Тропы резко идут на убыль.
Далее - привычная для А.Чехонте сценка, "около мороженщиков", потом занимающее более трех страниц, то есть свыше половины общего объема очерка, описание ярмарочных балаганных представлений. С.32
Это уже тем более не гоголевская сфера.
Заметно меняется интонация автора, вышедшего из поля зависимости от гениального предшественника. На смену эпическим преувеличениям приходит неприглядная достоверность низкой прозы: "...бедность таланта соперничает с бедностью балаганной обстановки. Вы слушаете и вам становится тошно. Не странствующие артисты перед вами, а голодные двуногие волки. Голодуха загнала их к музе, а не что-либо другое... Есть страшно хочется!" [С.1; 250].
После этих сопоставлений текст оживляется только рядом не слишком оригинальных глагольных метафор при описании музыкантов, сопровождающих представление: "Лучше всего оркестр, который заседает направо на лавочке. (...) Один пилит на скрипке, другой на гармонии, третий на виолончели (с 3 контрабасовыми струнами), четвертый на бубнах. (...) Рука его ходит по бубну как-то неестественно ловко, вытанцовывая пальцами такие нотки, какие не взять в толк и скрипачу" [С.1; 251-252].
В следующей затем сценке используется метонимия, традиционная как для этого жанра, так и для очерка:
"Перед началом спектакля входит чуйка, крестится и садится на первое место. (...)
Чуйка неумолима. Она надвигает на глаза фуражку и не хочет уступать своего места. (...)
Чуйка предлагает свой пятак. (...) Чуйка пугается" [С.1; 252].
Заканчивается очерк выводами в форме расхожих, устойчивых выражений. Автор подводит итог описанию качелей: "С барышнями делается дурно, а девки вкушают блаженство". И суммирует впечатление в целом, цитируя древнее изречение: [С.1; 252].
Произведение, начатое как юмористический очерк, приобретает в финале почти трагическое звучание, напоминая гоголевское: "Скучно на этом свете, господа!"
Завершая разговор о "Ярмарке", подчеркнем, что наиболее интересные находки в сфере поэтики сопутствовали здесь Чехову при опоре на опыт знакомства с ключевыми чертами стилистики Н.В.Гоголя.
Развернутый анализ связей двух писателей не входит в задачу нашего исследования.
Тема "Гоголь и Чехов" разработана достаточно основательно. Суммарный обзор важнейших достижений в этой области можно найти в статье Г.Бердникова с соответствующим названием и в ряде других работ, посвященных более частным вопросам темы .
В данной книге материал сопоставительного характера будет приводиться лишь эпизодически, попутно, в самых необходимых случаях, чтобы не заслонять предмет разговора. С.33
Мрачноватый финал "Ярмарки" словно задает тон рассказу "Барыня" (1882), продолжающему линию "серьеза".
Стилистика произведения, посвященного органичной для русской литературы, но не очень органичной для Антоши Чехонте теме угнетенного положения крестьян, предельно скупа, лаконична, несмотря на довольно большой объем произведения. Авторский слог не характерен для ранних чеховских текстов именно своей сухостью и явно выдает экспериментальный характер написанного.
Молодой Чехов пробует разные грани "серьеза" и ищет соответствующие им способы стилистического оформления.
Вероятно, стилистика рассказа обусловлена еще и тем, что произведение готовилось для журнала "Москва", в котором "из номера в номер шли сценки, рассказы, романы с продолжением, так или иначе связанные с деревенской жизнью".
Чехов не стремился воспроизвести господствующие в журнале стилистические нормы, тяготеющие к мелодраматической аффектации, а, скорее, отталкивался от них, двигаясь в направлении другой крайности.
Незадолго до чеховского текста в "Москве" был напечатан рассказ М.Белобородова "Гремячевские луга", по сюжету и теме близкий "Барыне", характерный образец нравоучительной прозы, преобладающей в журнале .
Сюжетно-тематическая близость двух произведений резче подчеркивает разницу в художественном исполнении.
Совершенно очевидно, что даже создавая "адресный" рассказ, А.Чехонте попутно решал и свои собственные стилистические проблемы.
Из тропов здесь преобладают сравнения, но - выдержанные в общем стилистическом ключе и, в основном, представляющие собой расхожие, не индивидуализированные речения: "Он был бледен, не причесан и глядел, как глядит пойманный волк: зло и мрачно" [С.1; 262]; "...мчались, как бешенные, стрелковские кони... Коляска подпрыгивала, как мячик... "[С.1; 263]; "Степан встрепенулся, побледнел и побежал, как сумасшедший" [С.1; 270].
Сравнение "бледный, как смерть", ставшее общеязыковым, употреблено в рассказе трижды, причем, данные повторы в рамках одного произведения художественно никак не мотивированы.
Общеязыковыми и литературными штампами являются использованные в рассказе метафоры: "продавал свою душу", "в груди грызла тоска", "в голове у него по обыкновению стоял туман" [С.1; 264]; "В знойном воздухе повисла угнетающая тоска..." [С.1; 272].
Несколько выбивается из общего тона короткое пейзажное описание, предваряющее уже приведенное сравнение:
"Под вечер, когда заходящее солнце обливало пурпуром небо, а золотом землю, по бесконечной степной дороге от села к далекому горизонту мчались, как С.34
бешеные, стрелковские кони..." [С.1; 263].
В контексте рассказа это цветистое метафорическое описание, почти пародийное, в духе "Тысячи одной страсти", не слишком уместно. Однако у него есть кое-что общее с другими тропами произведения.
По существу это те же самые тропы, которые Чехов использовал прежде. Приведенные конструкции нетрудно представить, а главное - найти в его юмористике. Тропы данного типа со всей наглядностью демонстрировали свою неспособность органично выразить серьезное, трагическое содержание.
После рассказа из русской жизни - другая крайность, повесть "Ненужная победа" (1882), действие которой происходит в Венгрии, а герои странствующие артисты.
Обращение к таким персонажам могло быть отчасти инспирировано соответствующими авторскими рассуждениями из очерка "Ярмарка": "Не странствующие артисты перед вами, а голодные двуногие волки" [С.1; 250]. Негативный смысл высказывания в повести не отразился, зато голод - в полной мере.
Стилистика произведения также носит в ряде черт экспериментальный, учебный характер.
Скорее всего, именно здесь А.П. Чеховым впервые было использовано перефразированное выражение из Шекспира, прозвучавшее, в несколько измененном виде, и в рассказе "Двадцать девятое июня". Охотничий рассказ увидел свет именно 29 июня, в день открытия охотничьего сезона, а первый фрагмент повести, содержащий нужное нам высказывание, - 18 июня того же года. Как бы то ни было, в уста бродячего скрипача Цвибуша Чехов вложил впечатляющий оборот: "пьян, как сорок тысяч братьев" [С.1; 275].
Надо сказать, что находка понравилась юмористу.
Настолько, что гамлетовские братья, в том же численном составе, еще пять раз, в разных сочетаниях, но неизменно - в форме сравнения всплывут в произведениях Чехова 1882 - 1886 годов. "... пьян, как сорок тысяч сапожников" [С.5; 483] - такой была их лебединая песня. 1886 год оказался для них рубежом, которого они не смогли преодолеть. Примелькались. К тому же правила игры вновь начали серьезно меняться.
Однако четыре года "братья" служили Антоше Чехонте верой и правдой.
В условиях чеховского торопливого многописания такие повторы, порожденные литературным конвейером, наверное, были неизбежны.
Но разумеется, повесть интересна для нас не только "братьями".
Тропов здесь довольно много.
Уже на первой странице обнаруживается двойная метаморфоза: "Земля трескается, и дорога обращается в реку, в которой вместо воды волнуется пыль" [С.1; 273].
Метаморфоза интересна своей кольцевой формой. Сначала дорога становится рекой, но завершающее конструкцию слово "пыль" возвращает нас к реальности. С.35
И здесь возникает необходимость вновь обратиться к Гоголю и вспомнить его сбитенщика из "Мертвых душ". На этот раз придется привести цитату, для большей наглядности сопоставления: "В угольной из этих лавочек, или, лучше, в окне, помещался сбитеньщик с самоваром из красной меди и лицом так же красным, как самовар, так, что издали можно было бы подумать, что в окне стояло два самовара, если бы один самовар не был с черною как смоль бородою".
Превратившийся в самовар сбитенщик вновь становится собой благодаря "черной как смоль бороде".
Если в очерке "Ярмарка" Чехов обыграл связь лица с чайником на основании той общности, что у обоих объектов имеется нос, то здесь, как видим, использует кольцевую форму специфической гоголевской метаморфозы.
Тут уже нет и тени копирования, а есть - освоение приема и успешное его применение.
Рассматриваемая гоголевская метаморфоза по существу оборачивается сравнением, поскольку возвращает читателя к исходной точке. Это подчеркивается тем, что ключевые этапы довольно странного превращения обозначены сравнениями: "лицом так же красным, как самовар" и "черною как смоль бородою".
