уравнение, берёт циркуль и строит окружность по отношению к системе координат. Указан центр и радиус, найдена длина окружности и площадь круга. Осталось только отметить точки пересечения с осями, что Вова почему-то оставил напоследок. Он застенчиво оглядывается, щёчки его пылают, и отличник быстро, убоявшись собственной смелости, подписывает: "Р", "А", "Р1", "А1". Две буквы на оси х, две на оси у.
С задних парт раздаётся плохо сдерживаемый взвизг.
– Тишина! – учительница не ждёт подвоха от своего любимца, – Володя, подписывай координаты и садись.
Р(0;√3);А(-1;0);Р1(0;-√3);А1(3;0).
На перемене Гапченко с лаем набрасывается на Шамшикова, теребит руки, пускается в пляс, чуть ли не лижет застенчиво-красные щёки. Ощущение, будто хозяин приехал. Чайка уважительно хлопает по рыхлому плечику, и Вова смущается ещё больше, не замечая, как Фурса медленно, ни для кого, выражает своё восхищение. Копылов сгребает Шамшикова и с одобрительным хрюканьем поднимает в воздух. Антон ревниво отскакивает, а Вова хохочет, ударяя Фила. Отличник единственный, кто может себе это позволить. Они живут с Филиппом в одном подъезде, дружат раньше, чем со школы.
Может, вот она, причина?
Но это не объясняет, почему на замыкающей истории, когда речь зашла на вольные темы, Вова поднял руку и задал учительнице вопрос:
– А что вы думаете о Папанине?
Это не было согласовано. Этого никто не понял. Вова потом долго сгибался за спинами девочек, шептал и украдкой бросал записочки, лишь бы на лицах друзей расцвела понимающая улыбочка. Теперь они тоже любили Папанина и упрашивали историчку, встревоженную рвением женщину, посвятить знаменитому полярнику отдельный урок.
– Ой, ребята, не знаете вы Папанина!
– Знаем, знаем! – Чайка чуть не захлёбывается от счастья. Припадок окончательно запутал историчку, и Толя Фурса, про которого снова забыли и который очень этого не любил, подошёл вальяжно, удивлённо вихляя несуществующим животом.
– Догадываешься, про кого они?
– Они? Но ведь ты тоже.
– Папанин! – визжат в стороне – Хотим Папанина!
Истошнее всех визжит Копылов. Он рад, что дружит с Шамшиковым.
– Я помочь хочу, – обиженно шепчет Толя, – вломи Чайке, это он придумал. Без него всё заглохнет. Отвечаю.
Наконец, историчка соглашается, но с условием – никакого урока, только доклад.
– Я, я, я! Можно я! – Копылов вспомнил, как тянут руку в начальных классах.
Историчка сдаётся и уходит. Пальцы сплетаются в хоровод. Больше всех рады Копылов с Чайкиным. Они смотрят друг на друга влюблёнными глазами.
– Анатолий, милок, ты чего здесь!? – Гапченко озабочено подлетает, нежно берёт Фурсу под руку и уводит к своим. Толя млеет от оказанной ему чести.
– Ах ты негодник, решил о Папике побольше узнать? – издевательски спрашивает Фил, – Доклад мне отдали! Ладно, так и быть, давай на двоих. С тебя фотки! Ты ведь знаешь, где их достать!
Фурса втягивает голову и оглядывается. Чайка смотрит выжидающе – может быть сейчас, может быть уже? Шамшиков смущённо отвёрнут. Только Гапченко подпрыгивает в нетерпении: "Ну сделай, ну сделай же что-нибудь! Дай мне кого-нибудь разнять!".
Ноги несут прочь. После школы до дома меньше, чем сотня шагов.
В комнате пусто. Ветви клёна перебирают тетради, тени прохожих шагают по потолку. Кажется, что в окно постучат так же, как стучат в личку.
– Можно Папика?
– Папонька!
– Папик Папик Папик!
Шамшиков, Гапченко... Фурса, наверное. Или Копылов. Тут не угадать. Они то пользуются одной учёткой, то создают несколько. Банить нельзя, пусть лучше надорвут глотки
