"Идите, идите отсюда," - женщина пошла вслед за ними и закрыла дверь.
На улице светило солнце, уже появились зеленые листочки. Маруся оглянулась на окно морга, там по-прежнему горела синяя лампочка.
"Пойдем, покурим, "- стараясь говорить, бодро предложила Маруся подруге. У подруги лицо было зеленого цвета. Она дрожащими руками достала из портфеля пачку болгарских сигарет "София", это были длинные сигареты белого цвета, "долгоиграющие", как они их называли, зашли в парадняк и поднялись на самый верхний этаж, к чердачной двери. Здесь им никто не мешал, они долго курили, стараясь заглушить все преследовавший их неприятный запах. Напротив было тусклое серое лестничное окно, и казалось, что во дворе пасмурно.
***
Все стало сплошным туманом из которого лишь изредка выплывали безобразные рожи сморщенные кривые подслеповатые иногда встречались красные с мутными глазами Приходилось идти ощупью опираясь на вехи на палочки не зная где они попадутся Золотые звездочки вихрем поднимались вверх и лицо со злобным прищуром расплывалось становилось огромным потом их становилось много Вокруг бегали крысы и тараканы Крысы обнаглели они лезли пищали у них были длинные голые хвосты и человеческие морды
В огромной черноте отделялась какая-то плоскость и медленно опускалась потом все менялось местами Вдруг получился колодец в него тянет тянет Хлопнула дверь Там за дверью в ванной заперлась она чтобы не слышать этот странный голос который все говорил и говорил без остановки Голос менялся то высокий то низкий переходил в визг в шепот не умолкая Стулья расставлены вокруг стола Сейчас сюда придут люди много людей Они будут говорить все выясниться надо купить что-то к чаю Можно и не ждать они уже пришли они говорят
Если открыть окно и прыгнуть то полетишь Это искушение от Диавола Но ведь полетишь иначе как проверить?
Не мешайте Он говорит и его слышит вся страна Железныи голос проникает всюду сквозь каждую дверь окно слышат все никто не может от него скрыться
Когда идет дождь можно спокойно и долго спать и приятно слышать как он стекает на жестяной подоконник.
x x x
"Галя мне сказала, что при увольнении меня, наверное, лишат премии. Насмешили! Мне их премию Гюнтср выплатит в десятикратном размере, когда приедет. Хотя, конечно, жалко денег, вообще-то, я не миллионер. Я же тоже должен его принять, а для него всю жратву на рынке покупать нужно, того он не жрет, этого он не жрет. Если бы он не был иностранцем, я бы ему сказал! Мы зашли с ним в кафе-автомат на Невском, - так он заявил, что это как хлев, следовало бы сделать там жестяной желоб и привязать на цепочках много ложек - чтобы все хлебали. Большая экономия на посуде и посудомойках. Он даже поспорил с моей соседкой Шуркой. Она ему доказывала, что в кафе-автомате все очень вкусно. Наверное, боялась, чтобы он на нее куда-нибудь не настучал.
Вечером мы с Марусиком должны были идти в ресторан. Я познакомился на пляже с двумя австрийцами, одного зовут Торгом, другого - Клаус. Они приехали сюда изучать русский язык. У Торгома мать была армянка. Они хорошо говорили по-французски, а по-русски только учились, поэтому Марусик должна была мне все переводить.
В восемь часов Марусик зашла за мной. Она очень странно нарядилась, в какую-то розовую ночную рубашку с вышивкой на рукавах. Но я ей, конечно, сказал: "Марусик, куколка моя, какая ты красивая!" Я всегда так говорю бабам. На них это хорошо действует. Я же надел свои любимые черные брюки и зеленую шелковую блузочку с застежкой сбоку, она вроде косоворотки. На ноги я надел коричневые туфли на каблуке с серебряной пряжкой, расчесал волосы, они у меня так прекрасно лежат, что и фен не нужен - вымыл голову, расчесал - и готово!
"Ах, Павлик, ты просто красавец!" - сказала мне Маруся, и мы пошли пешком по Фонтанке.
У ресторана мы с Марусиком ждали довольно долго, вокруг сновали какие-то подозрительные личности, и я уже начал нервничать. Мы с Марусиком были так прилично одеты, и они вполне могли нас ограбить, и никто бы за нас не заступился. Мы уже хотели уходить, потому что решили, что эти австрийцы не придут, но они, наконец, появились Они очень извинялись, что задержались, но мы сразу так стали улыбаться, и Марусик по-французски загундосила.
У меня в этом ресторане работает знакомый официант, Леша, в молодости он был просто красавец - на Рейгана похож. Сейчас, конечно, тоже еще ничего. Леша принес нам разной колбасы твердого копчения, она была так красиво нарезана, с помидорчиками и огурчиками, и листьями салата, потом мясо в горшочках с грибами, очень вкусное, и было много водки и вина. Почему-то я очень загрустил, и мне захотелось напиться. На сцене прыгали и извивались жопастые бабы, и там сделали такой свет, как будто летят снежинки. Бабы все были одеты в купальные костюмы с блестками, на них все блестело и сверкало. Оркестр заиграл "Розовые розы Светки Соколовой". Ой! Это была моя любимая песня, я просто не мог усидеть на месте. И мы пошли танцевать. Рядом с нами танцевали две престарелые Дюймовочки. Они явно прорюхали кость и пытались протиснуться поближе к нам. Наверное, познакомиться хотели.
Мы так прыгали, что я весь вспотел, и мне захотелось в туалет. Там возле туалета стояли какие-то фарцовщики, и я побоялся туда идти, решил лучше потерпеть. Мы сели за стол и стали разговаривать. Я сказал, что Марусик в курсе наших гомосексуальных проблем. Торгом спросил: "Ну, Маруся, конечно, незамужем?" Он решил, что она лесбиянка. Но я сказал, что это не так, что у нее есть какие-то там мужики. Торгом сказал, что у них в Австрии плохо, что там над гомосексуалистами смеются, например, у себя на работе он должен всячески притворяться. "Ну как, например, смеются?" - спросил я. Мне это было интересно, потому что у нас-то ясно, что я не буду афишировать свои наклонности, иначе меня могут упрятать за решетку. Он сказал, что они издают разные звуки и крутят жопой, или поют песни, и это оскорбляет его чувства. Я его очень хорошо понимаю, все же люди в основном - ужасные грубые скоты, и это везде так, везде, не только у нас. Торгом выпил и так расчувствовался, что чуть не плакал. А Маруся тем временем стала подклеиваться к Клаусу, у него были такие красивые глаза, и он был помоложе, видно, она забыла, что я тоже здесь. Я строго сказал ей: "Марусик, ты что это, моя куколка, так расслабилась?" Она покраснела и отодвинулась, все же слушается! После этого у меня немного сбилось настроение, и мне расхотелось откровенничать с Торгомом. Все равно было видно, что он на меня клюнул и никуда не денется, а мне еще больше захотелось в туалет, и я решил идти домой. Было уже поздно, и, к тому же, время наступало опасное - могли убить, раздеть, все, что угодно. Мы вышли на Невский, кругом уже зажигали фонари, они были такие красноватые, и я удивился, потому что привык, что они обычно зеленоватые, наверное, это была новая система. Такой свет, по-моему, даже приятнее, он веселее. Рядом с рестораном стоял милицейский козлик, и там сидели в темноте квадратные менты. Я так и почувствовал, как они уставились на нас, как они приготовились выпрыгнуть из этой своей коробки и наброситься. Мы поскорее спустились в подземный переход, там попрощались с Торизмом и Клаусом, и они пошли в метро, а мы с Марусиком - домой. Сперва мы зашли ко мне, потому что она оставила у меня свой пиджак. Я сразу стал звонить Вене, потому что я, когда пьяный, всегда ему звоню. Я все же его люблю и не могу забыть, хоть он мне и сделал много гадостей. У него такая волосатая грудь, и он очень умный. Недавно он завел себе большую собаку, где он ее взял, я ума не приложу. Это овчарка, кобель, конечно. Он Веню очень любит и даже спит с ним вместе. Правда, он слишком много жрет, на него столько денег уходит, сплошное разорение, я бы не стал его кормить. Веня видел и Марусика. Еще очень давно, когда мы с Марусиком были молодые и красивые, мы приходили к Венечке, но в квартиру мы не зашли. Мы были с ней пьяные в жопу. Тогда мы пили весь день с самого утра и все переходили с места на место - то приходили к Марусику, то ко мне, то к знакомым. Выпили мы тогда за весь день три бутылки напалмовки это вьетнамская водка, она тогда продавалась в магазинах - и только поздним вечером зашли к Вене. Ему Марусик тогда не понравилась. Он сказал: "Она была совершенно пьяная и глаза у нее были стеклянные". Ему понравилось только ее имя, он сказал: "Маруся - хорошее имя, простое и не выебистос." Я это так хорошо помню - мы с Марусиком стояли на ободранной лестнице, и стены вокруг были исписаны и разрисованы, и даже у Вени на дверях было что-то нацарапано. Я тоже был пьян, и у меня тоже были стеклянные глаза.
Я пошел к Вене, потому что мне было так грустно, а он живет рядом. Веня тоже был один и смотрел телевизор. Телевизор у него японский, и видик тоже есть. Было уже поздно, и он смотрел видик. Я вспомнил, как мы с Веней познакомились, как он помог мне, и он тоже был такой грустный. Нежность переполняла меня, я обнял Венечку, и мы поцеловались. Потом он посмотрел на меня и сказал: "Ты меня совсем забыл..." При этом рот у него приоткрылся, и нижняя губа задрожала, а на глазах показались слезы. Глаза у него все еще очень красивые. Мне стало его так жалко. Я остался у него до утра.
