у подружек из регистратуры узнать? — пряча слезы, спрашивала Екатерина. — Они-то наверняка помнят.
— Не буду, — мотала головой тетя. — Да и зачем? Мы столько лет не виделись, я и забыла про нее совсем. А сейчас вот она взялась из ниоткуда и ушла в никуда, единственное для того, чтоб открыть мне глаза…
Болезнь, в сложном названии которой Екатерина запомнила только одно слово «лимфома», к тому моменту как тетя попала к единственно нужному врачу — онкологу, уже поразила метастазами половину организма. А окончательная постановка консилиумом смертельного диагноза как будто дала недугу отмашку, и каждый новый день забирал тетины силы и здоровье так, словно в нем было не двадцать четыре часа, а двадцать четыре месяца.
… в детстве у Катерины в большом прозрачном пластиковом ящике жили сухопутные улитки. Огромные, размером больше ладони, они беззвучно ползали по прозрачным стенкам своего жилища, и наблюдавшей за ними Катерине казалось, что это не она смотрит на них, а они, как пытливые пришельцы, изучают ее, вращая своими глазками на кончиках усиков-щупалец. Улитки были неприхотливы, им требовалось лишь раз в два дня чистить ящик и кормить зеленью. Питомицы любили купаться, вытягиваясь и изгибаясь подвижным мясистым туловищем под тонкой струей теплой воды, и выглядело это очень забавно.
Однажды, доставая одну из улиток из ящика, маленькая Катерина случайно уронила ее на плиточный пол. От раковины откололся кусочек и, то ли от страха, то ли от боли, улитка начала прятаться в свой домик — так сначала подумала Катерина. Девочка смотрела, как скукоживается мягкое мускулистое тело и вдруг поняла, что улитка не прячется. На ее глазах улитка умирала. Как будто кто-то выкачивал воздух, и с каждым выдохом из маленького организма уходила жизнь, а гуттаперчевое туловище, погружаясь все глубже в раковину, через пять минут окончательно замерло.
Потрясенная Катерина, увидевшая смерть собственными глазами, одновременно верила и не верила в произошедшее. Она помыла улитку теплой водой и положила в отдельную коробку со свежим специальным грунтом, но ничего не изменилось — улитка не ожила, и на следующий день, пока дочка была в школе, мама избавилась от улитки.
И вот теперь Екатерина наблюдала, как каждый день, каждый час из тети уходит жизнь, как она слабеет, угасает, исчезает в своей «раковине».
Назначенную тете химиотерапию пришлось отменить после трех курсов — организм не выдержал нагрузки. Тетю мучили боли, но сильнейшие обезбаливающие лишали ее последних сил, поэтому она почти не выходила из дома. А последний месяц не вставала с пола, лежа на нем без движения.
Она называла это — ПЕРЕЛЁЖИВАТЬ.
***
У тети имелся универсальный рецепт от любых неприятностей.
«Любую трудную ситуацию надо ПЕРЕЛЕЖАТЬ!», — говорила она Катерине, если случалось что-то плохое.
«Это как? Типа медитации?» — спросила Катерина, услышав этот совет впервые. Она тогда пришла к тете, полная настоящей девической печалью — неразделенной любовью.
Тетя фыркнула на печаль и рассердилась на медитацию.
— Какая еще медитация? При чем тут медитация? — кипятилась тетя. — Наслушалась модных слов. Еще скажи, что хочешь заняться йогой!
Катерина отрицательно мотала головой — йога ее не интересовала. Гораздо больше в тот момент ее интересовало, куда пошел предмет ее любви — одноклассник, обнимая за талию соперницу из параллельного класса, и серьезно ли все у них.
— Йога, медитация — даже чтоб слов таких от тебя не слышала! Ты что, индус? — изучающе смотрела на Катю тетя, словно силилась разглядеть в той индуса или, в крайнем случае, красную точку посредине лба.
Ни точки, ни чалмы, ни чего-либо подобного, вызывающего ассоциации с Индией, у Катерины не имелось, и она, не слишком понимая, почему тетя так вспылила, еще энергичней мотала головой так, что волосы взметались и опускались на плечи пышной легкой волной.
А тетя объясняла:
— Йога — это не гимнастика! Это философия, система знаний, древнейшая, между прочим, система! Почти религия, понимаешь? И уж точно — менталитет! То же самое — медитация… Ну какие из нас йоги? — и, схватив Катерину за руку, тетя подвела ее к зеркалу, отразившему два совершенно славянского вида образа — светлокожих, светлоглазых и светловолосых.
Потом, не отпуская Екатерининой руки, тетя повела ее в большую комнату и показала на ковер на полу:
— Ложись! Будем ПЕРЕЛЁЖИВАТЬ.
Ковер был почтенного возраста, и, несмотря на то, что шерстяной, очень жесткий. Когда-то, по моде тех времен, он украшал стену, и с обратной стороны еще остались пришитые вручную аккуратные петельки, за которые его и цепляли на гвозди, вбитые в стену гостиной. Мода прошла и ковер занял место там, где и должно — на полу. Узор на нем выткан затейливый: переплеты орнаментов, цветов, листьев и каких-то, похожих на двухголовых змей, вьющихся стеблей по четырем углам.
Екатерина покорно легла на пол, рядом улеглась тетя:
— Перележать — это не медитация. Что ты знаешь о медитации? — повернула она голову в сторону Катерины.
— Почти ничего… — начала перечислять Катя. — Вроде каждый день по 15 минут надо расслабляться, выключать голову, не пускать в себя информационные потоки, ни о чем не думать…
— Информационные потоки! — передразнила тетя. — Что еще за потоки? Разве можно ни о чем не думать? Глупости все это! Да еще и каждый день.
Она приподнялась на локте и скомандовала:
— Ляг прямо и расслабь плечи! Поясницей почувствуй пол, вытянись в ниточку. Главное в перелёживании — не шевелиться. Думай о чем хочешь, дыши, как хочешь, можешь поспать, но главное — не шевелись! Сначала будет непривычно и даже неудобно, но ты пережди этот момент, не шевелись, а когда получится — ты сразу поймешь, это не объяснить, это надо почувствовать…
И неожиданно у Екатерины получилось с первого раза!
Может потому, что потертый жесткий ковер был нагрет солнцем и уютно пах шерстью, а рядом очень медленно, в каком-то странном ритме, спокойно дышала тетя, и Катя, подстраиваясь под ее дыхание — короткий вдох и очень длинный выдох — вдруг начала чувствовать тяжесть своего тела. Но какая приятная была эта тяжесть! Казалось, что пол опускается, повторяя очертания ее фигуры. Так бывает, когда зимой, устав от долгой прогулки, ляжешь на утрамбованный снег, и он, подтаивая от тепла тела, проседает вместе с тобой, оставляя на снегу вдавленный силуэт, с точностью повторяющий все выпуклости и одежные складки.
Катерина вдруг поняла и ощутила себя физически: что она сколько-то весит, что занимает место в пространстве, что она теплая, что она дышит, как любое другое живое существо. И как любое другое живое существо она не лучше и
