Антоп Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3

{02038}

такой головой, но делать нечего. Он окутывает голову и шею шалью и выходит из цирульни. Оставшись один, Макар Кузьмич садится и продолжает плакать потихоньку. На другой день рано утром опять приходит Эраст Иваныч. - Вам что угодно-с? - спрашивает его холодно Макар Кузьмич. - Достриги, Макарушка. Полголовы еще осталось. - Пожалуйте деньги вперед. Задаром не стригу-с. Эраст Иваныч, не говоря ни слова, уходит, и до сих пор еще у него на одной половине головы волосы длинные, а на другой - короткие. Стрижку за деньги он считает роскошью и ждет, когда на остриженной половине волосы сами вырастут. Так и на свадьбе гулял.

{02039}

Аполлону. - Проваливай! Эвтерпе, музе музыки. - Молит тебя кончивший курс в консерватории и бравший уроки у Рубинштейна! Нет ли у тебя, матушка, где-нибудь на примете местечка тапера в богатом купеческом доме? Научи меня также сочинять тридцатикопеечные польки и кадрили! A propos: не можешь ли ты спихнуть с места нашу первую скрипку? Пора бы мне перестать быть второй... Голос из публики: Комаринска...ва!!! Наяривай! Урании, музе астрономии (молящийся робко оглядывается, конфузится и тихо): - А все-таки она вертится! (Громко): Нельзя ли обложить сбором планеты и кометы? Разведай-ка и постарайся! Процент получишь. Голос из публики: А все-таки она не вертится! Полигимнии, музе пения. - Хочется мне, муза, перебраться из оперы в буфф, да как-то, знаешь, неловко... А в буффе дороже платят и слава тамошняя ахтительней... Возьми от меня щепетильность! Испорти голоса моих товарищей, дабы я был лучше их, посели среди них интригу и сокруши рецензентов! Голос из публики: Спойте что-нибудь, молодой человек! Каллиопе, музе эпической поэзии. - Убавь во мне поэтического жара, отними у меня темы, учетвери цензуру; отколоти меня, делай что хочешь со мной, но только прибавь мне по копейке на строчку. Вразуми, о муза, платящих! Мельпомене, музе театра. - Отдай нам наши бенефисы, бесстыдница! Купчих побольше! Антрепризу! Эрате, музе эротической поэзии. - С тех пор, как я стал тебе молиться, Эраточка, ни одно мое стихотворение не было похерено. Все прошли! Тралала! Тралала! Нет поэта модней меня! Но... все-таки недоволен: поэзию-декольте не всюду пускают. Вразуми невежд! Голос из публики: Да здравствует Салон де варьете!

{02040}

Терпсихоре, музе танцев. - Наполни первые ряды плешивыми, беззубыми старцами, разожги их холодную кровь! Упраздни драму, комедию и трагедию и реставрируй древнюю славу балета! Голос из публики: Канкан! Выходи на середину! Пст! Пст! Талии, музе комедии. - Не нужно мне славы Островского... Нет! Не сошьешь сапог из бессмертия! Дай ты мне силу и мощь Виктора Александрова, пишущего по десяти комедий в вечер! Денег-то сколько, матушка! Клио, музе истории. - (Голос из публики): Мимо! Не замечай нас! Чего глазищи вытаращила? Не видала никогда безобразий, что ли? Бахусу и Венере. - Вашшшу руку! Merci-c! Честь и место!

{02041}

По Невскому плелась со службы компания коллежских регистраторов и губернских секретарей. Их вел к себе на именины именинник Стручков. - Да и пожрем же мы сейчас, братцы! - мечтал вслух именинник. - Страсть как пожрем! Женка пирог приготовила. Сам вчера вечером за мукой бегал. Коньяк есть... воронцовская... Жена, небось, заждалась! Стручков обитал у чёрта на куличках. Шли, шли к нему и наконец пришли. Вошли в переднюю. Носы почувствовали запах пирога и жареного гуся. - Чувствуете? - спросил Стручков и захихикал от удовольствия. - Раздевайтесь, господа! Кладите шубы на сундук! А где Катя? Эй, Катя! Сбор всех частей прикатил! Акулина, поди помоги господам раздеться! - А это что такое? - спросил один из компании, указывая на стену. На стене торчал большой гвоздь, а на гвозде висела новая фуражка с сияющим козырьком и кокардой. Чиновники поглядели друг на друга и побледнели. - Это его фуражка! - прошептали они. - Он... здесь!?! - Да, он здесь, - пробормотал Стручков. - У Кати... Выйдемте, господа! Посидим где-нибудь в трактире, подождем, пока он уйдет. Компания застегнула шубы, вышла и лениво поплелась к трактиру. - Гусем у тебя пахнет, потому что гусь у тебя сидит! - слиберальничал помощник архивариуса. - Черти его принесли! Он скоро уйдет? - Скоро. Больше двух часов никогда не сидит. Есть хочется! Перво-наперво мы водки выпьем и килечкой закусим... Потом повторим, братцы... После второй

{02042}

сейчас же пирог. Иначе аппетит пропадет... Моя женка хорошо пироги делает. Щи будут... - А сардин купил? - Две коробки. Колбаса четырех сортов... Жене, должно быть, тоже есть хочется... Ввалился, чёрт! Часа полтора посидели в трактире, выпили для блезиру по стакану чаю и опять пошли к Стручкову. Вошли в переднюю. Пахло сильней прежнего. Сквозь полуотворенную кухонную дверь чиновники увидели гуся и чашку с огурцами. Акулина что-то вынимала из печи. - Опять неблагополучно, братцы! - Что такое? Чиновные желудки сжались от горя: голод не тетка, а на подлом гвозде висела кунья шапка. - Это Прокатилова шапка, - сказал Стручков. - Выйдемте, господа! Переждем где-нибудь... Этот недолго сидит... - И у этакого сквернавца такая хорошенькая жена! - послышался сиплый бас из гостиной. - Дуракам счастье, ваше превосходительство! - аккомпанировал женский голос. - Выйдемте! - простонал Стручков. Пошли опять в трактир. Потребовали пива. - Прокатилов - сила! - начала компания утешать Стручкова. - Час у твоей посидит, да зато тебе... десять лет блаженства. Фортуна, брат! Зачем огорчаться? Огорчаться не надо. - Я и без вас знаю, что не надо. Не в том дело! Мне обидно, что есть хочется! Через полтора часа опять пошли к Стручкову. Кунья шапка продолжала еще висеть на гвозде. Пришлось опять ретироваться. Только в восьмом часу вечера гвоздь был свободен от постоя и можно было приняться за пирог! Пирог был сух, щи теплы, гусь пережарен - всё перепортила карьера Стручкова! Ели, впрочем, с аппетитом.

{02043}

(ПРОТОКОЛ) [Место для гербовой марки в 60 коп.] Тысяча восемьсот семьдесят седьмого года, февраля десятого дня, в городе С.-Петербурге, Московской части, 2 участка, в доме второй гильдии купца Животова, что на Лиговке, я, нижеподписавшийся, встретил дочь титулярного советника Марью Алексееву Барабанову, 18 лет, вероисповедания православного, грамотную. Встретив оную Барабанову, я почувствовал к ней влечение. Так как на основании 994 ст. Улож. о наказ. незаконное сожительство влечет за собой, помимо церковного покаяния, издержки, статьею оною предусмотренные (смотри: дело купца Солодовникова 1881 г. Сб. реш. Касс. департ.), то я и предложил ей руку и сердце. Я женился, но не долго жил с нею. Я разлюбил ее. Записав на свое имя всё ее приданое, я начал шататься по трактирам, ливадиям, эльдорадам и шатался в продолжение пяти лет. А так как на основании 54 ст. Х т. Гражданского Судопроизводства пятилетняя безвестная отлучка дает право на развод, то я и имею честь покорнейше просить, ваше п-во, ходатайствовать о разведении меня с женою.

{02044}

ЧТО ЛУЧШЕ? (ПРАЗДНЫЕ РАССУЖДЕНИЯ ШТЫК-ЮНКЕРА КРОКОДИЛОВА) В кабак могут ходить взрослые и дети, а в школу только дети. Алкоголь замедляет обмен веществ, способствует отложению жира, веселит сердце человека. На всё сие школа не способна. Ломоносов сказал: "Науки юношей питают, отраду старцам подают". Князь же Владимир неоднократно повторял: "Веселие Руси питие есть". Кому же из них двоих верить? Очевидно - тому, кто старше. Акцизные дивиденды дает отнюдь не школа. Польза просвещения находится еще под сомнением, вред же, им приносимый, очевиден. Для возбуждения аппетита употребляют отнюдь не грамоту, а рюмку водки. Кабак везде есть, а школа далеко не везде. Всего сего достаточно, чтобы сделать вывод: кабаков не упразднять, а относительно школ подумать. Всей грамоты отрицать нельзя. Отрицание это было бы безумством. Ибо полезно, если человек умеет прочитать: "Питейный дом".

{02045}

(ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ЭТЮД) - Вот тебе триста рублей! - сказал Иван Петрович, подавая пачку кредиток своему секретарю и дальнему родственнику Мише Бобову. - Так и быть, возьми... Не хотел давать, но... что делать? Бери... В последний раз... Мою жену благодари. Если бы не она, я тебе не дал бы... Упросила. Миша взял деньги и замигал глазками. Он не находил слов для благодарности. Глаза его покраснели и подернулись влагой. Он обнял бы Ивана Петровича, но... начальников обнимать так неловко! - Жену благодари, - сказал еще раз Иван Петрович. - Она упросила... Ты ее так разжалобил своей слезливой рожицей... Ее и благодари. Миша попятился назад и вышел из кабинета. Он пошел благодарить свою дальнюю родственницу, супругу Ивана Петровича. Она, маленькая, хорошенькая блондиночка, сидела у себя в кабинете на маленькой кушеточке и читала роман. Миша остановился перед ней и произнес: - Не знаю, как и благодарить вас! Она снисходительно улыбнулась, бросила книжку и милостиво указала ему на место около себя. Миша сел. - Как мне благодарить вас? Как? Чем? Научите меня! Марья Семеновна! Вы мне сделали более чем благодеяние! Ведь на эти деньги я справлю свою свадьбу с моей милой, дорогой Катей! По Мишиной щеке поползла слеза. Голос его дрожал. - О, благодарю вас! Он нагнулся и чмокнул в пухленькую ручку Марьи Семеновны. - Вы так добры! А как добр ваш Иван Петрович! Как он добр, снисходителен! У него золотое сердце! Вы должны благодарить небо за то, что оно послало вам