей, была уже в воздухе, лед, на который они садились, треснул... Так вот, это летчик Строев. И возможно, ему за это тоже было внушение... А что касается Большого театра - не знаю. В конце концов, на Внуковском аэродроме куда легче, на льдине.

- Уж это точно, - сказал пилот. - Только откуда вам все это известно?