Георгий Осипов - Метаморфоза Мадам Жакоб

Г.Осипов

Метаморфоза Мадам Жакоб

Памяти В. Л. Гершуни

I comitted Love and other crimes.

Lee Hazlewood.

- ... Дорогая, я больше не могу, можно сейчас, дорогая?

- Да, милый, да! - загорелые на Кавказе ноги м-ме Жакоб в 666-й раз обвили мою талию, там, где мне однажды попали обрезком трубы под рестораном "Колос". Я не стал отыскивать её губы с закрытыми глазами, напротив, я откинул голову и слушал, пока был в состоянии слушать, как шлепают друг о друга наши плоские животы в абсолютной (кассета "Belle Epoque" доиграла) тишине спальни м-ме Жакоб, нездоровом помещении, в которое никогда не заглядывает ни луна, ни солнце.

Она никогда не выглядит, как контуженная колесом собака, после оргазма, и нос у нее во сне не распухает, как лампочка в презервативе, так, чтобы хотелось ударить спящую кулаком по лицу. Она не похожа на украинских сосок, что сидят за прялками и бандурами, как больные в мастерских, сшивая меховые лоскуты, клея коробочки для лекарств и конверты для порнографии. Она вообще ничего делать не умеет. Не походит мадам Жакоб и на булькатых негросемитов с фисташковым цвэтом кожи и шнобелем, похожим на изуродованный ноготь. Причем духан от них такой, что, видимо, это он стоит за изобретением форточки. Жюстин Жакоб - европейская самка в чистом виде, сексуальный фольксваген, Ева Браун Джеймса Брауна. Я нюхаю её кожу "бит бай бит"(and here the flash that all too well we fed, bit by bit eaten and rotten, rent and shred), беру в рот её не очень красивые, но чистые и сильные пальцы, вглядываюсь, как Джон Леннон на трапе, в изгиб её спинки словно в безоблачное небо, ожидая юнкерсы, посланные разрушить постылый и презренный завод, из проходной которого к нам с Нападающим так и не вышла одна нимфо из села Попово, по кличке Ведьма - кинула нас через борт.

Всякий раз, когда Жюстин отдается мне, где бы это ни происходило - "в сибирском селе Шушенском или Британском музее", она напоминает Kustom Karz отсутствием швов и трещин. И выхлопная труба заткнута окровавленной майкой чьего-нибудь единственного сына. Kustom Kar Коммандо Жакоб - её хромированные подмышки, раскаленный благоухающий капот, пахнущие медом и бензином клаксоны тут и там отражают горячий свет невидимого в её комнате солнца, и лучи этого света сплетаются в сеть жгучего страха, и вы падаете на мадам, как гаечный ключ на контакты аккумулятора.

Слушаете ли вы Смоки Робинсона? - звук его голоса, так хорошо знакомый ей и мне, это цвэт кожи её рук и ног, голос Смоки Робинсона - это дуновенье июльского бриза на половые органы Нападающего за несколько секунд до оргазма на Озёрах, если, конечно, то, что он мне рассказывал, правда, а не пиздешь.

Вот её карточка, пожалуйста, - интенсивный курс у мадам Жакоб. Шоколадные пассажиры обучаются у нее языку - финансисты, композиторы, режиссура. Если мадам не брешет, у неё брал уроки даже автор песни к кинофильму "Петух" таджикской киностудии.

Жюстин не всегда была такая привлекательная, как сейчас. Лет до тридцати она выглядела несколько сыро, судя по фоткам, которые она предпочитает не показывать, носила сальные, длинные сальные волосы, ходила в раздолбанных сабо, ноги прятала под макси-юбкой, об которую явно вытирали шашлычный жир диссидентские дети с личиками лилипутов.

Едва увидел я шею м-ме Жакоб в вороте китайской мужской сорочки цвэта какао, кофейных брикетов, как не столько влюбился в этот чуткий и соблазнительный сегмент её sex-machine, сколько ощутил необратимую ненависть к окружавшим нас в тот вечер людям.

Раиса Грубая, паразитолог с жалобным голосом, ушами слона и профилем Тайни Тима, про которого она, разумеется, ничего не знала, отмечала свой день рождения. Стародавнее заявление этой дамы о желании стать моим рабом, быть может, и по сей день покоится в горшке с каким-то модным некогда растением, куда она его зарыла, как собачью кость. Мне доводилось прогуливать её в ошейнике тибетского терьера, которого я довел до помешательства своими издевательствами (нет нужды напоминать читателю, что с собакой можно всё, чего нельзя с двуногой), по тропинкам ботанического сада. Двенадцатого октября 1984 года Тайни Тим даже бросилась с неправдоподобным лаем в воду одной подозрительной речушки. Вблизи находилась воинская часть. "Солдатики", - жалобно и блаженно скулила она, - "посмотрите, что вытворяет со мной этот изверг". В этот день своего рождения Тайни Тим уже была замужем за одним художником, но мое движение в сторону мадам Жакоб началось со знакомства с еще первой женой того же художника в конце 81-го года!

Квартира Тайни Тим кишела усатыми дамами. Были дамы с усиками под Литтл Ричарда, с усами, как у Сальвадора Дали и как у основателя знаменитых "Песняров" Владимира Мулявина. Кавалеры в основном носили бороды, точно все они были битники или старообрядцы, причем такого фасона, что когда один такой кавалер разевал покрытый клейковиной рот, так, что делалась видна слизистая оболочка орального влагалища, то становился похож на крупный план с разворота шведской порно 60-х годов.

Стены гостиной противно резонировали голосами Вадима и Алёны Кишак, "честных ученых", как представила мне их, нервничая, Тайни Тим. Честные ученые, держась бодряком, точно Сонни и Шер или ведущие КВН, рассказывали гостям каким путем добивался разрешения на выезд из этой "Комуниздии"(!?) их старый товарищ геофизик Обвафленков, который перед этим долго голодал. Впервые супругов Кишак Тайни Тим сватанула мне еще, когда она служила морской свинкой мне - "нечестному ученому". Тогда Кишаки волновались за какого-то Шуру, чей отец, выживший из ума академик Шмильдюрб хотел вывезти на запад в своей протез-ноге бактериальные штамы; в точности как Коршун, братец Азизяна, пытался до армии похитить с опытной станции "редкостных кролей". Я же видел только шею незнакомой мне тогда Жюстин Жакоб, и в уголках рта под языком у меня появился привкус, как будто я лизнул батарейку "Крона", а спереди начал расти хвост. Когда он вырос, я подул ей на затылок и Жюстин обернулась, и посмотрела на меня своими ореховыми глазами. "Хайль Гитлер", - сказал я ей тогда.

Порно с участием мадам Жакоб должна быть принципиально цветная. Тело мадам имеет цвэт кофе со сливками. Правда, я не фанат кофе, молока, какао, шоколада. Меня волнует только цвэт кожи мадам Жакоб. "Их виль кайнэ шоколядэ" - существовал такой немецкий фокс. В исполнении немки по имени Эрика Рот. У Жюстин самый красивый рот, губы и улыбка - но её как раз ни в коем случае не следует подвергать пыткам и духовному унижению, в отличие от Раисы Грубой - отпетого урода. Под воздействием боли и ужаса личико мадам становится похожим на неправильно раскрытый, сломанный зонтик, сквозь него дует ветер и хлещет дождь, пиздобородые невидимки-пращуры рода Жакоб начинают выжимать на вас свои мокрые космы, и вы готовы умереть на месте, в комнате мадам, куда никогда не заглядывает солнце, а с балкона только за этот год уже сорвались и убились два кота, и это не выдумка... Единственное средство обуздать клубящийся кругом этой женщины хаос - заниматься с ней любовью каждые полчаса, или, хотя бы, через час.

Мадам Жакоб - роза Испанского Гарлема, я убежден в этом, так же, как я убежден в существовании секретных отверстий, прикрытых ковром, в стене у Азизяна в кабинете. Вечная эксплуатация музыки соул, в силу её неисчерпаемости вот уже четвертый десяток лет, породила, наконец, скороспелое увлечение ею и в среде здешних "последних людей", выпущенных на свет родителями, лишь бы только что-нибудь выпустить, основать, спасти от исчезновения то, что в действительности и не думает исчезать, послать открытку в Кривой Рог. Эти зачатые в очередях профаны уверены, что множество вещей изобрели совсем недавно, по случаю их пришествия в подгнивший, готовый их принять мир. В недавнем прошлом этих репатриантов отсутствует Дионн Уорвик и Вильсон Пиккет, старость и износ подступают незаметно, когда глаза залеплены влажной ладонью матери. Терроризируемые жаждой мести и мечтой о росте благосостояния они не ведали иной музыки, кроме похоронных маршей и пиликанья свадебных оркестров, что тоже, в общем-то, неплохо. Мадам Жакоб Роза Испанского Гарлема и агент трех разведок, как ни странно все это частично сознавала, частично предугадывала, несмотря на туповатое равнодушие и мелочное недоверие ко всему органически прекрасному, царившее в диссидентских кругах, куда привели меня в конце семидесятых поиски альбома группы Троггс "Троглодинамит" и Розы Испанского Гарлема. Соул там не слушали.

Там, на хате козырной чертежницы правозащитники любовались, задрав головки в очках, коллекцией её самоваров. Темные от времени нелепого вида устройства стояли на крыше буфета, такого же почернелого, дореволюционного. Словно гербарии с подсветочкой висели в подобающем углу образа. Я тоже один раз подвесил иконку - оказалось не туда. Хозяйка дома с темною, старательно выращенной косой, длинной, как ночь в вытрезвителе, в черной юбке до пят, сама напоминала самовар или баллон. Она разговаривала низким певучим голосом, видимо так было надо, поскольку в диссидентском freak-show она олицетворяла, надо думать, Матушку-Русь. Судя по фасону.