Борис Екимов - Частное расследование

Борис Петрович Екимов

ЧАСТНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ

Повесть

1

Уже растерял декабрь добрую половину листков календаря, а земля еще лежала по-осеннему черной. И может быть, потому по утрам долго не светало. Ночь нехотя оставляла нахохленные от долгой осени домишки, темные от дождей заборы, пустые огороды и, отступая от поселка в степь, таилась там до поры по буеракам, логам да балкам.

Тусклый день едва успевал разлепить глаза, как следом, чуть ли не с полудня, тягучие сумерки начинали мало-помалу гасить его зябкую синь.

Старые люди в домах попусту огня не жгли, управляя дела свои привыкшими за долгую жизнь руками. А на работах да в школах день-деньской окна желтели.

В одной из комнат редакции районной газеты горела настольная лампа с зеленым колпаком. В комнате было сумрачно, лишь светлое пятно огня лежало на столе. Хозяин кабинета, Лаптев, не работал, а стоял у окна в ленивом раздумье.

На улице низко, над самыми крышами, висело сизое, озябшее небо. Ни в одной из сторон близкого горизонта не было видно зловещей чугунной теми предвестника снежной тучи. Не было снега, не было...

Тесно прижались к земле темные домики поселка; скучным сиротским табунком торчали среди них двухэтажные кирпичные коробки центра; нелепые сорочьи гнезда чернели в сирых деревьях парка. Осень стояла, поздняя осень.

И лишь против дома редакции ясень-трехлеток не совсем облетел; и потухающий костерок редких его листьев тлел еще, еще светил в сумрачном осеннем дне, грел еще взгляд. Может, один во всем поселке, а может, и в мире.

Лаптев стоял у окна долго, до тех пор, пока в дверь не постучали.

- Войдите! - крикнул он и пошел к столу,

- К тебе можно, папа? - в дверь заглянула светлая сыновья голова, а потом и сам он вошел.

- Конечно, заходи, заходи, - удивленно сказал Лаптев. - Свет включи.

Алешка, сын Лаптева, обычно на работу к отцу не приходил. И потому Лаптев несколько встревожился.

- Что случилось? - спросил он, а сын искал и найти не мог выключатель. Ну, что же ты... - укоризненно сказал Лаптев.

Наконец выключатель щелкнул, и на потолке зажглись и мерно зажужжали две люминесцентные лампы.

- Так что случилось? - повторил Лаптев.

Алешка дверь плотно закрыл, огляделся опасливо.

- Сюда никто не зайдет? - спросил он и добавил, указывая на второй, пустой нынче, стол комнаты. - Где? Этот?..

- Болеет. Проходи, садись.

Алешка уселся возле отца, потискал руками шапку, положил ее перед собой.

- Лидию Викторовну с работы уволили, - сказал он.

- Какую Лидию Викторовну?

- Какую... Балашову.

- А-а-а, - понял Лаптев. - Это Машина мать?

- Да.

- А где она работала? Я что-то подзабыл.

- В школе, делопроизводителем.

- У вас в школе?

- Да не у нас она работала, а в школе-интернате.

- Вспомнил, вспомнил... - торопливо проговорил Лаптев. - А почему ее уволили?

Алешка пожал плечами.

- Но ее неправильно уволили,- сказал он.

- Ты-то откуда знаешь?

- Неправильно, - повторил сын, опуская голову. - Лидия Викторовна... начал он, но, видно, не нашел что сказать и снова повторил настойчиво: Неправильно, и все.

- Значит, неправильно... И ты хочешь, чтобы я ей помог? - улыбнулся Лаптев. - Так?

Алешка его легкомыслия не принял. Словами ничего не сказал, но поглядел осуждающе и поднялся.

- Ты сможешь? - спросил он, забирая со стола шапку. - Только нужно быстрее.

Поняв свою ошибку, Лаптев ответил серьезно:

- Постараюсь узнать, в чем дело. Это, конечно, не мой отдел, я занимаюсь сельским хозяйством, - объяснил он. - А такими делами у нас обычно...

- Так ты не сможешь? - досадливо перебил его сын.

- Ну, сказал, сделаю, узнаю...

Алешка повернулся и пошел к двери. Лаптев тоже поднялся.

По коридору они шли почти рядом. Лаптев чуть сзади. Дверь одной из комнат распахнулась, и кто-то из своих, редакционных, крикнул:

- Вот это сынуля вымахал!! Лаптев, в кого он у тебя, а? Ты - лысый, а у него копна на голове! Да и здоровый вымахал! Это точно в прохожего молодца! А?!!

Алешка, нахлобучив шапку, заспешил и, оставив отца, исчез за поворотом на лестничной площадке. Он стеснялся и, видимо, поэтому на работу к отцу не заходил; если нужно было, звонил по телефону. Он все же еще пацаном был пятнадцатилетним и, видимо, стеснялся роста своего и стати.

Да, Алешка, младший сын Лаптева, и впрямь удался на славу. С малых лет он словно поеный бычок рос. Но все мальчишкой был, хоть и дюжим. А в последние год-два маханул вдруг и на голову отца перегнал и в плечах развернулся. Над верхней губой зазолотился мягкий пушок. Нет, не рослым мальчиком уже гляделся Алешка, а парнем, да еще каким. Светлые волосы мягкой шапкой лежали на его голове, глаза голубели мартовской синью, и северный румянец в дело и не в дело полыхал на белом круглом лице. Откуда что взялось...

Лаптев вернулся в свою комнату. Чуть заметная улыбка бродила по его лицу, а на душе было и вовсе хорошо. Нынешний приход сына и его просьба значили для Лаптева очень и очень много. Дело в том, что Алешка, младший сын, любимый, последыш, взрослея, все далее и далее отходил от отца. Характер у него оставался прежним: он был спокойным парнем, добрым - жаловаться на него было грех, - но какой-то холодок отчуждения появился в последние годы между отцом и сыном.

Лаптев понимал, что это дело естественное. Наверное, так было и со старшими детьми, он уже не помнил.

А может, просто он сам старел, и хотелось ему, чтобы подольше, а может, и навсегда рядом был прежний Алешка, для которого отец - высшая сила и правда.

Лаптеву льстило и то, что именно сюда, в газету, пришел сегодня Алешка. Не только как отца, но и как журналиста просил его помочь.

В недавние еще времена Алешка отцову "районку" уважал более других газет. Он читал ее, особенно статьи Лаптева. И работой отца откровенно гордился. Но хоть и недавние то были времена, да не нынешние. А нынче, совершенно точно, Алешка относился к отцовой газете весьма снисходительно. Читать он ее не читал. А если и проглядывал, то с какой-то покровительственной усмешкой. И это равнодушие, даже пренебрежение сына было для Лаптева очень обидно.

В раздумьях, вспоминая былое, Лаптев во многом себя винил. Он, конечно, был виноват, виноват во многом. Особенно ясно вспоминался ему одни случай. Вспоминался часто, навязчиво.

Это было два года назад, уже здесь, в этом поселке. Алешка встретил отца на пороге, с газетой в руках.

- Папа, вы здесь все перепутали, - быстро загово рил он. - Здесь неправильно. Этих ребят уже и в школе нет.

Лаптев посмотрел. В номере стоял снимок: школьники за столами сидят, собрание.

- Что перепутали? - спросил он. - Комсомольское собрание, все нормально.

- Они еще в позапрошлом году школу кончили. Вот эта девочка... Вот эта... Она уже замуж вышла, у нее ребенок уже, - Алешка глядел на отца испуганными глазами. - Тебя теперь будут ругать?

Лаптев прочитал вслух подпись к фотографии:

- "Комсомольское собрание в школе", - и засмеялся:- Ничего... Ерунда... Это тематическая полоса, комсомольская. Не было снимков, ну и сунули. Текстовку правильно сделали. Здесь же конкретно ничего не указано,- разъяснил он не столько сыну, сколько себе.- Ничего, сынок, ерунда... Все нормально, пошли ужинать.

На кухне, за столом, Алешка снова начал:

- А у нас в школе смеются... - Подождав, он поднял на отца глаза, вопрошающие и снова испуганные, и забормотал: - Ведь они же в позапрошлом году кончили... У нее ребенок родился, вот у этой девочки,- он снова потянулся за газетой, которая лежала на подоконнике.

Лаптев остановил его:

- Ешь, ешь. - И усмехнулся: - Эх, Алешка, святая простота, - и не сыну, а жене начал рассказывать о каких-то ошибках, еще более нелепых.

Конечно, не надо, не надо было при Алешке заводить этот разговор, и про снимок можно было по-иному объяснить. Потому что, может быть, именно с того вечера все и началось. А может, и не с того... Всего не упомнить.

А может, Лаптев все это сам придумал. Может, просто Алешка взрослел, умнел, начинал кое-что понимать. Может, и так.

Но сейчас Лаптев торжествовал. "Вот так, Алешка, - разговаривал он в душе с сыном. - Так-то, дорогой мой пацан. Не такой, значит, и балбес твой отец. Не такими уж пустяками занимается. Воротил-воротил нос, а приперло - ко мне прибежал. Куда же еще..." Лаптев посмеивался, довольный.

Но радость радостью, а дело нужно было делать. И дело неприятное, кляузное. Лаптев знавал такие дела и никогда их не любил. Ведь только жалобщику ясно, что с ним неправильно обошлись. А начни копать...

Улыбка с лица Лаптева сошла. Он записал на листке календаря: Балашова. Имя-отчество повспоминал - не вспомнил.

Машу он знал. Маша Балашова часто приходили к Алешке. Они дружили. Маша, видимо, нерусской была по матери. На татарочку смахивала или на башкирку. Как и Алешка, круглолицая, но черноглазая, с черными длинными косами. Симпатичная девочка, приятная, скромная. Видно, в мать, потому что Машиного отца, Евгения Михайловича Балашова, учителя математики, Лаптев помнил хорошо. Балашов умер год назад, а до того преподавал в Алешкином классе, и Лаптев знаком был с ним. Умер Балашов как-то неожиданно. Не то почки у него подвели, не то печень. Лаптев и сейчас помнил его. Хороший был мужик Евгений Михайлович, Алешка его всегда хвалил. А вот жену его Лаптев не помнил. Может, и видел когда... Да, наверное, видел на собраниях и где-то еще, ведь городок небольшой. Но не помнил, и все. Видно, Маша в нее, нерусское что-то в лице, а Евгений Михайлович нижегородский был. Хотя... Вон Алешка в кого? В деда, говорят, в знаменитого деда, в отцовского батю, в Матвея, про которого сказки всякие рассказывали. Видеть его Лаптеву не пришлось, а уж слышать - наслушался.