Сергей Пылев - Счастье впереди

Сергей Пылев

Счастье впереди

Сергей Прокофьевич Пылев родился в 1948 году. Член Союза писателей России с 1984 года.

Печатается в "Литературной России", журнале "Провинциальный Воронеж", "Молодежь и православие" (издается при воронежском Воскресенском храме).

Сборники рассказов: "И будет ясный день", "Обстоятельства", "Радужная звезда", "Сон разума", "Вам бы птицами родиться".

Дом заходящего солнца

Отец сам на этом настоял.

"Я ухожу в дом престарелых!" - объявил Владимир Никанорович Владлену, и кончик его носа посинел от волнения.

Они жили вдвоем, и жили на пенсию Владимира Никаноровича. Найти работу Владлену не удавалось. Так что Владимир Никанорович не раз кричал ему: "Ты стал приживалой у беспомощного деда! Иногда мне хочется убить тебя!"

К пятидесяти трем годам Владлен Владимирович не имел даже временного заработка: в новые рыночные отношения он не вписался, хотя штатным неудачником никогда не был. По крайней мере, не был им, когда учился в институте искусств, играл в ТЮЗе, а позже стал режиссером народного театра на заводе, где директорствовал Владимир Никанорович. Как раз тогда он женился на одной из своих актрис и получил от завода двухкомнатную квартиру - отец успел посодействовать перед уходом на пенсию.

Только вскоре Дворец культуры отдали в аренду непонятно откуда вывернувшимся фирмам и фирмочкам. Само собой, театр отыгрался, хор отпелся, а танцевальный ансамбль отплясался. В кабинете Владлена Владимировича обосновалась частная охранная фирма "Белая гвардия", а гримерные заняли девушки по вызову.

Владлен Владимирович попытался сопротивляться этому процессу, но от него быстро избавились.

Поначалу он ни к кому на поклон не пошел: сработало то, русское "погибаю, но не сдаюсь"; а когда, наголодавшись, спохватился, уже было поздно.

В конце концов жена продала приватизированную на нее квартиру и куда-то уехала с деньгами без особо длинных объяснений. Так он оказался у отца в трехкомнатной "сталинке" сбоку припеку от его голодной пенсии.

Владимир Никанорович напрягся и устроил сына сторожем на автостоянку. Владлен проработал там с год, но бесплатно - высчитывали за разворованный в первое же его дежурство старенький "мерс".

Потом ему почти повезло: опять-таки по протекции отца Владлена приняли кладовщиком на оптовую базу. Только уже скоро его подставили там с товаром, и крупно. Чтобы рассчитаться с долгом, они с отцом были вынуждены уйти из "сталинки" в однокомнатную убитую "хрущевку" на окраине.

Есть учреждения, которые словно созданы для того, чтобы человек не забывался относительно своего места в жизни. И одно из них, если не самое первое, конечно же, собес. Даже только попасть в нужный кабинет здесь требуется чуть ли не дар Вольфа Мессинга: это учреждение всегда заполняют толпы людей, в очередной раз обманутых родиной.

Вот где пригодилась былая номенклатурная осанка Владимира Никаноровича - он беспрепятственно прошел сам и провел Владлена мимо затравленной, обессиленной очереди: в его стареющем облике еще не совсем стерлась командно-величественная стать, и это подействовало, не могло у нас не подействовать.

В нужном кабинете Владимир Никанорович без обиняков уверенно и даже как-то нахально дал инспектору взятку в известных всему городу размерах: пятьсот рублей.

- Я хочу получить направление в дом престарелых. Чтобы чистый воздух, сносная кормежка и молоденькие санитарки.

- Как раз одно такое место сегодня освободилось, - понятливо заметил инспектор.

Когда вышли на крыльцо собеса с его крутыми, разбитыми ступеньками, Владлен бережно взял отца под руку:

- Пожалуйста, передумай, батя... Я все-таки найду работу. Мы еще неплохо заживем!

Устанавливался майский вечер, из-за близкой церковной ограды сентиментально наносило запах молодой сирени.

- Передумай... - повторил Владлен.

Отец неуклюже обхватил его:

- Прости, мой мальчик! Ты тут ни при чем... Просто мне до блевотины осточертела эта новорусская жизнь! А там будет привычный контингент: такие же номенклатурные мастодонты, как я. Точно в санаторий ЦК КПСС попаду перед смертью! Сядем в кружок, я баян на колено поставлю, и врежем на все этажи: "И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди!" И никакой тебе рекламы бабьих прокладок! - Владимир Никанорович судорожно вдохнул и вдруг сделал, вернее, сотворил то, чего Владлен за ним никогда не замечал: отец строго перекрестился на церковные, вдохновенно блещущие купола, и на глазах у него обозначились, может быть, последние слезы - эдакие мутные головастики.

Они долго обходили врачей: то в одну поликлинику была дорога, то в другую, - осмотры, анализы, рентген растянулись не на одну неделю.

Владимир Никанорович нет-нет да и возмущался волокитой, но как-то уныло: "К чему вся эта чехарда? Меня что, в космос хотят запустить?"

К психиатру он шел как на парткомиссию.

Врач, к которому его направили в регистратуре диспансера - молодой, до неприличия розовощекий, - снегирем подлетел к нему.

- Будьте любезны, какое сегодня число?

Владимир Никанорович молчал как глыба.

- А что у нас за месяц на дворе?

- Папа... - тихо сказал Владлен.

- Не подсказывать! - взметнулся психиатр.

Владимир Никанорович выждал паузу и рявкнул:

- А ты сам забыл, что ли?

- И все-таки?..

Владимир Никанорович покраснел:

- Хрен с тобой. Двенадцатое нынче мая. Две тысячи первого года. Страна Россия. Планета - Земля...

- Так-то лучше... - мальчишески улыбнулся врач. - А то бы я ненароком мог отправить вас к настоящим психам!

- Не беда... Вся страна - сумасшедший дом! - как ударил Владимир Никанорович.

- Я с вами вполне согласен... - философски загрустил избыточно розовощекий психиатр.

Наконец все необходимые кабинеты были посещены, и участковый терапевт сделал итоговую запись.

Еще с вечера Владимир Никанорович приготовил себе в дорогу кое-какие вещи, пару-другую книг и удочку, а к ней комплект запасных японских крючков. Чтобы не забыть баян, поставил его в футляре у порога.

Собравшись, Владимир Никанорович озабоченно ходил по комнате, словно что-то искал, но никак не находил.

К ужину он из утробы старого шкафа извлек бутылку марочного коньяка "Ереван" со впечатляющей датой розлива: "1948".

- Со дня твоего рождения припрятал! Под особый случай берег! нахмурился Владимир Никанорович.

Они выпили всего по две рюмки: то ли эксклюзивный напиток не пошел под их закус - некая "растительная" ливерная колбаса, - то ли ситуация не соответствовала.

Тем не менее и от малого Владимир Никанорович опьянел, точнее разладился. Как-то даже очень разладился...

Владлен наскреб по карманам мелочь и бросился в дежурную аптеку за нитроглицерином, по-мальчишески зажав деньги в кулаке. На какое-то время лекарство как будто бы помогло...

...Сердечники чаще всего умирают под утро. Владимир Никанорович эту печальную статистику не нарушил - он умер на рассвете, как только первая птица объявила утреннюю побудку...

На том заводе, где он некогда директорствовал, его еще помнили. Одним словом, нынешнее руководство выделило материальную помощь на похороны, а отвезти покойника на погост в родное село прислало машину, правда, почему-то самосвал. Разбираться и переиначивать было некогда. К тому же оказалось, что загрузить гроб в кузов самосвала даже сподручней.

Похоронили Владимира Никаноровича без лишних формальностей, так что документы отца остались на руках у Владлена...

...Дом престарелых, по-нынешнему "пансионат", в райцентре самое большое здание, прозванное в народе "Пентагоном". Его ударно построили еще при развитом социализме: многокорпусное пятиэтажное сооружение с большим парком, в котором всегда пасутся чьи-то лошади. При всем при том место это безлюдное: только изредка пройдет по двору пансионата санитарка или кто-нибудь из редких посетителей. Тем не менее тут и баян можно иногда услышать, и песню, даже смех, само собой, сдержанный, аккуратный. Смеются здесь сейчас чаще всего, когда вспоминают недавнюю оказию с уже бывшим пансионатовским директором: соблазнившись низкой оптовой ценой на гробы, он закупил сразу полсотни "домовин", а на просушку выставил их вдоль забора прямо под здешними окнами.

И все-таки птицы тут никогда не поют, а если и затевают что-то в этом роде, то как будто фальцетом.

За парком, в той стороне, где заходит солнце, красивая, покойная река.

С недавних пор почти каждый день на берегу в кустах рогоза, как медитируя, рыбачит новый пансионатовский жилец в выгоревшей газетной пилотке. Рядом бидон с карасиками или плотвичкой, бутылка марочного коньяка "Ереван" и книжка Канта "Конец всего сущего".

Он и сегодня здесь. Над ним громоздятся объемные, тяжеломясые облака с темным, волглым дном. Погода не меняется, будто замерла на месте.