Борис Можаев - Охота на уток

Борис Можаев

ОХОТА НА УТОК

Однажды мне сказал редактор:

- Поезжай-ка в Усингу и напиши очерк о заготовителях пробковой коры, особенно о Сучкове. Он и мастер-заготовитель, и охотник, - словом, на все руки от скуки. Заверни этак покрепче, да про психологию...

И я полетел в таежную глухомань на "кукурузнике". Первым, кого я встретил, подходя к таежному селу, был обыкновенный русский мальчик лет семи. Вся одежда его состояла из застиранных зеленых штанишек. Он стоял на опушке леса, возле дороги и сердито сопел, завязывая резинку штанов. Завязав резинку, он победно посмотрел на меня и серьезно заявил:

- Теперь не спадет.

Не удостоив меня больше ни единым взглядом, он побежал по извилистой тропинке. Однако резинка подвела, и на зеленом фоне травы засверкала белая попка.

Я подошел к нему.

- Как тебя звать?

- Вова, - ответил он, развязывая узелок резинки.

- Сколько тебе лет, Вова?

- Тринадцать, наверно. Мамка мне не говорит, а я не знаю.

Мои вопросы, очевидно, пробудили в нем интерес к моей персоне. Он оторвался от резинки и, сморщив конопатый нос, посмотрел на меня.

- А мамка мне не дает на конфеты копеечки, - испытующе сказал он.

Я дал ему несколько монет.

- А у нас живая утка есть, дикая... - поведал он, решив, очевидно, что даром деньги не берут.

- Почему же она не улетает от вас?

- А мы у нее из крыльев перья повыдергали, - ответил Вова, потом, подумав, добавил: - Ее Толька с Васькой с собой забрали.

- Куда же это?

- На Бурлит купаться. Вон туда, - махнул рукой. - Все иди, иди, потом будет трава, потом дыра большая, вот такая! Пролезешь в дыру - там их увидишь.

- А кто твой отец?

- Сучков.

- Николай Иванович?

- А га.

- Ну, тогда веди меня домой.

Я знаком был с Сучковым. Он заезжал ко мне, привозил множество таежных историй и всякий раз приглашал к себе. В его рассказах много было необычного, загадочного, и сам он казался мне существом романтичным. И вот его сынишка, деловито посапывая, ведет меня к одиноко стоящему домику возле самой протоки.

Навстречу нам бросился со звонким лаем белогрудый кобель.

- Нельзя, Тузик! Свои, - важно сказал Вова, отстраняя морду рослой собаки, приходившейся ему почти по плечи.

Из сеней вышел Сучков в распоясанной косоворотке, в сандалиях на босу ногу. Отворяя двери, он всматривался в меня, наконец улыбнулся.

- Андреич! Вот кто навестил меня в берлоге. Ну, проходи, проходи, говорил он, пожимая мне руку и обнажая в улыбке ровные крепкие зубы.

Невысокого роста, худощавый, жилистый, заросший черной щетиной, в черной пузырившейся от ветра рубахе, он был похож скорее на таежного бродягу, чем на известного мастера-заготовителя.

- Надумал, значит, - говорил он, усадив меня за стол в сенях и наливая мне кружку мутно-желтой медовухи. - Ну-ка, давай, брат, дерябнем за встречу.

Мы выпили.

- Отдохнуть приехал или по делу?

- Думаю написать что-нибудь о корозаготовителях.

Он засмеялся сильным неторопливым смехом:

- Что это нынче потянуло вас на бархатное дерево, как мух на мед. Ко мне ты уж из третьей газеты приезжаешь.

В сени вышла из избы молодая женщина в повязанном углом платке, в свободной ситцевой кофте, выпущенной поверх юбки, босая.

- Моя жена, Наталья. Познакомься! - сказал мне Сучков.

Наталья неуклюже подала прямую, как лопата, ладонь с жесткими мозолями.

- Что ж вы в сенях уселись? Проходите в избу, - пригласила нас хозяйка.

- А нам и здесь неплохо, - отвечал Сучков, хитровато подмигивая мне. Достань-ка нам чего покрепче, тогда и в избу зазывай.

- Вовка, подь сюда! - крикнула Наталья и уже в избе наказывала мальчику: - Сбегай в погреб, чашку с грибами принеси.

Пробегая мимо нас, мальчик похвастался перед отцом подаренными мной деньгами.

- Молодец! - одобрил отец. - Где ты раздобыл?

- Дядя дал.

- Ого! Он уже с тебя за постой взял. Вот сорванец! - В голосе отца чувствовалось удовлетворение практичностью сына.

Я с любопытством приглядывался к Сучкову. Своею простотой и откровенностью он вызывал чувство симпатии, и в то же время что-то мне в нем не нравилось.

- А ведь я собираюсь на охоту, уток пострелять. Может, съездите со мной. Здесь недалеко, километров пять будет. Поедемте! Пробковая кора от вас не уйдет - насмотритесь еще.

"А что, - подумал я, - надо своего героя наблюдать не только в деле". И я согласился.

Сучков повел меня в избу смотреть ружья. Изба оказалась довольно просторной, без перегородок. В двух углах стояли деревянные кровати, покрытые сшитыми из лоскутов одеялами, посреди избы - печь и два стола со скамейками. На неоштукатуренных стенах висели плакаты, оленьи рога и ружья.

Мы выпили на дорогу крепкую настойку и закусили солеными грибами. Во время нашей выпивки хозяйка сидела в стороне, спокойно сложив руки на коленях. Такое положение в этом доме считалось, очевидно, обычным, и меня все более занимал характер хозяина.

- Наталья, ружья, - приказал Сучков.

Наталья подала ружья, и мы пошли.

Метрах в десяти от дома протекала заросшая тростником и кувшинками протока. На берегу под развесистым ильмом лежала длинная узкая долбленая лодочка, называемая здесь по-удэгейски оморочкой. Сучков легко поднял оморочку и опустил на воду. Тузик, виляя от радости всем телом, ошалело крутился в ногах.

Я прыгнул в оморочку и еле устоял на ногах. Лодочка дернулась подо мной, вильнула кормой и, зачерпнув воды, закрутилась, готовая вот-вот погрузиться.

- Осторожней, черти тебя драли! - выругался Сучков. - Сиди смирно.

Вскоре оморочка успокоилась. Сучков вычерпал консервной банкой воду, и мы тронулись.

Сучков сидел на носу оморочки и делал плавные гребки двухлопастным веслом. Тонкий нос оморочки рассекал зеркальную гладь протоки, оставляя за собой на воде длинные валики; они медленно бежали к берегам и тихо покачивали круглые листья кувшинок. Часто протока сужалась и в этих местах сплошь перекрывалась кисейными ветвями ильмов, черемухи, оплетенными виноградными лозами. Мы скользили под ветви, пригибая головы, словно в подземные коридоры. Нас обдавало горьковатым запахом черемухи, прохладной влажностью и какой-то торжественной тишиной. Падающие с весел капли звонко тенькали, но лай Тузика, бежавшего по берегу, звучал глухо, как из подполья.

Сучков говорил, лениво пожевывая папироску:

- Люблю я вот так по тайге скользить. Не слышно тебя и не видно... Где утку или гуся подшибешь, где изюбра выследишь, а то и медведь выпрет сдуру на тебя, и его приберешь. Кормит тайга-матушка.

В его неторопливых, спокойных движениях чувствовались уверенность и сила. Казалось, он врос в лодку и лодка стала частью его самого, готовая в любую секунду ринуться в погоню или уйти от опасности.

- Давно вы здесь живете? - спросил я его.

- Шестнадцать лет. Я из-под Ярославля. В тридцать четвертом ушел из родного села. А потом лет пять слонялся по свету. Трудно нашему деревенскому брату к городской жизни привыкать. Я и маляром работал, и плотничал, и даже сапоги вздумал тачать... Все не то. Душа-то на волю просится. Тут и надумал: в учителя сельские подамся! И четыре года тянулся... аж башка трещала. И сдал, сначала за седьмой класс, а потом и педучилище закончил. Стали на работу направлять. "Куда тебя?" спрашивают. "Куда-нибудь в тайгу, в глухомань", - говорю. Вот меня и прислали сюда. Сначала учителем работал, а теперь в заготовителях числюсь да охотой промышляю. Так-то оно независимей, да и прибыльней.

В тайге показался большой прогал, и сразу стало виднее, как будто солнце выглянуло. Оморочка уткнулась в берег.

- Вылезем на минуту, - сказал Сучков, - у меня тут огородец.

На довольно большом клину земли, притиснутой с трех сторон к протоке, раскинулся огород. На грядках зеленела кустистая картофельная ботва, раскидистая приземистая капуста, помидоры.

- Ого, да у тебя тут целая усадьба! - не удержался я от восторга.

- Вот этими руками корчевали тайгу-то, - сказал Сучков не без гордости.

- Как же ты лошадь сюда доставляешь?

- Лошадь?! А где ее взять?

- В артели.

- Там всего две лошади... Да и не положено в тайге огороды держать. Это же потайной промысел. Мы картошку да капусту сажаем... Удэгейцы мак выращивают.

- Зачем?

- Гашиш делают... Кто продает, кто сам курит...

- Черт знает что! Ну, мак выращивать тайно - еще понятно. А запрещать картошку?

- И картошку запрещают. Мне положено всего десять соток на усадьбе. А у меня семья, скотина... Чем кормить? Купить негде. Вот и лазаешь по тайге, корчуешь ее, и сам уродуешься, и жену уродуешь...

- В город перебирайся.

- В городе на мою зарплату не проживешь... А здесь - тайга кормит. Хорошо!

- Уродоваться из-за десяти возов картошки? Чего ж хорошего?

Сучков ощупал меня своими колючими зелеными глазами, улыбнулся.

- Чудак человек! Ты когда-нибудь охотился? Или, может, рыбу ловил? Так вот, разве измеряешь добычу по труду, который затратишь на нее? Так и здесь. Ведь это - та же добыча. В ней никому отчета не даешь, а это главное. Ты походи по тайге, сколько в ней таких лоскутов найдешь.