Александръ Амфитеатровъ
(Old Gentleman)
Балдуинъ Справедливый
Отъ автора
Фламандскія легенды
Большое наслажденіе уходить отъ дѣйствительности въ туманную глубь средневѣковья — къ зарождающимся суевѣріямъ, къ первоисточникамъ народнаго творчества. Грубо, просто и дико вокругъ. Добро и Зло, Свѣтъ и Мракъ, Ормуздъ и Ариманъ, Бѣлбогъ и Чернобогъ зримо ходятъ по землѣ въ бореніи за невѣжественнаго человѣка. Крестъ сверкаетъ на церквахъ, священныя языческія рощи вырублены, но въ молодой поросли, окружившей ихъ мертвые пни, клубятся демоны — наслѣдники изгнанныхъ боговъ.
Мнѣ попался у букиниста сборникъ фламандскихъ легендъ (Henri Berthoud), давно уже ставшій библіографическою рѣдкостью. Средневѣковая Фландрія — страна чудесъ по преимуществу, чудесъ мрачныхъ и жестокихъ. На ея сказаніяхъ отразились ея туманная атмосфера, ея холодный и суровый пейзажъ. Въ пламенномъ климатѣ Андалузіи, среди виноградниковъ, не требуя обильнаго питанія и довольствуясь тѣмъ природнымъ плодородіемъ что даетъ сама земля, крестьянинъ создалъ веселыя, сладострастныя сегедильи. Лазурное небо и нѣжное море Италіи отразились, какъ въ зеркалѣ, въ любовныхъ канцонеттахъ крестьянъ Тосканы и Сициліи, въ баркароллахъ венеціанскихъ гондольеровъ, въ живыхъ речитативахъ и нѣжныхъ серенадахъ Неаполя. Но во Фландріи искони все угрюмо, однообразно, просто и скудно. Куда глазъ хватитъ, стелются болота, долины, да поля — богатой культуры, но совсѣмъ не живописныя. Человѣкъ здѣсь закостенѣлъ въ бою съ природою, которая вознаграждаетъ его трудъ только послѣ упорной борьбы. Суевѣрный, но крѣпкій нервами, фламандскій крестьянинъ нуждается въ фантастическихъ представленіяхъ совсѣмъ иного сорта, чѣмъ дѣти свѣтлаго Юга. Какъ всѣ сѣверные католики, онъ любитъ сказки съ ужасами и населилъ ими всѣ урочища своей страны. Быть можетъ, не было въ средніе вѣка края въ Европѣ, болѣе населеннаго всякою чертовщиною, чѣмъ Фландрія. Даже ея современное фабричное населеніе далеко не такъ плотно и густо, какъ, во время оно, кишѣли ея деревни «воздушнымъ народцемъ», вылетавшимъ изъ безчисленныхъ легендъ, повѣрій и преданій.
Многія изъ послѣднихъ показались мнѣ интересными и новыми, т. е. я не встрѣчалъ ихъ на русскомъ языкѣ. Сперва я хотѣлъ просто перевести доставленную мнѣ книгу, но, приступивъ къ работѣ увидалъ, что игра не стоитъ свѣчъ. Огромное большинство легендъ въ ней немилосердно — какъ говорится — размазано и передано съ несносною слащавостью, съ претензіями «облитературить» грубый, первобытный памятникъ. Это — недостатокъ, вообще, свойственный французамъ въ ихъ отношеніяхъ къ старинѣ: имъ все какъ будто хочется высѣчь изъ друидическаго камня игривую статуэтку на письменный столъ. Поэтому, бросивъ мысль о переводѣ, я рѣшилъ, освободивъ наиболѣе интересныя легенды отъ искусственнаго паѳоса, разсказать ихъ русскому читателю отъ себя. Разумѣется, я пользовался при этомъ каждою блесткою первобытнаго золота, какую могъ замѣтить подъ скучнымъ реторическимъ наносомъ бездарнаго сборника. Блестокъ этихъ было, впрочемъ, очень мало. Достаточно сказать, что основного, дѣйствительно народнаго матеріала изъ легенды, размазанной въ сборникѣ Bert-houd на 60 страницъ, мнѣ едва хватало на 100–200 строкъ.
Главный герой фламандской легенды — чортъ, угрюмый католическій чортъ, который далъ столько хлопотъ инквизиторамъ Спренглеру и Бодэну. Имъ полны фламандскіе туманы… Они — какъ будто его дыханіе. Онъ стережетъ фламандца повсюду, во всякій часъ, слѣдить за нимъ, невидимый, но зоркій, и когда пробьетъ «злой часъ» — онъ уже тутъ какъ тутъ, со своими ужасными вилами.
1901
Из раздела «Фламандские легенды»
Cлучилось это въ XII столѣтіи, при епископѣ Вилибальдѣ, въ прекрасномъ графствѣ Фландріи. Государь ея — Робертъ II, по прозванію Іерусалимскій, — былъ въ давнемъ отъѣздѣ: обѣтъ, данный Христу и папѣ, увелъ его въ крестовый походъ и задержалъ въ Святой землѣ на долгіе годы. А между тѣмъ, въ странѣ было худо. Три лѣта, одно за другимъ, стояли мокрыя. Пажити сгноило ливнями, морскія наволненія опустошили побережье. Наступилъ голодъ, а за голодомъ пришла чума.
Развился разбой. Шайки бандитовъ бродили по краю, не встрѣчая ни малѣйшаго сопротивленія. Грабила оголѣвшая чернь, грабило хищное дворянство. Порядочному и зажиточному человѣку стало не житье во Фландріи. Мѣщане, купцы, ученые, художники и прочіе мирныхъ занятій люди бѣжали толпами за море — въ Англію, гдѣ король Генрихъ I принималъ ихъ съ распростертыми объятіями. Вѣдь люди эти вносили съ собою въ его государство не только свой зажитокъ, но и свое образованіе, свой навыкъ къ искусствамъ и ремесламъ, въ которыхъ тогдашніе англичане ушли еще не далеко. Онъ отвелъ фламандскимъ эмигрантамъ земли на восточномъ берегу своего королевства и надѣлилъ ихъ льготами и привилегіями.
Въ дополненіе несчастій Фландріи, Робертъ Іepyсалимскій, хотя и возвратился, наконецъ, въ Европу, но палъ въ битвѣ при Мантѣ, сражаясь за Людовика Толстаго. Графскую корону Фландріи принялъ отъ Роберта сынъ его Балдуинъ VII, — человѣкъ молодой, и, правду сказать, — ждали отъ него немного прока.
Когда короновали Балдуина, онъ, по старому обычаю, въ графской мантіи и въ вѣнцѣ, показался съ вышки своего дворца гордымъ вассаламъ и шумящему народу.
Съ важною осанкою стоялъ онъ надъ толпой; взоръ его быль суровъ; на тяжелый боевой топоръ опиралъ онъ закованныя въ сталь руки. Изумился народъ: никогда еще не видалъ онъ такимъ веселаго принца Балдуина. Мертвая тишина легла надъ площадью, и, когда заговорилъ новый графъ, рѣчь его неслась гулко и вѣско, какъ набатъ, — и ни одно слово не пропало даромъ.
— Откройте уши, господа, — сказалъ Балдуинъ, — и слушайте меня хорошенько. А выслушавъ, поймите и запомните. Сегодня я, Балдуинъ VII, сынъ Роберта, графъ Фландрскій, учреждаю въ странѣ миръ общій и дворянскій. Учреждаю, утверждаю и клянусь поддерживать его, дондеже есмь.
— Объявляю его съ этого самаго дня, съ этого самаго часа. Объявляю его вашему честному собранію и велю провозглашать о немъ на всѣхъ площадяхъ и перекресткахъ. Я сказалъ, — и миръ уже въ силѣ. А — кто его нарушить, — горе тому!
И взмахнулъ топоромъ Балдуинъ и крѣпко стукнулъ имъ по периламъ балкона. А солнечный лучъ игралъ на топорѣ, и зловѣщая сталь сыпала веселыя искры.
Тогда выступилъ впередъ, въ воинскомъ доспѣхѣ, герольдъ и, развернувъ хартію, писанную золотомъ и киноварью, прочелъ громко:
МИРЪ ОБЩІЙ. МИРЪ ДВОРЯНСКІЙ.
МИРЪ БОЖІЙ.
I. Да никто не дерзаетъ врываться насильно въ чужіе дома ночными часами.
Не то — казненъ будетъ смертью.
II. Да никто не дерзаетъ поджигать чужое жилье, ниже грозить другому поджогомъ.
Не то — казненъ будетъ смертью.
III. Да никто не дерзаетъ носить оружья на тѣлѣ — кромѣ судей, солдатъ, охраны и полиціи графа.
Не то — казненъ будетъ смертью.
IV. Кто убилъ или рану нанесъ, пусть докажетъ предъ правымъ судомъ, что невольно онъ грѣхъ совершилъ, защищая себя отъ ударовъ другого.
Не то — казненъ будетъ смертью.
V. Пусть свою правоту подтвердитъ онъ поединкомъ или Божьимъ судомъ — испытаньемъ водою, огнемъ иль желѣзомъ.
Не то — казненъ будетъ смертью.
VI. Судьи графа, чиновный синклитъ и всѣ, кто подъ графомъ и съ графомъ, — да творятъ всѣмъ въ странѣ добрый судъ.
Не то — казнены будутъ смертью.
VI. Да не смѣютъ они налагать податей не подъ силу народу.
Не то — казнены будутъ смертью.
И снова взмахнулъ топоромъ Балдуинъ и снова поклялся.
— Миръ общій и вѣчный. Такъ я сказалъ, — такъ теперь и будетъ. А — кто его нарушить, — горе тому.
На завтра, послѣ обѣдни, Балдуинъ вновь вышелъ на вышку дворца. Большая свита слѣдовала за нимъ, а на площадь пришелъ палачъ, съ своими подмастерьями, — и положили они плаху, и разожгли костеръ, и повѣсили надъ костромъ котелъ съ коноплянымъ масломъ.
И вскричалъ герольдъ:
— Кто хочетъ просить суда у его свѣтлости графа Фландрскаго? Выступайте впередъ и обвиняйте безъ страха!
Нищая старуха, въ рваномъ рубищъ, вся въ синякахъ и ранахъ, подняла руки вверхъ и — расталкивая предъ собою толпу — завопила:
— Я! Я прошу суда у графа!
И когда стала предъ лицомъ Балдуина, сказала:
— Ваша свѣтлость! Я бѣдная вдова. На шeѣ у меня — трое сиротъ: дѣти моего покойнаго сына, что сложилъ голову въ Палестинѣ, на службѣ Господу Богу и его свѣтлости, вашему отцу. Ихъ, ваша свѣтлость, надо поить и кормить, а достатки мои малые. Всего-то имущества у меня было — хата, да двѣ коровенки. Вчера, ввечеру, ѣхалъ мимо министръ вашъ, Пьеръ д'Осканъ, — вонъ этотъ великолѣпный рыцарь, что стоитъ возлѣ вашей свѣтлости. Полюбились ему мои коровы, и онъ велѣлъ своимъ лакеямъ угнать скотину къ себѣ, въ свой коровникъ. А когда я сказала: — Нѣтъ, господинъ рыцарь, теперь не тѣ времена! — и стала грозить ему вашимъ судомъ, — министръ вашъ приказалъ слугамъ разнести мою хату по бревну, избилъ меня и сиротъ… и вотъ я предъ вашею свѣтлостью, вся — какъ видите.
