Борис Екимов - На хуторе (рассказы)

Борис Екимов

На хуторе

рассказы

ПРИЕЗД

Обычно, когда летней порой я приезжаю на хутор к своему товарищу на короткое ли, долгое гостевание, в первый день, с вечера, мы ставим сетчонку. Это - обряд. Конечно, и рыбкой надо побаловаться. А еще - для удовольствия. Это самое "удовольствие" объявилось несколько лет назад. Приехал я, припозднившись, уже в сумерках, товарищ мой был немного навеселе. Он тут же скомандовал: "Пошли сетку ставить". Мне было, признаться, не до рыбалки: с раннего утра весь долгий жаркий день провел я в дороге, мыкаясь по округе пыльными избитыми проселками. Хотелось обмыться и скорее - в постель. Жена моего приятеля, добрая Валентина, это поняла и стала мужа корить: "Куда ты тащишь? Человек устал... Сетки твои..." Товарищ мой произнес веское:

- Я ему удовольствие хочу предоставить. Поняла?

Валентина лишь руками развела.

Снарядились мы вмиг. В железном корыте - рыболовная сеть, уже "набранная", то есть аккуратно уложенная: поплавки - к поплавкам, грузила - к грузилам. Всю эту снасть - на самоделочный просторный багажник велосипеда. И подались. До речного залива, до лодки, рукой подать.

И я скоро понял, что это и впрямь - удовольствие.

Тихая река, большая луна над холмами. Дух пресной воды, чакана, камыша; от холмов - еле слышный пахучий вей терпких степных трав. Ночная река темна и просторна, берега - молчаливы. Луна серебрит маковки высоких тополей, верб, золотит зыбкую дорожку поперек реки. Ночное безмолвие напоминает о том, какие далекие версты: воды, леса, поля, безлюдные и молчаливые, - стерегут эту густую тишину, в которой даже падающая звезда еле слышимо, но звучит, словно рвется что-то далекое, легкое. Вот она - белым огнем прочертив небосвод, погасла в темной реке.

Все ушло: дневная усталость, заботы. Осталась лишь ночь, парное тепло воды, близкой земли, терпкий и пресный дух. И бередящее душу: вот она - жизнь.

Сетку мы поставили, вернулись домой и долго еще не ложились спать, вечеряя с разговорами и новостями, как и бывает при встрече.

Вечером сетку поставили. Рано утром пошли ее снимать. Тоже удовольствие: алая заря, местами розовый туман над водой, в заливе, возле камышей, рыба играет, там и здесь круги на воде, а на глуби, на реке, нет-нет да и вывернется что-то большое. Бывает, вот так поутру плывешь на лодке - и вдруг возле борта начинают выпрыгивать из воды могучие толстолобики, один за одним. По пуду и больше. Вылетит золотистое чудище, изогнется и так хлестанет, что брызги - фонтаном. И в лодку запрыгивали. Бывало такое. Это не рыбацкие байки, а толстолобик. Из невода он уйдет легко, перепрыгнув через верхнюю обору. И в лодку сдуру заскочит. Лишь сумей удержать.

Нынче толстолобик не играл. Но улов оказался неплохим: пара лещей, сазанчик, хорошие красноперки, щурята, подлещики и конечно же новые поселенцы: "гибрид", или "душман", "гайдар", "демократ", - как хочешь его именуй, плодущая, прожористая, живучая помесь карася, карпа и черт-те кого. Ученые люди пускай расскажут, какого оккупанта они вывели и поселили, на нашу беду.

Рыбу мы принесли, представили хозяйке, жене приятеля.

- Сазанчики пожарю, по-нашенски, как вы любите. Ухи сами наварите... постановила Валентина. - А все остальное - куда хотите девайте. Не нужна рыба.

- Как "не нужна"! - возмутился хозяин. - Курам, с комбикормом... Жрут вовсю! Цыплятам, утятам...

- Куры не жрут. Заварила, наклала - не глядят. А цыплята по жаре еще запоносят, не дай бог, с твоей рыбы. Разнесть надо по людям. Дед Федор пускай возьмет, у него дочка приехала. Баба Катя щербы похлебает, она любитель. Хомовне я сама отнесу. Может, из беженцев кого углядите... А вот Шура идет, увидела она входящую во двор с коромыслом да пустыми ведрами маломерку Шуру по прозвищу Мормышка - бабочку телом крепкую, но ростом с вершок.

- Можно водички набрать? - здороваясь, спросила гостья.

- Бери, бери... - ответила хозяйка. - Тебе на полив, так черпай прямо из бака. А потом принеси сумку, рыбки покладу. Едите рыбу?

- Мы все едим! - весело отозвалась Мормышка.

Когда она с полными ведрами вышла со двора, хозяин спросил:

- Огород поливает?

- Посадила, говорит, кой-чего. И правильно. Своя зелень. А водокачка не работает какой день.

- Огородники... - осуждающе процедил Тимофей.

- Чего ты?..

- Да ничего... Для еды - за водой мыкаются. Теперь еще огород она будет поливать с нашей колонки.

- Жить-то надо...

- Башкой надо варить. Чего она этого-то родила? Самой жрать нечего, пацан голодный по дворам бегает. Теперь еще одного...

Товарищ мой - человек серьезный. Он рассуждает здраво. Мормышка живет без мужа. Двое детей. Один, правда, взрослый уже, вроде - в армии. Другой подросток. Весною она третьего сына родила. Говорит, на аборт денег не было.

Живет она недалеко. Домишко старый, колхозной постройки, для переселенцев. Немытые окошки с каким-то тряпьем, кособокое крылечко, дырявая крыша, вместо забора - репьи в человеческий рост да крапива. Поселенцы. Такой у них закон. Мимо двора пройти гребостно. Тем более, что Мормышка - соломенная вдова. Числится она - при хуторской водонапорной башне. Включает насос и выключает. Оклад от сельсовета: тридцать рублей в месяц. Пять буханок хлеба можно купить. Летом ходит полоть бахчи, за речку, к Конькову. Малая, но копейка. Осенью собирает шиповник, продает скупщикам. Вот и все доходы. А теперь еще и мальчонка родился.

Мормышка за рыбою прибежала скоро, семеня короткими толстыми ножками.

Добрая Валентина дала ей рыбы, принесла из погреба уже последние, прошлогодние яблоки, другой овощ.

- Яблочки невидные, но хорошие. Ты их натрешь, дитеночку, - наставляет она мамашу. - Моркови тоже натирай. А свеклу - себе. Я покладу в ведрушку, а ты ее потом принесешь.

Мормышка все забирает, благодарит, идет со двора нагруженная, переваливаясь, словно утка.

- За молоком вечером приходи, не боись... - напутствует ее хозяйка и говорит, словно оправдываясь: - Нехай хоть один наш дитенок на хуторе растет.

- А ты уверена, что наш, не чеченский? - спрашивает муж.

- Нет. Он - хорошенький, он от Вовки.

- Да там кроме Вовки...

- Наш, наш мальчонка, белявенький. Пускай растет. Приданого ему набрали со всего хутора. - Это уже для меня объяснение. - И она - бабочка неплохая. Но такая жизнь. Колхоз был, она безотказно работала. А сейчас трудно. Но старается. Грядки какие-то посадила. Сигарет, говорит, в райцентре взяла. Будет продавать. Малая, но копеечка. Самогон учится делать.

- Это точно! - подтвердил мой товарищ. - Я к Чокову зашел вечером, а его нету. Жена говорит: "У Мормышки". Я потом его перевстрел, смеюсь: "От живой жены бегаешь к Мормышке? Молодятинки захотелось?" А он нос копылит: "Работаю дегустатором. Позвала, налила, говорит, покушай. Как специалист. Можно продавать? Я доразу не понял, а со второго стакашка одобрил. Говорю, не хуже Мишкиного, лучше, чем у Вахи".

- Вот и правильно, - одобрила Валентина. - Как-то надо к нынешней жизни применяться. Не помирать же.

Валентина принялась за сазанчика, мы с приятелем чистили рыбу для ухи. Остальной улов быстро разошелся.

Дом моего товарища стоит посреди хутора. Когда-то рядом теснились школа, магазин, почта, клуб, медпункт, бригадная контора. Нынче - руины да пустыри с заплывшими ямами. Подворье моего товарища теперь словно пуп, мимо не пройдешь и не проедешь. Здесь хранит свой нехитрый инструмент приходящий фельдшер. И хлебовозка, коли доберется, останавливается и торгует рядом. Тут телефон, считай, на хуторе единственный, потому что другой - у бывшего колхозного бригадира, который на отшибе живет и не больно гостей привечает. А здесь, пожалуйста, в любое время приходи и звони. В пору летнюю, для удобства, телефон стоит на крыльце, под навесом. И народ идет.

Покойная баба Акуля с этого двора не выводилась. Хозяева, бывало, уедут, а она все равно придет и дремлет на скамейке возле крыльца. "Она у нас была как замочек", - с улыбкой вспоминает покойницу жена моего товарища.

Дед Федор, вдовец и бобыль, заглядывает по три раза на дню. Порой здесь и отобедает. Баба Катя, на правах родной тетки хозяина, забегает всякий день, потому что ее сын Петро из города, с работы, звонит по утрам, справляясь о матери. Близкие соседи: Чоков да Юрий. Кума Шура да кум Павло по прозвищу Лис, у них дети - в райцентре. Кравченко, Мишка Хука, чеченка Полина, чеченцы же Алик да Ваха. Словом, весь свой хутор да еще и малый соседний, который за речкой. И тоже: "Передайте да перекажите..." - "Туда проводу нет! - порой отвечает мой товарищ. - Как я передам?! - Но быстро меняет гнев на милость: Ладно. Чего-нибудь придумаем".

Иногда вся эта колгота ему надоедает, и он грозится:

- Поставлю забор шиферный, сплошняком, железные ворота и прикрою эту ярмонку.

- Додумался... - перечит ему добросердечная Валентина. - Забрались в глухомань да еще стеной отгородимся.

- Отгорожусь!

- Отгораживайся и живи бирюком за железными воротами. А я в город уеду!