дома. Я боюсь. Мне страшно до ужаса. Пересмотренные видео с нападением людей на людей не способствуют успокоению.
– Алекс, ты там как? – спрашивает Лари из-за двери.
– Всё норм.
– Я пойду с тобой.
Мой дорогой Лари, ты даже не подозреваешь, насколько я рада тому, что ты рядом.
Я не знаю, что делать! Почему я вообще должна что-то решать? Предпринимать и думать? О, Боже! Я не хочу этой ответственности. Где мама? Где папа? Это они должны о нас заботиться! Я злюсь и чувствую, как руки начинают дрожать.
Я не выйду за проклятую дверь!
Мне придётся.
И я не уверена, что вернусь. И это поистине страшно.
В этот раз я не беру рецепт на лекарство, так как уверена, что он не пригодится. Законы жизни отныне другие. С трудом заставляю себя подняться, надеваю ветровку, снова заматываю лицо тонким шарфом и выхожу в коридор. Лари уже ждет меня, он, как и я, спрятал нос и рот под плотную ткань банданы, остались только глаза, но их достаточно, чтобы понять – Лари напуган не меньше меня. Но он со мной, и это важнее всего. Не думаю, что смогла бы выйти за дверь в одиночестве ещё раз.
Лекса стоит рядом с Лари и заламывает пальцы на руках.
– Ты не виновата, – говорю ей я.
– Я должна была знать, что лекарства осталось мало. Я обуза…
– Лекса, прекрати, в тот раз я бы его все равно не достала.
Оставляю Лексе предыдущие наставления. Мы с Лари выходим из квартиры, и я сама не понимаю, как хватаю друга за руку. Лари сдавливает мои трясущиеся пальцы, и мы начинаем медленно спускаться вниз. Туман уже завладел домом. На лестнице практически не видно ступеней, я скорее двигаюсь по памяти и мысленно молюсь не встретить никого из соседей. Что делать, если они заражены? Бежать, Алекс. Ты должна будешь бежать так быстро, как никогда ранее не бегала.
Выходим из дома и оглядываемся по сторонам.
Возле мусорного бака, словно ничего и не произошло, всё так же сидит Стив. Он машет мне рукой, и я киваю, но стараюсь как можно быстрее отойти от него. Слева раздаётся треск стекла, а потом оно и вовсе выпадает. Это соседний дом. Я его не вижу, но по звуку могу определить, где именно квартира лишилась окна.
– Давай на машине, – говорит Лари, и я киваю.
У меня и в мыслях не было идти пешком.
Заходим за дом, и я оказываюсь в машине в мгновение ока. Захлопываю дверь и держу её. Лари садится следом, и пару мгновений мы смотрим в лобовое стекло. Лари заводит машину, но фары не в силах пробить туман. Свет врезается и словно растворяется в серой стене.
– Я не смогу ехать, – говорит Лари.
– Сможешь. Пешком мы не пойдём.
– Я могу кого-то сбить.
– Едь медленно, – прошу его я.
Боковым зрением замечаю, как друг кивает.
Машина выруливает на дорогу, и на капот тут же бросается женщина. Я взвизгиваю, Лари давит на тормоз.
– Какого черта! – кричу я и хватаюсь за сердце.
Женщина в маске, и она неистово рыдает. Глаза красные, а маска, прикрывающая лицо наполовину пропитана слезами и кровью.
– Помогите мне!
– Она просит помощи, – говорит Лари, вцепившись в руль как в спасательный круг.
– Я слышу.
– Моя малышка! Они забрали её! Я не могу… – женщина садится на асфальт прямо перед капотом, – я не могу.
Я проклинаю себя, а точнее мою правую руку, которая тянется к ручке на дверце машины. Щелчок, и я выхожу на улицу. Женщина продолжает рыдать, не вижу её из-за капота, только душераздирающие звуки скорби и безысходности. Лари тоже покидает салон и первым подходит к женщине. Слышу, как сбивчиво она объясняет Лари свою боль.
– Они забрали Габи, они забрали мою малышку, и я не знаю, что делать.
– Кто забрал?
– Мой муж и его мама, они… они заразились, но я заметила это только час назад. Я звонила в 911, но там никто не поднял трубку. И я… я решила уйти. Не знаю куда, но они стали вести себя странно. Рэнди, мой муж он стал… я не могу… помогите мне.
– Где ребенок? – спрашиваю я.
Женщина поднимает на меня взгляд и указывает на дверь дома, что напротив моего. Я не очень внимательна к соседям, но бросить женщину в таком состоянии я тоже не могу. Не настолько моя натура эгоистична. А что, если мне когда-то понадобится помощь? Я хочу, чтобы нашелся человек, который придёт мне на выручку, а не безразлично пройдет мимо.
– Там, на первом этаже, – говорит рыдающая мать, и я вижу на ней кровь.
Её одежда и руки.
– Вы ранены? – спрашиваю я.
Женщина смотрит на себя и начинает реветь ещё сильнее.
– Мне прошлось защищаться, иначе они… они бы…
Лари помогает женщине подняться, и она, спотыкаясь, идёт к двери. Мы с другом переглядываемся и идём следом. И только тут я замечаю в его руке нож. Мой кухонный нож.
– Мы можем уйти, – говорю я.
Лари отрицательно качает головой и шепчет:
– Нет, не можем.
Храбрость, безусловно, достойное чувство, но оно опасно. Тем более сейчас, когда доверять никому нельзя.
Входим в дом и останавливаемся у приоткрытой двери. Единственное, что я слышу, – это детский плач. Малышка рыдает так, что её голос уже давно охрип.
– Там, – говорит уже не рыдающая мать, и Лари, собрав всю силу воли в кулак, распахивает дверь и тихо перешагивает порог.
– Стойте здесь, – говорю я женщине и сглатываю колючий, пропитанный ядом ком.
Иду следом за Лари. Мы безошибочно движемся в дальнюю комнату, откуда и слышится плач.
– Лари, – шепчу я.
Парень оборачивается, и я указываю на белоснежную стену коридора с кровавыми следами. Меня начинает трясти, так сильно, что зубы стучат друг о друга, и я боюсь, что именно этот звук привлечет внимание зараженных домочадцев. Женщина сбегала отсюда, хватаясь за стены и марая их кровью. Даже не представляю, как ей было страшно.
Идём дальше и останавливаемся только перед дверью, за которой плачет девочка.
Лари оборачивается и смотрит на меня испуганным взглядом.
– Алекс, если что беги.
Как бы я хотела сказать, что не оставлю его одного, но я в этом не уверена. Страх настолько сковал меня, что я ни в чем не уверена. Киваю и восхищаюсь собранностью Лари. Как бы ему не было страшно, он идёт вперед. Друг открывает дверь, и я уже готова бежать, но заметив, как руки Лари опускается вниз, заглядываю за
