Юрий Петкевич
Шоколадка
От автора
Нет ничего труднее, чем нарисовать траву или речку - кажется, самое простое, что может быть, - и когда увидишь, что взялся за невозможное, берешься сочинять рассказы с травой и водой, а потом уже в них появляются люди. Но лучше искупаться самому или поваляться в траве.
1
Старику Кузькину приснилось, что на месте его дома нет ничего, пусто голое поле. Утром он поднялся с тяжелым чувством, но к чему этот сон понять не мог и стал ожидать пожара. Вскоре на улице остановились грузовые машины. На одной из них поднялась башенка с рабочими, и они, как всегда весной, стали обрезать ветки на деревьях у электропроводов. Вокруг собрались люди и начали упрашивать как можно больше спилить, чтобы в домах посветлело. Кузькин тоже выбрался с женой на улицу, и его Варя, пообещав рабочим бутылку, указала на березу рядом с домом. Завизжала бензопила, но старик не мог перечить жене - и совсем приуныл, когда и соседи обратились к рабочим, предлагая им выпить, и рабочие спилили подряд все деревья.
"Следующей весной уже не надо будет им приезжать сюда, - догадался старик, - и, может быть, никогда". Обозревая открывшуюся линию горизонта, Кузькин вспомнил сон про голое поле и побрел домой, и довольная жена следом за ним. Она начала готовить обед, а старик задумался, глядя в окно. После того как пьяные рабочие уехали, заваленная деревьями зеленая улица опустела от зевак. Среди вянущих в пыли, только что распустившихся веток заплакала соседская девочка. У нее была хромая ножка. Старик вышел на улицу, взял на руки девочку и отнес домой.
- Ты не забыл, что у меня сегодня день рождения? - напомнила ему хромоножка.
Старик передал жене слова девочки, но Варя отмахнулась, не желая опозориться с ним в гостях, - и все же Кузькин решил сходить на день рождения и попросил у жены денег на подарок, но она в который раз напомнила ему, что он не получает пенсии. У старика пальцы сами сжались в кулак, и, чтобы не ударить Варю, он выбежал из дома.
Сам не зная, куда идет, - уже давно никто не одалживал ему денег, - он утомился пробираться по заваленной деревьями улице, как в лесу после бури, и, отдохнув на последнем бревне, - поволокся в соседнюю деревню на другом берегу, где один из его сыновей, женившись, построил дом. Кузькин, идучи, перебирал в мыслях свою жизнь, и дорога показалась ему короткой, а когда пришел к сыну, у него дома оказались одни дети. "Может, это и к лучшему", решил старик и попросил у них в долг шоколадку.
Скрепя сердце Костя и Настечка достали из своего тайника шоколадку, и старик поплелся обратно, но жизнь теперь представилась ему бесконечно долгой. К вечеру он все же успел к соседям на праздник и, преподнеся имениннице шоколадку, остался счастлив.
Его усадили за стол, где вовсю шумели гости. Кузькин подлизывался, заискивал перед ними, всячески унижался, блаженно улыбаясь, а соседи не могли понять, почему он так странно последнее время ведет себя.
Конечно, он напился и за столом заснул - его осторожно толкнули. Он поднял голову и забыл про улыбку. У него спросили, дойдет ли он сам домой. Кузькин кивнул, прикрывавшие лысину седые волосы разлетелись по лицу, и он, не поправляя их, с закрытыми глазами, спустился с крыльца и на улице упал, споткнувшись о лежащую на дороге березу - ту самую, что посадил когда-то, и вспомнил свою молодость.
Назавтра ему было плохо, и на следующий день плохо, и на следующий, после дня рождения хромоножки он проболел целую неделю, а когда начал поправляться, пришли Костя и Настечка за шоколадкой. Старик решил притвориться пьяным, и дети пожаловались бабушке Варе, что дедушка не отдает шоколадку, но старуха не стала с ними разговаривать, а когда они ушли, начала, как всегда, пилить мужа - вместо того чтобы пожалеть его.
И вот - каждый день Костя и Настечка стали приходить за шоколадкой, а дедушка притворялся пьяным. Дети засовывали старику в нос карандаши, щекотали за пятки, ползали по нему на кровати, поливали из чайника, Кузькин только мычал, будто ни одного слова не может выговорить; наконец дети сообразили: как дедушка может отдать шоколадку, если у него нет паспорта и он не получает пенсию.
Конечно, у них были родственники, которым ничего не стоило сделать паспорт старику, но таких дети обычно не любят и побаиваются; разумеется, и сам дедушка мог обратиться к ним, да ему было стыдно: он не хотел признать, что его все обставили и хуже его никто не живет, - и Костя с Настечкой решили сходить к тете Дусе, которая работала в сельсовете.
Из-за бельма на глазу этой женщине не удалось выйти замуж, и когда дети попросили, чтобы она помогла дедушке получить паспорт, это ее тронуло, бедняжка чуть не заплакала, изнемогая от одиночества. И когда Дуся пришла к старику домой и сама предложила помощь, он, ощущая себя равным ей, таким же несчастным, взаимно растрогался до слез.
И эта Дуся, работая в сельсовете уборщицей, стала ездить в город и обивать там пороги. Как раз время наступило такое, что на Кузькина посмотрели сквозь пальцы, - никто у Дуси не поинтересовался, почему у Кузькина нет паспорта. А старик боялся, не знал, что ответить, если у него спросят, как прожил жизнь, и не мечтал, что все обойдется. Может быть, очень важным оказалось то обстоятельство, что Дуся хоть и работала уборщицей, да не где-нибудь, а в сельсовете, и это определило все. Тем не менее, в стране не хватало бланков паспортов, и Кузькин получил паспорт только осенью.
Как раз должны были состояться выборы. Не имея раньше паспорта и не будучи прописан, старик не участвовал в этих мероприятиях, и теперь, когда из почтового ящика вынул приглашение, стал ожидать выборы с нетерпением и попросил жену приготовить лучшую одежду. И старуха поддалась его настроению - ведь долгие годы они жили уныло, и вот сейчас предоставился случай.
Когда долгожданный день наступил, Кузькин взял жену под руку, и они отправились на избирательный участок, однако на улице не встретили ни одного человека - никто не видел их счастья. За годы советской власти эти выборы, когда уже в шесть утра агитаторы палками стучали по стенам, так надоели, что едва людей оставили немного в покое, они, сознавая, что по-прежнему над ними те же фальшь и обман, сидели дома.
На избирательном участке скучали за длинными столами члены комиссии, и когда появились старики, вышло им развлечение; они обрадовались несчастным и подмигивали друг другу, подхихикивали. Кузькин не мог сообразить: за кого голосовать, куда подойти, как встать, куда бросать бюллютень, а его Варя вообще была женщина темная. И он, и она все сделали, как им сказали, и рады были, довольны собой, что все правильно сделали, как положено, и, вышедши с участка на улицу, побрели по берегу замерзшей реки в гости к Дусе.
Вслед выехали три милиционера на белых лошадях, за ними увязалась крохотная такая же белая собачка - тявкала на лошадей и на милиционеров; те смотрели вдаль, на линию горизонта - все так голо и пустынно, и если бы не комнатная белая собачка на берегу замерзшей реки, совсем было бы страшно.
Пока Дуся расставляла на столе посуду, смотрели в окно, где посыпался снег, и это было хорошо, прекрасно, и можно было так всю оставшуюся жизнь просмотреть, да только старик на избирательном участке, переволновавшись, вспотел, у реки его продуло, и он поспешил разлить вино. Оно оказалось такое горькое, что даже старик скривился. Дуся где-то вычитала, что вино подливают в чай, и они решили попробовать.
Пока закипал на плите чайник, смотрели, как падает за окном снег. Наконец вода закипела, заварили чай, разлили по кружкам, капнув в них этого отвратительного вина, и напиток получился изысканный.
Как отправились обратно - ветер переменился, опять дул в лицо; вместо снега начался дождь - прежде снег был теплый, а дождь брызгал - холодный, ледяной. Старик еле волочил ноги, почувствовав, что заболевает, и горячий чай с вином не помог.
Дома старик поскорее улегся в постель и позвал жену. Варя потушила свет, разделась и легла рядом с ним, когда они уже не спали вместе. Кузькин обнял ее и поцеловал, и старуха, счастливая, быстро уснула, а он не мог уснуть, ощущая, как сердце прыгает в груди.
2
Когда дети узнали, что старик заболел, они решили, пока не поздно, еще раз сходить к дедушке, потому что если он умрет, никогда они уже не получат свою шоколадку. Конечно, им было очень страшно идти сейчас к нему, да откладывать нельзя, они даже решили прогулять в школе уроки и, когда вышли из своей деревни, услышали на мосту, как в церкви на другом берегу зазвонили в колокольчик, очень бодро, и весело, и настойчиво. Хотя небо висело пасмурное, неподвижное, свежая белизна снега ослепляла, и пелена на небе истончалась, готова была прорваться, и на нем собиралось просиять солнце.
Перед тем как зайти к дедушке на другом берегу, решили сходить в церковку помолиться, чтобы старик вернул шоколадку. Там из распахнувшихся "царских врат" шагнул священник, благословляя, и - шепотом, едва слышно запел. Широкое, бородатое лицо его ярко горело, и на иконах в этой церковке святые раскраснелись - такие же круглолицые. Вдруг слышно стало, как потрескивают свечи, и батюшка продолжал шепотом молиться. И над иконами, над батюшкой, над его слабым простуженным голосом летала в благоухающем дыму от кадила, ожила зимой перед алтарем бабочка, трепыхалась в волнующемся воздухе. Между словами у батюшки стало тесно, и, не понимая, о чем он поет, дети растерялись. Народу в церковку набилось много, и когда дети выбрались на свежий воздух, ослеплены были выпавшим, пока они молились, снежком, который освежил, обновил все вокруг, и у Настечки закружилась голова. Костя поддерживал сестру, чтобы не упала в обморок, и от нее к нему промелькнула отчетливая мысль, что дедушка заболел, как только получил паспорт, и если бы не получил его, остался бы здоров, и зачем они попросили тетю Дусю.
