— … да, но опять же насколько это поможет?
— Если это даст ему хотя бы неделю, то я готов на всё!
— Я понимаю вашу озабоченность, сын всё-таки, но такого лекарства я не знаю. И чтоб не обнадёживать вас, скажу — жить ему не более суток, если протянет двое — счастливчик, но это максимум.
С такими словами доктор покинул дом, но в голове Бориса никак не утихал вердикт «не более суток». Однако его отец — Дмитрий уже больше года страдал от астмы и болезнь медленно, но верно поедала его. Единственное, что мог посоветовать врач — свежий воздух и обилие фруктов, поэтому, ещё зимой, отец да сын перебрались в загородный дом, что стоял у реки, а начиная с лета, за исключением ночи, отец обитал на террасе, с вазочкой фруктов. На дворе стоял август, ночи уже были тёмные как весной, но в остальном он ничем не уступал своим братьям — Июню и Июлю.
Поражённый таким заключением, сын медленно спустился к отцу. Тот мирно, как новорожденный, лежал в кровати, доедая яблоко. Было такое чувство будто и не было никакой астмы и что он просто решил отдохнуть на воздухе в жаркий день. Неизвестно от чего Дмитрий был так спокоен, то ли он уже давно понял, что это конец, то ли наоборот был оптимистом и даже в последний день жизни надеялся на лучшее. В его взгляде не было страха, в его движениях сохранялась та же плавность, что и до болезни.
— Ну что сказал врач?
И тут Борис не знал, что ответить. Сказать правду тяжело, вдруг всё его спокойствие держится на неведении, но и солгать — подло, не хочется, чтоб он встретил смерть внезапно. Подумав секунду, он, со скрипом в голосе, ответил:
— Отец, если верить доктору, то ты не доживёшь до следующего дня.
Но Дмитрий даже не расстроился и даже чуть улыбнулся.
— Ну что ж, я прожил долгую и счастливую жизнь и мне не о чём жалеть.
— То есть ты так спокоен даже узнав, что жить тебе меньше суток?
— А что я должен, по-твоему, делать? Ты говоришь, что я скоро умру и повлиять на это я не в силах, так что я должен делать?
— Может ты и прав, отец, но обычно я встречал людей иного мнения.
— Так и Бог им судья, сын мой. Если ты так разбит такой новостью, то побудь со мной, поговори. Я готов с тобой хоть до ночи говорить.
Однако Борис не стал общаться, он лишь сказал, что побудет у себя в комнате до вечера, чтоб хоть как-то успокоиться, а там уже, к закату, выйдет.
Ничего уже не волновало Дмитрия: ни потерянная должность мэра, ни долги, как следствие затрат на лекарства, ни скорая осень. Даже о судьбе сына он думал только как о том пойдёт ли завтра дождь или нет. Конечно, он желал сыну добра, но, с другой стороны, зная сына, он понимал, что тот не пропадёт. И лишь об одном человеке были его мысли.
Дело шло к вечеру. Отец всё так же безмятежно лежал и ел, прилежащая река спокойно шла за горизонт, а оттуда, с востока, к Дмитрию шла смерть. Наконец, сын спустился к отцу:
— Как ты?
— Получше чем неделю назад. Видимо врач соврал.
— Тоже хочу надеяться, но почему ты так спокоен? Ты ведь понимаешь, что ничего этого не будет: ни меня, ни дома, никого вообще? Разве тебя не пугает неизвестность?
— Как можно пугаться неизвестности, если вся жизнь — это путешествие в неизвестность. Смерть — это будущее, такое же, как и женитьба в юности. Я прожил такую жизнь о какой только мечтать можно: прожил со своей любовью всю жизнь, воспитал прекрасного сына, стал главой не самого захудалого города и даже сейчас я встречаю смерть не в дикой боли и не в окопе, а здесь в своём доме, лежа в мягкой кровати и разговаривая с тобой. И самое главное я встречу её, которую любил всю жизнь — мою жену.
— Вот чем ты меня всегда вдохновлял — абсолютным оптимизмом. Помню, что ты даже после её смерти старался не впадать в уныние.
— «Лучше и не вспоминать, одно хорошо, что после смерти мы увидимся, — он с минуту смотрел вдаль. — Я хочу, чтобы ты кое-что сделал».
— Всё что угодно.
— В городе осталось моя сестра, я хотел бы с ней проститься и поэтому поезжай к ней, скажи, что совсем заболел и очень жду её.
— Но если ты…
— Не волнуйся, я себя знаю. Ещё пару дней должен протянуть.
Солнце ещё не успело скрыться как Борис уехал. Дмитрий понимал — это конец. Его “выздоровление” можно было объяснить лишь последним приливом сил перед неизбежностью. Мир уже начинал становиться чужим местом, будто смерть овладевала ним. Он даже знал, что сестры в городе нет, она путешествует по Европе, а сына он отправил лишь бы не видеть его слёз. Может это и было грубостью или эгоизмом, но отец имел твёрдую решимость встретить смерть в одиночку.
Ночь. Небо было безоблачным, полным звёзд. Ветра почти не было, лишь листья колыхались. Вдруг Дмитрий увидел, как к дому подходил мужчина в чёрной тоге. «Вот и всё, теперь нужно лишь ждать», — понял он.
— Ну здравствуй, Дмитрий.
— Здравствуйте, Вы как из Рима.
— И там Я был. Что ж, предлагаю не тянуть.
— «Нет, лишь ответьте мне на один вопрос», — проговорил Дмитрий, что Он даже опешил, ведь не часто Ему приходилось видеть людей, которые хотели от Него чего-нибудь ещё. Зачастую Он слышал лишь крики и вопли о пощаде, но этот хоть и старый, но мужественный человек своим спокойствием и, одновременно, решимостью, вызвал в Нём неподдельную заинтересованность.
— Что угодно?
— я прожил счастливую и, в каком-то смысле, даже беззаботную жизнь, хотя о чём это я, когда Вы меня насквозь знаете, смысла не вижу распинаться. Так о чём я? Моя жена умерла несколько лет назад, будем
