Александръ Амфитеатровъ
(Old Gentleman)
Ноэль
Французскія святки
Праздникъ Рождества былъ во всѣ времена, окутанъ очаровательною дымкою легендъ и преданій; сочельникъ — вечеръ великой тайны, и народной фантазіи любо населять его сумракъ баснословными образами и исторіями.
Многія изъ легендъ, связанныхъ съ этимъ ночнымъ празднествомъ, мрачны и печальны. Причины тому могутъ быть двоякаго происхожденія. Съ одной стороны, духовенство среднихъ вѣковъ, желая пріучить свою грубую малограмотную паству къ празднованію великаго дня, пускало въ народъ грозныя повѣсти, гласившія всѣмъ и каждому: бѣда! трижды бѣда тому, кто небрежетъ святымъ Рождествомъ!.. Вотъ образецъ такой повѣсти.
Въ одной деревушкѣ, восьмнадцать парней и пятнадцать дѣвушекъ вздумали плясать и пѣть пѣсни на погостѣ, во время рождественской всенощной. Монахъ, служившій всенощную, отлучилъ безобразниковъ отъ церкви. Проклятіе постигло ихъ немедленно. Они продолжали пѣть и танцовать ровно цѣлый годъ, не зная ни отдыха, ни срока. Во все время этого страннаго покаянія, на нивы ихъ не падали ни дождь, ни роса; они не чувствовали ни голода, ни усталости, не износили ни платья своего, ни обуви — до тѣхъ поръ, пока какой-то проѣзжій епископъ не снялъ съ нихъ отлученія. Тогда нѣкоторые изъ плясуновъ умерли, другіе тотчасъ заснули и спали безъ просыпа тридцать дней и тридцать ночей, а у иныхъ на всю жизнь остались конвульсивныя подергиванія — вродѣ пляски св. Витта.
Съ другой стороны, на свѣтлый праздникъ Рождества ополчались остатки языческой темноты, стараясь омрачить его сіяніе. Изъ всѣхъ христіанскихъ торжествъ — праздникъ этотъ, знаменующій начало Христовой побѣды надъ міромъ, — самый непріятный для силы злобной и суевѣрной. «Слава Тебѣ, показавшему намъ свѣтъ!» слишкомъ грозно звучитъ въ ушахъ слугъ мрака. Въ защиту себѣ, они насочинили всякихъ чертей и привидѣній, и эти фантомы, какъ толпа грязныхъ нищихъ, толкутся на паперти великой церкви добра и свѣта, первый камень которой заложенъ Христомъ въ эту священную ночь.
Noel — означаетъ радость, веселье. Въ прежнія времена этимъ крикомъ встрѣчали королей, желая имъ — въ одномъ словѣ всѣхъ житейскихъ благъ и успѣховъ.
Въ первые вѣка христіанства, сочельникъ — по легендѣ, впрочемъ, сомнительной — справлялся въ маѣ. Колыбель божественнаго Bambino утопала въ гирляндахъ вешнихъ цвѣтовъ. Первой улыбкѣ Христа-младенца отвѣчала первая улыбка возрожденной природы. Папа Юлій I передвинулъ Рождество къ декабрьскимъ снѣгамъ и морозамъ.
По старому народному повѣрью, животныя получаютъ въ рождественскую ночь даръ слова.
Въ особенности, быкъ — въ почетномъ качествѣ потомка тѣхъ быковъ, что согрѣвали лежащаго въ ясляхъ Божественнаго Младенца. Онъ въ состояніи даже прорицать будущее, а изъ прошлаго разсказываетъ много подробностей достопамятной ночи, пропущенныхъ въ Св. Писаніи. Онъ былъ свидѣтелемъ поклоненія пастырей и волхвовъ, знаетъ всѣ приключенія послѣднихъ въ путешествіи ихъ съ высоты Востока и можетъ возстановить событія до послѣдней черточки. Когда волхвы вошли въ вертепъ, Младенецъ Іисусъ бросилъ на нихъ взглядъ и — гласить провансальская легенда — испугался, потому что одинъ изъ волхвовъ «былъ черенъ, какъ чортъ». Господи! вопросила Дѣва Марія, что съ тобою? отчего ты такъ встрепенулся? Младенецъ отвѣчалъ:
Увидалъ Я мужа — Сквернаго негра, чернѣе печного горшка. Какъ посмотрю Я на его рожу, Такъ и затрясусь всѣмъ тѣломъ!
— Не бойся, Сынъ мой! возражаетъ Марія, — негръ тоже пришелъ поклониться Тебѣ, и его благое намѣреніе искупаетъ уродство его лица.
Другая трогательная легенда сводить у колыбели Іисуса пастырей и волхвовъ вмѣстѣ.
— Кто вы такіе? что вамъ надо? Спрашиваетъ св. Іосифъ.
— Мы три царя, пришли по пути, указанному намъ звѣздою, поклониться Спасителю мipa.
Святая Дѣва показала имъ Младенца Іисуса. Цари пали ницъ и принесли дары. Пастыри, которые только что убрали Христову колыбель полевыми цвѣтами, съ завистью смотрѣли на золото, серебро и драгоцѣнные каменья, разсыпанные царями, и грустно толковали между собою:
— Вотъ такъ подарки сдѣлали Ему волхвы! Теперь Онъ о насъ и думать забудетъ, — гдѣ ужъ тутъ помнить о нашихъ цвѣтахъ!
Но, не успѣли они сказать этихъ словъ, какъ Младенецъ Іисусъ оттолкнулъ ножкою кучу золота и, зажавъ въ ручкѣ подснѣжникъ, поднесъ его къ устамъ и поцѣловалъ. Съ тѣхъ поръ у подснѣжника — во дни оны совершенно бѣлаго — кончики лепестковъ стали розовые, а сердцевинка золотая.
Ягненокъ вспоминаетъ объ Іоаннѣ Крестителѣ и разсказываетъ свои невинныя игры съ Младенцемъ Іисусомъ.
Пѣтухъ излагаетъ исторію, какъ трижды отрекался отъ Христа Петръ-апостолъ.
Оселъ говоритъ дольше всѣхъ, потому что ему надо разсказать всѣ приключенія св. Семейства во время бѣгства въ Египетъ, а также — что говорилъ въ дорогѣ св. Іосифъ, что Богородица, что Младенецъ.
Переходя пустыню, путники мучились жаждою. Встрѣчный караванъ отказалъ имъ хотя бы въ каплѣ воды. Іисусъ проклялъ жестокосердныхъ кочевниковъ, и съ тѣхъ поръ караванъ мыкается по свѣту, не зная отечества, не находя пріюта. Іудеи гнались за бѣглецами. Вотъ-вотъ настигнутъ. Божія Мать видитъ: вышелъ мужикъ засѣвать полосу.
— Добрый человѣкъ, не спасешь ли ты моего Сына?
— Съ удовольствіемъ, прекрасная дама. Давайте Его мнѣ подъ кафтанъ, — тутъ его никто не найдетъ.
— Спасибо, добрый человѣкъ! Ступай же — дожинай свою пшеницу.
— Что это вы говорите, прекрасная дама? Она еще не посѣяна.
— Ступай, возьми серпъ! Пока ты сыщешь его, твоя пшеница созрѣетъ.
Не прошло четверти часа, какъ пшеница зацвѣла и выколосилась.
Не прошло получаса, — она поспѣла къ жатвѣ.
Первый снопъ далъ сто мѣръ пшеницы. Сколько далъ второй, — и счета нѣтъ. Тѣмъ часомъ налетѣла конная погоня.
— Эй, мужикъ! Не проходила ли тутъ Марія съ Младенцемъ на рукахъ?
— Проходила, господа, только это было, когда я еще сѣялъ мою пшеницу.
— Тогда намъ нечего здѣсь дѣлать. — вѣдь это значитъ, было, въ прошломъ году. (Legende du Bon Laboureur).
Въ другой разъ, Дѣва Mapія, слыша за собою шаги Иродовыхъ солдатъ, обратилась за помощью къ цвѣтамъ:
— Роза! Красавица роза! прими мое бѣдное дитя въ свои благоуханные лепестки, спрячь у себя, чтобы не убила его погоня.
Роза отвѣчала:
— Ступай своею дорогой! Ища добычи, солдаты, пожалуй, еще затопчутъ меня въ грязь и оборвутъ съ меня лепестки. Вонъ гвоздика. Попроси пpiютa у нея, — авось, она тебя не откажетъ.
Богоматерь пошла къ гвоздикѣ:
— Гвоздика! Прекрасная гвоздика! Открой свои лепестки, спрячь мое бѣдное дитя, чтобы не убила его погоня.
— Ступай своею дорогой! Мнѣ некогда тебя слушать — мнѣ надо цвѣсти и красоваться. Вонъ — шалфей, цвѣтокъ нищихъ. Проси пріюта у него, — авось, онъ тебѣ не откажетъ.
Шалфей послушался Пресвятой Дѣвы и пріютилъ бѣглецовъ. Когда опасность минула, Марія, прежде чѣмъ оставить свое убѣжище, благословила шалфей, — и благословеніе Мадонны наградило «цвѣтокъ нищихъ» силою цѣлебною и чудодѣйственною (Leg. de la Sauge).
Вмѣшиваться въ рождественскія собесѣдованія животныхъ — штука не совсѣмъ безопасная.
Одинъ фермеръ изъ Val d' Ajol (это въ Вогезахъ), болѣе любопытный и посмѣлѣе, чѣмъ другіе его однодеревчане, хотѣлъ послушать, что будутъ говорить его волы въ рождественскую ночь.
Когда упали сумерки, онъ, захвативъ — на случай опасности — острый топоръ, прокрался въ хлѣвъ и зарылся въ солому. Ночь была ненастная — чернѣе тюрьмы. Свисталъ сѣверный вѣтеръ, скрипѣлъ флюгеръ, на дворѣ выла собака.
Пробило полночь; веселый звонъ колоколовъ огласилъ деревню радостною вѣстью Рождества Христова.
Въ ту же минуту фермеръ услыхалъ разговоръ. Одинъ волъ спрашивалъ другого:
— Что суждено намъ дѣлать завтра, пріятель?
А тотъ отвѣчалъ:
— Мы повеземъ на кладбище прахъ нашего хозяина.
Фермеръ вскочилъ внѣ себя.
— Ну, это ты врешь, скотина! вскричалъ онъ и замахнулся на вола-предсказателя топоромъ.
Но оружіе, словно невидимою рукою, обратилось на него самого, онъ глубоко разсѣкъ себѣ голову и повалился на солому, обливаясь кровью. Къ утру онъ померъ, и воловъ, напророчившихъ фермеру смерть, дѣйствительно, запрягли въ телѣгу, чтобы доставить гробъ его къ мѣсту вѣчнаго успокоенія.
Въ Бретани мужики съ вечера стараются закормить скотъ такъ, чтобы онъ проспалъ роковую полночь. Это — потому, что бесѣды воловъ въ рождественскую ночь не обѣщаютъ людямъ ничего добраго. Животныя то жалуются на дурное обращеніе съ ними въ теченіе прошлаго года, то пророчатъ хозяевамъ всякія непріятности на будущій. И — чѣмъ хуже было обращеніе, тѣмъ сквернѣе они напророчатъ. Такъ ужъ лучше пожертвовать нѣсколькими вязанками сѣна и гарнцемъ-другимъ отрубей, за то убаюкать скотину и не допускать ее до разговоровъ.
