11 февраля 1903 г. А. П. Чехов писал О. Л. Книппер-Чеховой из Ялты: «А ты читала статью С. А. Толстой насчет Андреева? Я читал, и меня в жар бросало, до такой степени нелепость этой статьи резала мне глаза. Даже невероятно. <…> Теперь кто нагло задерет морду и обнахальничает до крайности — это г. Буренин, которого она расхвалила» (Чехов. Письма, т. 11, с. 150). Письмо графини С. А. Толстой как «сенсация» обошло все русские газеты и было перепечатано за рубежом. Вопрос, только ли свое мнение выразила С. А. Толстая, или это было еще и мнение Л. Н. Толстого как о рассказе «В тумане», так и об общем направлении творчества Андреева, занимал читателей и критиков. Не удивительно, что все взоры были обращены к Ясной Поляне. Однако Л. Н. Толстой не счел необходимым для себя вмешиваться в полемику вокруг рассказа «В тумане». Несколько позже в разговоре с навестившим его в Ясной Поляне Е. Соловьевым-Андреевичем Л. Н. Толстой дал сдержанно-одобрительную оценку этому произведению. Он сказал: «Это вот следовало сделать. Андрееву ли, или кому другому, во всяком случае следовало указать на факт этой ранней похотливости и того отвратительного выхода, который она себе находит. У Андреева это сделано грубовато, но в общем хорошо» («Одесские новости», 1903, № 6030, 17 июля).
В острых дебатах, развернувшихся вокруг рассказа «В тумане», отчетливо определились две точки зрения. Консервативная пресса, сознательно акцентировала внимание читателей на художественных погрешностях рассказа, на отдельных натуралистических подробностях, всячески стремилась ослабить содержащуюся в рассказе критику социальных условий, буржуазной морали. Некий «Дебютант» в «Петербургской газете» (1903, № 44, 14 февраля) назвал Андреева «нехорошим выдумщиком». Озаглавив свою рецензию «Грязь и красота», Я. Абрамов писал: «При чтении рассказа невольно несколько раз принимаешься отплевываться. В конце концов, от рассказа остается в душе след чего-то скверного, и всего менее рассказ наводит на мысли о нравственной и общественной стороне изображаемого явления» («Приазовский край», 1903, № 49, 22 февраля). Демократически настроенная критика, напротив, утверждала: «С редким мастерством автору удается вместить в рамки уголовного случая <…> огромное содержание больного социального вопроса, в нашей литературе после „Крейцеровой сонаты“, кажется, никем не затронутого» (Ветринский Ч. — «Самарская газета», 1903, № 7, 10 января). В основном эпизоде рассказа — убийство студентом проститутки — критика, отстаивающая правдивость изображенного Андреевым, не находила ничего невероятного. Подчеркивая связь сюжета «В тумане» с жизнью, критика отмечала, что подобные случаи происходили в Москве в 1901 году («Южный край», 1903, № 7690, 2 апреля), в Киеве («Нижегородский листок», 1903, № 50, 21 февраля). Рассказу «В тумане» посвятил статью критик А. Уманьский («Об ужасах жизни»). Он называл Андреева учеником Л. Н. Толстого, находил в рассказе некоторые совпадения с «Крейцеровой сонатой». «Рассказ г. Андреева, — писал А. Уманьский, — написан с большой психологической правдой и силой, хотя он и дробится местами излишней отрывочной передачей настроений героя <…> Произведение г. Андреева не только не порнографическое, но глубоко нравственное, протестующее против того уклада жизни, против которого протестовала и „Крейцерова соната“. Вопреки утверждениям реакционных критиков о нетипичности героя рассказа, демократическая критика подчеркивала: „Павел Рыбаков не представляет какое-либо исключение, это обычное грустное явление в нашей жизни; его ни в каком случае нельзя назвать патологическим субъектом“» («Крымский курьер», 1903, № 32, 4 февраля). Павел погиб, «как гибнут сотни и тысячи подобных „Рыбаковых“» («Северозападный край», 1903, № 113,16 марта). «Рассказ поражает своей реальностью, — но эта реальность есть правда жизни, которую не спрячешь за рядами точек. Не смаковать с цинизмом произведение Андреева должны были бы критики и не вопить на всю Русь о его безнравственности, а, наоборот, указать на высокое художественное и нравственное значение рассказа» («Двинский листок», 1903, № 304, 26 марта). Газета «Казбек» (1903, № 1530, 23 февраля) писала, что рассказ Андреева «дает новое освещение и заставляет глубоко задуматься над вопросами воспитания молодого поколения и сохранения им чистоты как физической, так и духовной».
Особый интерес представляют отклики на рассказ простых читателей и — прежде всего — молодежи. Петербургская газета «Новости» в 1903 г. провела на своих страницах дискуссию по поводу рассказа Андреева. Некто Николай Кронеберг заявлял: «Андреевы не поднимают нас духовно, а растлевают многих из нас, молодежи <…>, разве отдохнешь душою на подобных произведениях литературы» (№ 45, 14 февраля). Но примечательно, большинство участников заочной дискуссии поддерживало Андреева. Студент Петербургского университета Борис Палецкий сожалел, что С. А. Толстая — «советует закрыть глаза на темные стороны жизни молодежи» (№ 42, 11 февраля). Читательница, подписавшаяся «Русская женщина», имея в виду Андреева, восклицала: «Побольше бы таких здоровых борцов за нравственность» (№ 44, 13 февраля). Сходные по тону и содержанию отклики из номера в номер публиковала в феврале — марте 1903 г. и газета «Русские ведомости». «Мы, — говорилось в одном из обращений, — несем наше сердечное молодое спасибо писателю, давшему силою своего таланта такую бездну человеческого падения и отчаяния, мы верим, что под влиянием его открытого, смелого изобличения пошлости и порока, может быть, многие Павлы Рыбаковы в зачаточном состоянии найдут и силы в себе, и веру в людей, свернут на другую сторону» («Волжский вестник», 1903, № 65, 21 марта). Студенты Юрьевского (Дерптского) ветеринарного института, принимая Андреева в почетные члены студенческого общества «Социетас», писали: «Ваши рассказы установили между Вами и нами крепкую связь <…> Вы смелой рукой рисуете ужасные, но правдивые картины и тем самым пробуждаете членов русского общества и заставляете их не так сонливо глядеть на то, что совсем близко около и в них совершается» (Исаков С. Г. Л. Н. Андреев — почетный член тартуского студенческого общества «Социетас» (1903). — Ученые записки Тартуского гос. университета. Вып. 266. Тарту, 1971, с. 227).
К рассказу «В тумане» с одобрением отнесся А. П. Чехов, который в письме Андрееву от 3 января 1903 г. писал: «И „Иностранец“ и „В тумане“ — это два серьезные шага вперед. В них уже много спокойствия, авторской уверенности в своей силе, в них мало авторской нервности. Беседа отца с сыном „В тумане“ сделана спокойно, и за нее меньше не поставишь, как 5+» (Чехов. Письма, т. 11, с. 112).
В письме О. Л. Книппер от 1 февраля 1903 г. А. П. Чехов назвал рассказ Андреева «очень хорошей вещью» и отметил, что «автор сделал громадный шаг вперед» (Чехов. Письма, т. 11, с. 39). М. Горький предполагал написать специальную статью о рассказе «В тумане» — пояснить его основную идею (см. письмо Андреева к М. Горькому от 6…8 января 1903 г. — ЛН, т. 72, с. 174).
Особый интерес представляет подробная характеристика рассказа в письме Андреева к А. А. Измайлову от 11 февраля 1903 г.: «О „В тумане“. Рассказ не нравится мне в художеств<енном> отношении: длинен, в начале сух и искусственен, по языку как-то дробен, незначителен. Довольно слабо выражена и идея: женщина и мужчина, по существу друзья, в силу разных жизненных непорядков мучают друг друга, оскверняют и оба несчастны, становятся врагами. На воспитательное значение рассказ ни в коем случае на претендует. Одна умная дама заметила, что я в рассказе отношусь к читателю так же, как отец Павла к Павлу: не даю исхода. Это правда — но к счастью или несчастью — я не отец моих читателей. Кстати: отношения между П<авлом> и его отцом не основа, а только подробность рассказа.
Также подробность и только подробность — болезнь Павла). Здесь погребена собака. Дело в том, что своею необычностью болезнь резнула непривычный глаз, стала как будто на место целого и для многих нарушила перспективу. Кривое дерево на опушке загородило самый лес. Поставьте подробность эту на свое место — вся картина изменится в Ваших глазах.
Положительно не согласен с Вашей характеристикой проститутки — моего отношения к ней. Во внешнем отсутствии жалости к ней больше к ней уважения и сочувствия, чем если бы я солгал и наделил ее ангельским зраком. Разве она так плоха? Она вся проникнута чувством самоуважения. „Не стану лакать кислого пива“. — „Дал 2 р. — и думает, всю женщину купил“. — „Не говори о лесе“. — „Измучили вы меня“. — „Процентик“ и т. п.
Наконец, самая пощечина, к<отору>ю она нанесла П<авлу> — великий знак презрения купленной, измученной женщины к купившему ее мужчине, мучителю. Не П<авла> она ударила, а каждого из нас. Кто пользовался ее услугами, кто говорил ей о лесе, а сам… кто любит Катю, а для нее приносит свою болезнь. Смотрите: до сей минуты ни один из читателей не обратил внимания на то, что П<авел> шел к женщине больной, неся заведомую для нее заразу. Так велико наше пренебрежение к этим женщинам!» (РЛ, 1962, № 3, с. 200–201).
