дни. Доведенный до автоматизма цикл благополучно повторяется непрерывно изо дня в день. Иллюзия участия в объективной действительности. Погруженность во внутренний мир, который у многих во многом совпадает, что и дает какое-то ощущение реальности. Этот мир – взгляд на действительный, вернее – на его фрагмент. Как трудно что-то действительно сделать.
– Да, трудно добиться, чтобы реальность тебя полюбила. Мысль трудно родится. Ключом может явиться одно слово. Одно. Слово не новое, новой может быть связь. Как легко, когда слово встает на место.
– Какое слово?
– Несовместимость. Великое слово. Оно – основа причины зла.
– Недоумение – вот слово, которое встает на место.
– Иронизируешь. И правильно. Истина – скучна. Благоговение, священный трепет рождаются по недомыслию. И скорее – одновременно с ним. Подход к познанию определяет и знание. Красивое – таинственно, познанное – нежеланно.
– Да, но это все-таки кого-то интересует.
– Мечта человечества, ключи познания.
– Ну да-да, и будете как боги знать добро и зло.
– Известное начало не имеет к этому отношения. Тех двоих изгнали всего лишь за сладкое яблоко – нечего лазить по чужим садам.
– Только причина зла? Почему так мало внимания добру?
– В существовании добра нет проблемы. В нем интерес представляет только конкретизация цели и метода – частная идеология, практика. Но это – только после решения главной проблемы. Проблемой является зло. Объяснение его сущности и причин. Если бы не было зла, никому не была бы интересна этика. Да она и не возникла бы.
– Почему только сущность и причины? А искоренение?
– Да-да. Первоначально – и этот вопрос. Но проблема оформилась задним числом. Уже после ее решения. Это побудительный мотив поиска. Но этот вопрос исчезает в конце поиска. Этика родилась из проблемы существования зла, но, забыв об этом, заблудилась и пропала. Вся этика выражена в трех словах, а по сути – только в одном, самом ее предмете: зло – увеличение энергии.
– Но все-таки с добром-то как?
– Добро – уменьшение.
– Не об этом я. Почему не возникает такой фундаментальный вопрос? Или опять все задним числом?
– Задним. Правильный вопрос ставится после ответа. Неправильный должен исчезнуть. Нет плохого в том, чтобы неправильно спрашивать, при этом нужно только настроиться получить отрицательный ответ. После ответа на вопрос, что есть добро, этот вопрос исчезает. В нем нет проблемы.
– Значит зло выше добра?
– В том то и дело, что наоборот – и не только в субъективном предпочтении, но и объективно статистически. Злу больше внимания только потому, что зло считается недопустимым исключением в идеальном правиле.
– Поэтому главной проблемой и должно быть именно построение этого идеального правила, то есть добра.
– Это пример неправильного вопроса. Нет на него ответа. Вернее, на него есть отрицательный ответ, выведенный из положительного – на правильный вопрос.
– Путаница какая-то, причем неинтересная.
– Интересно сразу ответить на еще не существующий правильный вопрос, который и возникнет только после ответа.
– Короче, ответ у тебя есть.
– И нет смысла спорить по поводу вопроса, постановку которого поймешь только в конце.
– В конце чего?… И с чего ты взял, что этот твой ответ из трех слов – не только твой и при этом не пошлый – и всем понравится. Добро и зло не интересны, это всего лишь слова, ничто за ними не стоит, и не потому, что никто ясно себе не представляет добро и зло, а именно потому, что это не интересно. И твои три слова и даже, может быть, их сочетание тоже всем знакомы. Но не интересны.
– Многим не интересно и звездное небо.
– Да нет. Не об этом я. Все это не интересно, потому что банально и, в общем-то, решено. Потому что здесь не может быть ясности. Добро и зло относительны. Не может быть абсолютного добра и даже абсолютного зла. Если конечно не давать им имен, места жительства и кадры. На уровне обычной жизни людей, в обычном обществе никто даже и не пытается определить общее, абсолютное добро и зло. На таком уровне обобщения границы между добром и злом стираются. И разговор об этой границе скучен, как спор о границе между лысиной и шевелюрой.
– Даже если я эту границу определю?
– Ты всего лишь обозначишь свои понятия. Твое зло может быть добром для другого.
– В этих трех словах абсолютная граница, и не только для человека. И ты прав, мое зло может быть добром для другого.
– Ну так о чем же…?
– Но в этом нет этой неопределенной тонкой границы между добором и злом, нет взаимопроникновения или, тем более, взаимоопределения. Нет подобной относительности. Есть лишь признание множественности точек отсчета. И зачем определять этику для такого действующего лица как абсолютно единый Мир. Абсолютное единство мира – это его конец, исключающий любое движение или изменение.
– Так ведь необходимость в выборе точки отсчета и есть относительность.
– Да.
– Издеваешься?
– Абсолют, который имеет для нас смысл, ограничен самим этим смыслом. Применительно к абсолютной этике это означает, что область ее определения ограничена нашим миром. Тем местом, где действует наш закон наименьшей энергии.
– В другом мире возможна другая абсолютная этика?
– Наверное, но это уже не важно, потому что с другим миром мы несовместимы.
– Ладно. Как ты докажешь абсолютность своей этики? Ведь это можно сделать, только убедив человека, что он точно так же думает, точно так же представляет себе добро и зло, пусть не так явно, но все-таки это для него вопрос решенный. И тогда все-таки выйдет, что твои слова банальны. Согласись, что у человека все-таки есть способность различать добро и зло, иначе ну как он примет твою этику, твои определения добра и зла, если они не найдут в нем отклик. А если найдут, тогда ты скажешь уже известное ему, то есть опять пустое слово. Твоя абсолютная этика – это, в лучшем случае, разъяснение того, как он привык воспринимать полезное или вредное.
– Вся способность различать добро и зло сводится к чему-то несознательному, появившемуся, или точнее сохранившемуся до появления личности. Эта способность – эволюционно сохранившиеся инстинкты, то есть инстинкты наиболее адекватные естественным законам более-менее устоявшейся среды. Это несознательное содержит интуитивное различение добра и зла, без самоотражения, на уровне удовлетворения текущих желаний, обычных потребностей. Но нет врожденного различения добра и зла на общем для всех уровне потребностей моральных, то есть связанных с групповым существованием. Групповое существование по сути – какая-то мера ограничения инстинктов. Эволюция сознательного не оформила врожденные механизмы различения группового добра и зла, то есть конфликт между врожденными инстинктами и их ограничением
