Федот Барсуков чинил около своей избы колесо, когда приказчик Иван Матвеич лихо прокатил по деревенской улице, возвращаясь из поездки в город. Заметно подгулявший, с козырьком набок, на поклон Федота приказчик крикнул:
— Заходи потом! Привёз!
— Ой ли? — радостно воскликнул Федот, но плетушка неслась уже далеко, окутанная облаком пыли.
Федот воткнул в бревно топор и, улыбаясь, долго смотрел вослед проезжему, не веря своей радости. «Неужто правда? — думал он. — Вот это ловко!» Заветное желание его — иметь часы — исполнилось. Давно Федот мечтал об этом, но никак не мог уделить такую даже незначительную сумму, как рубль семьдесят копеек. Деньги обязательно уходили на что-нибудь более необходимое. Семья Барсуковых была большая: три женатых брата с десятком ребятишек, да дряхлые старики — отец с матерью. Жили все вместе, без раздела. Сам старик Барсуков, или дедушка Платон, как звали его на деревне, не слезал с печи, ежечасно поджидая смерти. Все три брата были мужики хозяйственные, работящие, но на такую ораву немало надо было забот и трудов. Теперь, когда по весне поставили новую избу, просторную, светлую, с крылечком и петушками над окнами, Федот порешил, во что бы то ни стало, исполнить своё горячее желание. Часы владели всем его существом. О них он только и думал и соображал, куда бы их лучше повесить. Он представлял себе, как будет тикать маятник, и как по движению маленьких чёрненьких стрелочек он будет знать в каждое мгновение, сколько времени. Разве мыслимо жить без часов, как жили они до сих пор?
— Вставать ли, к примеру, поутру, ложиться ли, на работу ли ехать в поле, — рассуждал Федот в кругу семейных, — всё тогда будет известно, минута в минуточку! Али вот ещё зимой, ночью, во вьюгу, лежишь-лежишь и не придумаешь сколько времени, а тут чиркнешь спичкой, поглядишь и знаешь!
Вся деревня знала о затее Федота и вместе с его семейными относилась к ней с сочувствием и любопытством. Один дед Платон ворчал на своей печке:
— Вишь, чего выдумали: часы им понадобились! Больно умны, да богаты стали… Восемьдесят пять лет на свете без часов я прожил — и слава тебе, Господи! Благодарю тебя, Создатель! Зачем нам, хрестьянам часы? А петух-то у нас на что? А солнышко?
Но деда, конечно, никто не слушал. Поворчит-поворчит, да и перестанет. Не раз советовался Федот относительно часов с господским приказчиком, как с человеком сведущим, у которого не только во всей деревне, но и в целой округе, у одного были часы, стенные «ходики» заплёванные мухами и с экипажной гайкой на цепочке около гири, для большей верности хода. В благодушную минуту приказчик научил Федота узнавать по ним время, объяснил римские цифры и обещал купить такие же точно часы при первой поездке в город, так как Федот бывал там очень редко, да едва ли бы решился на самостоятельную покупку такой хитроумной штуки.
Федот не мог оставаться один со своей радостью; он оглянулся кругом, ища с кем-нибудь поделиться, но, кроме кучки ребят напротив, никого не было видно. Он пошёл во двор. Мать, сгорбленная, толстая старушка, несла корытце с месивом и сзывала кур; один из братниных мальчуганов скакал верхом на палочке, сверкая голыми пятками и пугая птицу.
— Иван Матвеич часы привёз, — сказал Федот.
Но старуха так была поглощена своим делом, что не расслышала и разразилась угрозами против шалунишки.
В избе, кроме деда, никого не было. «Хошь ему скажу. Всё же домовладыка»… — подумал Федот и сказал громко, чтобы старик слышал:
— Привёз, ведь, Иван-то Матвеич, батюшка…
Дед, согнувшись, сидел на печи, свесив ноги, и глядел в одну точку.
— А-а, ну, и слава Богу! — пробормотал он, потом очнулся и спросил. — Да чего привёз-то?
— Часы, батюшка.
— О, штобы вас тут совсем! Я думал, путёвое. Надоели вы мне с этими часами! Ну, привёз, так и любуйся ими!
Остальные домашние были на огороде. Весть о часах была встречена там сочувственно. Ребятишки цеплялись за Федота и просили скорее показать. Младший брат Арсений сказал, смеясь:
— Ну, брат, теперь шабаш, на работу не проспишь, теперь у нас всё точка в точку будет!
— А когда же ты пойдёшь за ними? — полюбопытствовала жена Федота.
Решено было дать вздохнуть приказчику и пойти, пообедавши.
Когда Федот пришёл к нему, тот сидел у окна за чаем, потный, в одном жилете, и рассказывал что-то очень смешное, отчего жена его, смазливая бабёнка, тряслась и едва удерживала в руках блюдечко. Слюнявая девчурка в чепчике из разноцветных лоскуточков ползала около родителей с городскими гостинцами — баранкой и карамелькой, перевитой блестящей фольгой.
— А-а, Барсуков! — приветствовал приказчик, пока Федот крестился на образа и отвешивал поклоны. — Раненько пришёл, ну, да ладно. Вот тебе, изволь, — добавил он, передавая ему тщательно увязанный в бумагу свёрток. — Своих ещё пять копеек добавил: меньше рубля семидесяти пяти и слышать не хотел! Ну, да пятак не расчёт. Зато хорошие дал. На всю жизнь хватит.
— Уж это так… конечно… — подтвердил Федот, конфузясь и переминаясь с ноги на ногу. — Насчёт пятачка не сумлевайся, заплатим. Премного тебе благодарны за услужение. А только я ещё к тебе с просбицей, с последней: пожалуйста, Иван Матвеич, сделай милость, повесь и пусти их сам! Боюсь я до страсти с первого-то разу, как бы чего не сломать, не сдвинуть… Люди мы тёмные, непонимающие.
— Ладно, не прекидывайся! — рассмеялся приказчик. — Больно ты ловкий, как я погляжу: купи ему, — мало с ними было хлопот-то! — да ещё устраивай! Хорош гусь!
Однако, как ни ломался приказчик, а всё-таки согласился и отправился с Федотом.
Когда они проходили по улице, вся деревушка знала уже о событии: из калиток и окон выглядывали любопытные лица; от одной избы побежали за ними несколько более шустрых ребятишек, которые, робко пересмеиваясь между собой, просили показать им невиданную диковинку.
— Ни шкните у меня, пострелята! Вот я задам вам! — прикрикнул приказчик, когда ребята осмелились и стали приставать назойливее.
Те немного отстали, но потом побежали снова, и толпа их с каждой минутой увеличивалась.
Вся семья Барсуковых была в сборе и встретила пришедших чинно, с серьёзными лицами, какие всегда бывают у крестьян, когда совершается что-нибудь, хотя и незначительное, но выходящее из ряда обыденного.
— Ну, вот, — сказал приказчик, оглядывая избу, — на этой самой стенке, у дедушкиной печки, им самое удобное и подходящее место. Пущай он сторожит за ними и гирьки поднимает, чтобы не останавливались… Ему это удобно, да и дело всё-таки будет…
Дед улыбнулся и хотел что-то сказать, но раскашлялся и только махнул рукой. Понадобились костыль с молотком. Последний нашёлся, но костыль пришлось долго разыскивать по соседям. Наконец, часы были повешены, пущены в ход, и через минуту они впервые огласили избу звонкими, непривычными ударами. С раскрытыми ртами и расширенными, горевшими зрачками все дивились, переглядываясь между собою. Торжествовавший Федот даже перекрестился от умиления.
— Теперь готово, а как узнавать время — от Федота научитесь, он знает, я ему показывал… — заключил приказчик и с этими словами направился из избы.
Братья пошли проводить его до ворот и горячо благодарили за оказанную услугу, обещаясь отплатить за неё самым лучшим коровьим маслом. Они долго стояли и кланялись приказчику.
Безотчётное, безмолвное изумление присутствовавших, между тем, постепенно переходило в оживление. Каждый высказывал свои соображения об устройстве часов, допытывался, со всех сторон заглядывал, а ребятишки любовались разрисованными на них цветами и бойким, блестящим маятником. Обычные мелкие дела все были забыты. Тихий, сдержанный говор с каждой минутой усиливался, словно надвигался прилив: «Марья, Марья, а ты погляди-ка!» «Ну, это што! А, вот, как они зашипели, да вдарили»… «А цепка-то, цепка-то глянь какая!»
Когда вернулся в избу Федот, все обступили его: «Тятя, научи!» «Дяденька, научи!» Он с радостью принялся за объяснения и важно присовокупил, что штука эта умственная и сразу всё понять невозможно. Изба, между тем, наполнялась любопытными; приходили посмотреть соседние мужики и бабы с грудными ребятами на руках; они молились на образа, отвешивали хозяевам поклоны, вставали где-нибудь в уголке или присаживались на лавках. Скоро народу набралось столько, что в избе совершенно уже не было места, и масса любопытных влезала на завалинку, заглядывая в открытые окна. От сгущавшихся сумерек в избе становилось темно. Всё время сердито качавший головою дед не выдержал и захрипел, с трудом слезая с печи:
— А ужинать-то мы ноне будем? Хотели покос начать завтра… Пораньше-то встать не надо? Ах, вы, умные головы! Ах, вы, затейщики! Ты, старуха, чего тут глядишь? У меня, штобы живо, одним духом!
