Было уже поздно. У Передонова в квартире горели лампы, окна ярко выделялись в уличной темноте.
Вокруг чайного стола сидели гости: Грушина, – она же теперь ежеденничала у Варвары, – Володин, Преполовенская, ее муж, Константин Петрович, высокий человек лет под сорок, матово-бледный, черноволосый и необычайно молчаливый. Варвара принарядилась, – надела белое платье. Пили чай, беседовали. Варвару, как всегда, беспокоило, что Передонов долго не возвращался. Володин с веселым блеющим хохотом рассказал, что Передонов пошел куда-то с Рутиловым. Это увеличило Варварино беспокойство.
Наконец явился Передонов с Рутиловым. Их встретили криком, смехом, глупыми, нескромными шутками.
– Варвара, а где же водка? – сердито крикнул Передонов.
Варвара метнулась из-за стола, виновато ухмыляясь, и быстро принесла водку в большом, грубо граненом графине.
– Выпьем, – угрюмо пригласил Передонов.
– Подожди, – сказала Варвара, – Клавдюшка закуску принесет. Копа, шевелись, – крикнула она в кухню.
Но уже Передонов разливал водку по рюмкам и бормотал:
– Чего ждать, время не ждет.
Выпили и закусили пирожками с черносмородинным вареньем. У Передонова, чтобы занимать гостей, только и было в запасе, что карты да водка. Так как за карты сесть еще нельзя было, – чай надо было пить, – то оставалась водка.
Меж тем принесли и закуску, так что можно было и еще выпить. Клавдия, уходя, не затворила двери, и Передонов забеспокоился.
– Вечно двери настежь, – ворчал он.
Он боялся сквозняка, – простудиться можно. Поэтому в квартире всегда было душно и смрадно.
Преполовенская взяла яйцо.
– Хорошие яйца, – сказала она, – где вы их достаете?
Передонов сказал:
– Это еще что яйца, а вот в нашем имении у отца курица по два крупных яйца в день круглый год несла.
– Что ж такое, – ответила Преполовенская, – эка невидаль, нашли чем хвастать! У нас в деревне была курица, несла в день по два яйца и по ложке масла.
– Да, да, и у нас тоже, – сказал Передонов, не замечая насмешки. – Если носят другие, так и она несла. У нас выдающаяся была.
Варвара засмеялась.
– Петрушку валяют, – сказала она.
– Уши вянут, такой вздор вы несете, – сказала Грушина.
Передонов свирепо посмотрел на нее и ответил с ожесточением:
– А коли вянут, оборвать их надо.
Грушина смутилась.
– Ну, уж вы, Ардальон Борисыч, всегда такое скажете! – жалобно сказала она.
Остальные сочувственно смеялись. Володин, щуря глаза и потряхивая лбом, смешливо объяснял:
– Если у вас уши вянут, то вам их оборвать надо, а то нехорошо, коли они у вас завянут и так мотаться будут, туда-сюда, туда-сюда.
Володин показал пальцами, как будут мотаться вялые уши. Грушина прикрикнула на него:
– Ну уж вы, туда же, сами ничего придумать не умеете, на готовенькое прохаживаетесь! Володин обиделся и сказал с достоинством:
– Я и сам могу, Марья Осиповна, а только как мы в компании приятно время проводим, то отчего же не поддержать чужую шутку! А если это вам не нравится, то как вам будет угодно, – как вы к нам изволите, так и мы к вам изволим.
– Резонно, Павел Васильевич, – со смехом одобрил его Рутилов.
– Уж Павел Васильевич за себя постоит, – с лукавою усмешкою сказала Преполовенская.
Варвара отрезала кусок булки и, заслушавшись затейливых речей Володина, держала нож в руке. Острие сверкало. Передонову стало страшно, – а ну, как вдруг зарежет. Он крикнул:
– Варвара, положи нож!
Варвара вздрогнула
– Чего кричишь, испугал! – сказала она и положила нож. – Ведь вы знаете, у него все привереды, – объяснила она молчаливому Преполовенскому, видя, что он поглаживает бороду и собирается что-то сказать.
– Это бывает, – сладостным и грустным голосом заговорил Преполовенский, – у меня был один знакомый, так тот иголок боялся, все боялся, что его уколют и иголка уйдет во внутренности. И ужасно боялся, представьте, как увидит иголку…
И, раз начавши говорить, уже он не мог остановиться и все на разные лады пересказывал одно и то же, пока его не перебил кто-то, заговорив о другом. Тогда он опять погрузился в молчание.
Грушина перевела разговор на эротические темы. Она рассказала, как ее ревновал покойник-муж и как она ему изменила. Потом рассказала слышанную от столичного знакомого историю о любовнице некоего высокопоставленного лица, как она ехала по улице и встретила своего покровителя.
– Она ему и кричит: здравствуй, Жанчик! Это на улице-то! – рассказывала Грушина.
– А вот я на вас донесу, – сердито сказал Передонов: – разве можно про таких знатных лиц такие глупости болтать?
Грушина испуганно залепетала:
– Да ведь я что ж, – мне так рассказывали. За что купила, за то и продаю.
Передонов сердито молчал и пил чай с блюдечка, налегая на стол локтями. Он думал, что в доме будущего инспектора не подобает непочтительно говорить о вельможах. Он злился на Грушину. Еще досадовал его и был ему подозрителен Володин: что-то уж слишком часто называл он Передонова будущим инспектором. Один раз Передонов даже сказал Володину:
– Что, брат, завидно, небось! Да, вот ты не будешь инспектором, а я буду.
На это Володин, придав своему лицу внушительное выражение, возразил:
– Всякому свое, Ардальон Борисыч, – вы в своем деле специалист, а я в своем.
– А Наташа-то наша, – сообщила Варвара, – от нас прямо к жандармскому поступила.
Передонов вздрогнул, и лицо его выразило ужас.
– Врешь? – вопросительно сказал он.
– Ну вот, чего мне врать, – ответила Варвара, – хоть сам поди к нему, спроси.
Это неприятное известие подтвердила и Грушина. Передонов был ошеломлен. Наскажет чего и не было, а жандармский на ус намотает и, пожалуй, напишет в министерство. Это скверно.
В это самое время глаза Передонова остановились на полочке над комодом. Там стояло несколько переплетенных книг: тонкие – Писарева и потолще – «Отечественные Записки». Передонов побледнел и сказал:
– Книги-то эти надо спрятать, а то донесут.
Раньше эти книги Передонов держал на виду, чтобы показать, что у него свободные мнения, – хотя на самом деле он не имел ни мнений, ни даже охоты к размышлениям. И эти книги он только держал, а не читал. Давно уже не прочел он ни одной книги, – говорил, что некогда, – газет не выписывал, новости узнавал из разговоров. Впрочем, и узнавать ему нечего было, – ничто во внешнем мире его не занимало. Над подписчиками на газеты он даже издевался, как над расточителями денег и времени. Дорого, подумаешь, было для него его время!
Он пошел к полочке, бормоча:
– Уж у нас такой город, сейчас донесут. Помоги-ка, Павел Васильевич, – сказал он Володину.
Володин подошел к нему с серьезным и понимающим лицом и осторожно принимал книги, которые передавал ему Передонов. Себе взял Передонов пачку книг поменьше, Володину дал побольше и пошел в залу, а Володин за ним.
– Куда же вы их спрячете, Ардальон Борисыч? – спросил он.
– А вот увидишь, – с обычною угрюмостью ответил Передонов.
– Что же это вы потащили, Ардальон Борисыч? – спросила Преполовенская.
– Строжайше запрещенные книги, – ответил Передонов на ходу. – Донесут, коли увидят.
В зале Передонов присел на корточки перед печкою, свалил книги на железный лист, – и Володин сделал то же, – и принялся с усилием запихивать книгу за книгою в неширокое отверстие. Володин сидел на корточках рядом с ним, немного позади, и подавал ему книги, сохраняя глубокомысленное и понимающее выражение на своем бараньем лице с выпяченными из важности губами и склоненным от избытка понимания крутым лбом. Варвара заглядывала на них через дверь. Со смехом сказала она:
– Пошел валять петрушку!
Но Грушина остановила ее:
– Ой, голубушка, Варвара Дмитриевна, вы так не говорите, – за это большие неприятности могут быть, коли узнают. Особенно, если учитель. Начальство страсть как боится, что учителя мальчишек бунтовать научат.
Напились чаю и уселись играть в стуколку, все семеро вокруг ломберного стола в зале. Передонов играл с азартом, но плохо. Каждое двадцатое число ему приходилось уплачивать дань своим соучастникам в игре, особенно Преполовенскому; этот получал и за себя и за жену. В выигрыше чаще всего были Преполовенские. У них были условленные знаки, – постукивание, покашливание, – посредством которых они обменивались известиями о своих картах. Сегодня Передонову сразу не повезло. Он спешил отыграться, а Володин медлил сдавать и тщательно уравнивал карты.
– Павлушка, сдавай, – нетерпеливо крикнул Передонов.
Володин, чувствуя себя в игре особою, равною всем остальным, сделал значительное лицо и спросил:
– То есть как это Павлушка? По дружбе или как?
