Н. А. Лейкинъ
ДѢДУШКА-ИМЕНИННИКЪ
Богатый дѣдушка купецъ Иванъ Анисимовичъ Валовановъ былъ именинникъ. Утромъ дѣдушка сходилъ въ приходскую церковь къ ранней обѣднѣ, поставилъ на рубль свѣчей къ мѣстнымъ иконамъ, вынулъ часть изъ просфоры о здравіи «Іоанна со чады и внуки», намѣнялъ мѣдныхъ денегъ на полтину и роздалъ ихъ нищимъ на паперти и къ девяти часамъ утра вернулся домой пить чай, облачившись въ бѣличій халатъ.
Въ девять часовъ утра дѣдушка перешелъ въ свой кабинетъ, сѣлъ къ письменному столу, вынулъ изъ ящика пятьдесятъ серебряныхъ рублевиковъ, заранѣе приготовленныхъ, разложилъ ихъ въ пять стопокъ по столу и сталъ ждать поздравителей, просматривая газеты сквозь круглыя серебряныя очки.
Дѣдушка былъ вдовъ, имѣлъ трехъ женатыхъ сыновей, двухъ замужнихъ дочерей и великое множество внуковъ и внучекъ отъ сыновей и дочерей, но жилъ одинъ со старикомъ артельщикомъ и кухаркой въ маленькой квартиркѣ изъ четырехъ комнатъ, въ одномъ изъ своихъ многоэтажныхъ домовъ, которыхъ у него въ Петербургѣ было одиннадцать и оцѣнивались они въ сумму болѣе чѣмъ въ семь милліоновъ. Дѣдушкѣ шелъ семьдесятъ седьмой годъ, но, не взирая на это, онъ все-таки выводилъ двѣнадцатый шестиэтажный домъ на пустопорожнемъ мѣстѣ, гдѣ-то на окраинѣ, которое онъ когда-то пріобрѣлъ за безцѣнокъ. Торговлей дѣдушка теперь вовсе не занимался, а когда-то торговалъ винами, фруктовыми и гастрономическими товарами, имѣлъ отдѣленіе для распивки вина на мѣстѣ и подачи посѣтителямъ холодныхъ закусокъ. Торговлю свою дѣдушка давно уже передалъ, занявшись учетомъ векселей, покупкой домовъ и пустопорожнихъ мѣстъ и перепродажей ихъ, выдачей денегъ подъ закладныя на дома имѣнія, и въ короткій срокъ удесятерялъ свой капиталъ. Къ торговлѣ своей старикъ Валовановъ сыновей своихъ никогда не подпускалъ, опасаясь хищенія. Сначала они служили приказчиками и конторщиками у другихъ купцовъ, а теперь ничѣмъ не занимаются и живутъ на средства, которыя имъ отпускаетъ старикъ, правда, очень ограниченныя. Даетъ старикъ имъ и квартиры въ своихъ домахъ, но небольшія и непремѣнно на задворкахъ. Дѣдушка скупъ. Онъ самъ всегда отличался умѣренностью и аккуратностью, къ тому-же пріучалъ и своихъ дѣтей. Впрочемъ, двухъ своихъ дочерей онъ выдалъ, надѣливъ хорошимъ приданымъ. Сыновей своихъ онъ не допускалъ даже и до завѣдыванія домами, боясь хищенія, хотя сыновья его никогда ни мотами, ни кутилами не были.
— Оттого они и живутъ добропорядочно, что у нихъ никогда большихъ денегъ въ рукахъ не бывало. А дай-ка имъ деньги-то большія, такъ они тоже, братъ, ухать начнутъ! — говорилъ дѣдушка.
Всѣми домами Валованова завѣдывалъ обрусѣвшій нѣмецъ архитекторъ Егоръ Егоровичъ ІІІтрикъ, человѣкъ удивительно покладистый, двадцать лѣтъ уже терпѣливо выносящій всѣ попреки старика въ утайкѣ чего-то, хищничествѣ и грабительствѣ, хотя и представлявшій ежемѣсячно и ежегодно замѣчательно подробные и аккуратные отчеты и ничего до сихъ поръ не нажившій.
Старикъ Валовановъ зналъ это, но попреки Штрику все-таки дѣлалъ, чтобъ запугать его на будущее. Платилъ онъ, впрочемъ, Штрику весьма приличное жалованье.
Денежными дѣлами старикъ самъ занимался, имѣлъ почти по всѣмъ банкамъ несгораемые ящики, гдѣ хранилъ свои капиталы и документы, и куда ѣздилъ стричь купоны отъ процентныхъ бумагъ. Ѣздилъ онъ въ банкъ каждый день, ѣздилъ на извозчикахъ и никогда лошадей своихъ не держалъ. Дома приближеннымъ его лицомъ былъ тоже вдовый старикъ артельщикъ Трифонъ Савельевъ, лѣтъ на десять, впрочемъ, моложе хозяина и, въ чаяніи будущихъ благъ, ожидая, что Валовановъ откажетъ ему по духовному завѣщанію изрядный кушъ за его вѣрную службу, выносилъ съ истиннымъ христіанскимъ терпѣніемъ всю его воркотню, брань и попреки въ любостяжаніи. Служилъ Трифонъ Савельевъ у Валованова уже болѣе тридцати лѣтъ, сначала при фруктовой торговлѣ, и въ настоящее время при Валовановѣ былъ все: и камердинеръ, и разсыльный, и секретарь и завѣдующій квартирой. Сыновья Валованова не любили Трифона Савельева, говорили, что у него «прилипло къ пальцамъ много стариковскихъ денегъ», но обращались съ нимъ почтительно, заискивали и искали протекціи… Трифонъ Савельевъ на самомъ дѣлѣ имѣлъ большое вліяніе на старика Валованова, хоть и выслушивалъ отъ него брань и попреки. Часто говаривалъ онъ Валованову:
— А вотъ возьму плюну да и уйду отъ васъ, въ деревню на покой уѣду, такъ кто тогда при васъ останется? Мнѣ что… Я теперь свои артельныя деньги выну, такъ мнѣ въ деревнѣ на весь вѣкъ хватитъ.
— Ну, ну, ну… Расходился… завелъ колесо. Слышали мы это все, слышали… — бормоталъ Валовановъ уже болѣе спокойнымъ голосомъ, прибавлялъ: «экая горячка, экій порохъ-старикъ»! — и умолкалъ.
Къ пріему поздравителей у Валованова въ столовой накрывалась закуска, ставилось нѣсколько бутылокъ дешеваго вина, красовался большой копченый сигъ на блюдѣ и двѣ большія кулебяки, заказанныя въ трактирѣ — одна съ говядиной и курицей, а другая съ вязигой и рыбой, обѣ холодныя, да кухарка варила огромный кофейникъ кофе.
И вотъ Валовановъ сидитъ у себя въ кабинетѣ и ждетъ родственниковъ-поздравителей. По его разсчету, прибыть должно человѣкъ тридцать. Сначала должны пріѣхать часовъ въ десять утра сыновья съ женами и дочери съ мужьями и привезти съ собой младшихъ дѣтей, не ходящихъ еще въ школу. Затѣмъ, послѣ двухъ часовъ дня, должны прибыть внучата гимназисты и гимназистки. Еслибы эти послѣдніе пришли раньше, то дѣдушка заругался-бы, зачѣмъ пропустили уроки, и отпустилъ-бы ихъ домой, не давъ ничего на гостинцы. Кабинетъ старика Валованова. былъ очень бѣдно убранъ и скорѣе напоминалъ келью іеромонаха-казначея въ монастырѣ. Письменный столъ потемнѣлаго краснаго дерева на шкафчикахъ. Въ углу кіота-божница такого-же краснаго дерева на двухстворчатомъ шкафу, съ десяткомъ иконъ въ серебряныхъ окладахъ, съ теплящеюся передъ ними лампадой и нѣсколькими гнѣздами для свѣчей, въ которыхъ стояли огарки желтаго воска… Мебель, состоящая изъ креселъ и дивана, была жесткая, безпружинная, крытая порыжѣлымъ зеленымъ сафьяномъ. У стѣны стояли полки съ торговыми въ массивныхъ переплетахъ книгами, на стѣнѣ висѣли фотографическія карточки въ дешевенькихъ рамкахъ и большой портретъ какого-то архіерея. На противоположной стѣнѣ помѣщался его собственный, Валованова, портретъ, сдѣланный масляными красками лѣтъ двадцать назадъ, въ полинявшей уже золоченой рамѣ — портретъ очень плохой работы. Кромѣ стола, была высокая конторка, тоже стараго краснаго дерева, на жиденькихъ ножкахъ. На ней лежали книги и счеты съ крупными костяжками. Цѣлый рядъ шпилекъ на стѣнѣ около письменнаго стола былъ покрытъ запыленными счетами, обрывками бумажекъ съ надписями, квитанціями. На столѣ красовалась старинная бронзовая чернильница въ формѣ рыбачей лодки съ садками и стояли два бронзовые подсвѣчника, изображающіе колонны въ стилѣ ампиръ и очень дешевенькая лампа подъ бѣлымъ стекляннымъ абажуромъ. На окнахъ были жиденькія бѣлыя кисейныя занавѣски. Самымъ дорогимъ предметомъ въ кабинетѣ былъ желѣзный, такъ называемый несгораемый денежный шкафъ.
И въ этой старинной суровой обстановкѣ сидѣлъ сѣдой какъ лунь старикъ Валовановъ, безъ малѣйшей еще проплѣшины въ волосахъ на головѣ, съ сѣдой, даже уже пожелтѣвшей бородой и съ краснымъ здоровымъ лицомъ и нѣсколько съузившимися слезливыми глазами.
Въ прихожей раздался звонокъ.
Въ прихожей долго раздѣвались, а дѣдушка сидѣлъ и ждалъ. Наконецъ, въ кабинетѣ показалась голова ряда поздравителей. Это былъ средній сынъ старика Андрей съ женой и дѣтьми. Впереди шли ребятишки — одинъ въ красной канаусовой рубашенкѣ съ золотымъ поясомъ, другой — въ матросскомъ костюмѣ, третій — въ курточкѣ съ бранденбурами и кисточками, дѣвочка, съ подрѣзанными волосами подъ круглой розовой гребенкой, въ розовомъ коротенькомъ платьицѣ и, наконецъ, и родители ихъ — уже съ изрядной просѣдью очень тощій сынъ Андрей и грузная, толстая супруга его Гликерія Федоровна, въ шелковомъ платьѣ, при часахъ на груди, съ множествомъ брилліантовыхъ колецъ, которыми были унизаны пальцы рукъ.
— Здравствуйте, папаша… Съ ангеломъ васъ поздравляемъ, — проговорилъ Андрей, поцѣловавъ у отца подставленную имъ руку и протянутую волосатую щеку.
— Съ превеликимъ днемъ вашего ангела, папенька. Дай вамъ Богъ быть здоровымъ, — произнесла Гликерія и поцѣловалась со свекромъ.
Дѣти тотчасъ-же выстроились въ шеренгу, и старшая дѣвочка въ розовомъ платьицѣ начала читать поздравительное стихотвореніе. Слышались фразы:
«Дай вамъ Боже многи лѣта
„И что-бъ вашъ счастливый вѣкъ,
„Какъ прекрасная комета
«Лучезарно-бы истекъ»…
Кончивъ, дѣвочка тотчасъ-же подала дѣдушкѣ это стихотвореніе, написанное каракульками на голубенькой бумажкѣ. Подалъ такое-же стихотвореніе на темно-желтой бумагѣ и мальчикъ въ курточкѣ, а остальныя дѣти подали какіе-то четыреугольнички, сплетенные изъ разноцвѣтной бумаги. Мать тотчасъ-же произнесла:
