- Он не просто делец.
- Прости, я не так выразился. К тому же о своем князе.
- Когда ты согласился с моим предложением принять от него деньги на княжество, я сразу поняла: ты меня окончательно разлюбил. Иначе бы ты ни за что не согласился. Ну, что молчишь? Не любишь меня больше нисколько? Ладно, можешь не отвечать. И кстати, напрасно ты жалеешь свою Ирочку. У нее свой бизнес, хороший дом, куча денег, живет себе припеваючи. Тут ее недавно по телевизору показывали, она нас жить учила. Красивая, я согласна. Но я, однако, всех милее, всех румяней и белее. Ну хоть с этим-то согласись!
- Согласен.
- Ну а как ты расстался с нею? Как ты решился-то? Ведь ты никого не в состоянии сам бросить. Надо, чтоб тебя бросили.
- Ты права. Это произошло совершенно случайно. Однажды утром она особенно зло отвечала на мои попытки разбудить ее, отстаивая свое священное право "совы" спать до полудня. Она огрызнулась и уснула с таким озлобленным лицом, что я долго глядел на это страшное, злое лицо и ловил себя на мысли, что готов сейчас задушить собственную жену, которую когда-то так любил. Я спохватился и понял: это конец! Тихонечко собрался, взял самые необходимые вещи, деньги - благо они случились тогда - и сбежал. Просто сбежал. Шел и был уверен, что дойду до метро и возвращусь. Сел в метро и думал: доеду до Курского вокзала и помчусь назад. На Курском мне удалось взять билет на поезд в Крым, отправляющийся через десять минут. Я сел в купе и думал: сейчас встану и поеду домой. Потом поезд тронулся, и мне стало хорошо-хорошо. Боже мой, если б ты знала, Катенька, до чего же мне стало тогда хорошо! Я чуть с ума не сошел от счастья. Это был самый лучший день в моей жизни. И наверное, я тогда уже задумал создать колонию "жаворонков". А может быть, еще раньше, когда жил с Ириной и злился на нее за то, что она спит так подолгу. Мне, например, очень нравился анекдот про мужика, который думает о жене: "Эх, дурак я, дурак! Если б десять лет назад убил ее, сейчас бы уже из тюрьмы вышел".
- Да, это хороший анекдот, - улыбнулась Катя. - Хорошо, что он нравится тебе не в применении ко мне. А ты, я гляжу, так разволновался, рассказывая про свою жизнь с Ириной, что и спать передумал. Волнуешься, когда вспоминаешь о ней?
- Волнуюсь, - признался Владимир Георгиевич. - Многое, правда, уже перекипело, но не все. Ее вечная ревность, ее вечное недовольство мною так до сих пор и стоят комом в горле. Ее скандальный голос так и звучит порой в ушах, хотя я уже давно его не слышал.
- Соскучился?
- Ага. Жалею, что на магнитофон не записал.
- Ладно, хватит об этом. Мне надоело про нее. Расскажи лучше что-нибудь про птиц. Я так люблю слушать, когда ты рассказываешь про птиц. Когда мы с тобой жили, я часто сожалела, что я не птица. Давай про птиц, влагере!
Это было их заветное слово. - "Влагере" означало три первых буквы его имени и по две от отчества и фамилии.
- Про птиц? Пожалуйста. Тут я познакомился с одним оригинальнейшим человеком, творцом разных новых теорий. Например, теория похудения. Человека, желающего похудеть, раздевают догола, связывают по рукам и ногам и так оставляют на месяц в квартире одного. Он вынужден ползать на брюхе или неуклюже скакать на связанных ногах. Через месяц он превращается в змею. В иных случаях откроют дверь, а там никого - змея уползла в пустыню и там счастливо зажила.
- А при чем же тут птицы? Это же о змеях!
- В том-то и дело, что фамилия изобретателя такого метода похудения Воробьев.
Княгиня посмотрела на отца-основателя особенным взглядом и тихо сказала:
- Ах, Воробьев!.. Тогда понятно.
- Представляешь, он мне рассказывал, как одно время работал экстрасенсом. Дома у себя, бывало, соберет в одной комнате человек десять и говорит им: "Сейчас я уйду в другую комнату и оттуда буду делать пассы, и каждый из вас потихоньку, не все сразу, начнете ощущать, как из вас выходит все дурное. Многих начнет корежить, некоторые по полу станут ползать, на стенку полезут. У меня один раз даже был случай, что человек в этих корчах до потолка по стене добрался. Но предупреждаю: есть люди, неподвластные очищению, эти уже безнадежны, они засорены так, что для них нужен чистильщик с Тибета. Этим у меня нечего делать". Скажет так и уйдет в другую комнату, там сидит целый час, чаек попивает, книжечку почитывает, никаких пассов не делает. Через час придет в ту, другую комнату, а там один по полу ползает, другой на стену лезет, и всех корчи одолевают очищаются, значит. Он руками помашет, они корчиться перестают и начинают восхищаться: "Ах, это было что-то небывалое! Ах, это так прекрасно! Ах, я чувствую, как из меня столько дурного повылезло!" И беспрекословно отстегивают Воробьеву, сколько он скажет. Да еще потом на повторные сеансы очистки являются и верят, будто он их очищает.
Машина остановилась. Катя откинулась от руля и смотрела на Владимира Георгиевича тем особенным взглядом, который был ему так хорошо знаком.
- Смешно, правда? - промолвил Ревякин, понимая, что сейчас произойдет.
- Да, смешно, - тихо прошептала Катя. - Необычайно смешно. Просто обхохочешься. Поцелуй меня.
Это не было приказом. Она умоляюще простонала свою просьбу. Внутри у Владимира Георгиевича все переполнилось, он обхватил ладонями лицо Кати и жадно припал губами к ее горячему рту, одновременно нащупывая рычаг, с помощью которого откидывались спинки кресел автомобиля...
Потом они проснулись почти одновременно оттого, что на сиденьях машины вдвоем и обнявшись спать было все-таки неудобно. Ревякин огляделся по сторонам и увидел, что еще ночь, они в машине, стоящей на обочине шоссе. Часы показывали пять.
- Пожалуй, не успеем до рассвета приехать, - проворчала Катя, но проворчала счастливо.
- Успеем, - возразил Владимир Георгиевич. - Теперь я за руль сяду. Статистика дорожных происшествий показывает, что женщина, только что изменившая мужу...
- Ладно, ладно, садись, птичник!
Он сразу бросил джипу большую скорость. Джип, казалось, весьма был доволен этим, ибо доселе недоумевал, зачем понадобилось так долго стоять на обочине. Теперь он весело рычал, набирая и набирая ход.
- Ты решил разбиться? - сладко зевнула княгиня Жаворонкова. Прекрасно тебя понимаю.
- Либо разобьемся, либо поспеем к рассвету, - грозно ответил Ревякин. - И то и другое - хорошо.
- Все же второе предпочтительнее. А то вдруг не погибнем, а только покалечимся.
- Нет уж, погибнем! Любишь гибнуть?
Когда миновали Дубну и Кимры, стало заметно светать. До рассвета оставалось полчаса, а до княжества - километров восемьдесят. Хуже всего теперь было и не успеть, и не разбиться насмерть. Поглядев на Катю, он заметил, что вид у нее довольно обреченный. Она смекнула, что он и впрямь готов сейчас врезаться куда-нибудь.
- Прибавь еще чуток скорости, а то не успеем, - смело сказала она, когда он уже ожидал, что она взмолится о пощаде.
И он прибавил еще. Никогда в жизни ему не доводилось гнать с такой скоростью. И вся его жизнь пролетала мимо него столь же стремительно. Вспомнив о том, что перед смертью перед человеком проносится все прожитое, Ревякин утвердился в мысли о гибели, которая должна вот-вот произойти.
- И все-таки ты зря так грубо о своей Ирине, - ни с того ни с сего заговорила о его второй жене его первая жена. - Я ходила на выставку ее вышивок. Это что-то волшебное. У нее огромное будущее, и в нем нет для тебя места. Может, потому ты и злишься?
- Да я не злюсь, не злюсь... - пробормотал Владимир Георгиевич, которому сейчас никак не хотелось говорить об Ирине. - Просто она такой тип женщины... Ей нужно сидеть ночью за вышивкой и ждать либо мужа с войны, либо сына с попойки, либо жениха со сватовством, либо неведомо кого.
- Почему ты не скажешь: "Сына с войны, а мужа с попойки"? Разве она ждала тебя с войны, а не с попоек?
- Каждая моя попойка была как война... - смущенно пробормотал Ревякин. Княгиня уязвила отца-основателя. - Знаешь, Катя, в Южной Америке есть такая птичка, которая когда самец оплодотворит ее, гонится за ним и клюет, что называется, в хвост и в гриву, а иногда и до смерти заклевывает.
- Ты, влагере, еще никого не оплодотворил, потому до сих пор еще жив, не заклеван досмерти, - рассмеялась Катя довольно злобненько.
- Мы, кажется, ругаемся? - спросил Владимир Георгиевич.
- Вроде того. Прости, это я сдуру затеяла. Почему ты сбросил скорость? Боишься погибнуть, так никого и не оплодотворив?
- Нет, не хочется гибнуть, ругаясь с тобой. После того, что случилось на обочине, какая была бы радость разбиться всмятку, чтобы наши с тобой оторванные руки и ноги перемешались. А теперь ты еще, поди, укусишь меня при последнем издыхании.
- Как вы разговариваете с княгиней, отец-основатель!
- А вы, ваше высочество, полагаете, что князья стоят выше отцов-основателей? Ошибаетесь! Не было бы меня - не было бы и княжества, вы бы с его высочеством не были б никакими высочествами, оставаясь простыми "новыми русскими". Прелестно! И катались бы вы банально по Кипрам и Таиландам, профукивали денежки на смех аборигенам. тоска!
