Обстоятельства меж тем торопили. В тюрьме у нее заметно ухудшилось здоровье. Она очень постарела. Время от времени ей вспоминались слова одного из адвокатов - И. Л. Френкеля: для пересмотра дела, внушал он, нужны дополнительные факты, не фигурировавшие на процессе, нужна, уточнил он, какая-нибудь "сенсация". Тогда всплеском дела заинтересуются газеты, тогда можно будет снова обратиться к министру юстиции. Но что же можно сказать нового?
В мае 1940 года Надежда Васильевна после долгой беседы с приехавшим из Парижа священником упросила его наведаться в "Сюрте насиональ", полицию, ведавшую вопросами национальной безопасности, и передать, что у нее имеется важное сообщение, носящее политический характер.
Духовник исполнил просьбу. 10 мая 1940 г. комиссар Белен, имевший отношение к следствию по делу Скоблина и Плевицкой, в сопровождении переводчика и полицейского инспектора выехал поездом в Ренн.
Разговор длился долго. Томившаяся от одиночества Плевицкая была рада случаю выговориться. В сущности, она заново пересказала комиссару всю свою жизнь. Комиссар томился от скуки: большая часть рассказанного, кроме частных деталей и малозначащих подробностей, была ему известна по материалам следствия и суда. И только под конец он заинтересовался. Плевицкая принялась рассказывать о последней, "роковой" ночи, которую она провела вместе со Скоблиным под одной крышей в отеле "Пакс". Она поведала о том, что "Коленька" в эту ночь пребывал в сильнейшем возбуждении, то засыпал, то просыпался. Вдруг начал плакать и, когда она его успокоила, рассказал ей следующую историю. Он говорил об обстоятельствах похищения Миллера:
"Мы выехали в Сен-Клу, где у нас было назначено свидание. Миллер сидел в машине без явных признаков беспокойства. Когда вошли в условленную виллу, навстречу нам вышли трое. Все хорошо говорили по-немецки и по-русски. Меня попросили остаться в вестибюле, а сами вместе с генералом Миллером удалились в соседнюю комнату и плотно закрыли за собой дверь. Прошло минут десять, прежде чем мне предложили войти. Я огляделся, но Миллера не увидел. "Где генерал?" - спросил я. Мне указали на соседнюю комнату. Я толкнул дверь и оказался в небольшом салоне. Возле стены на диване лежал руководитель "Русского общевоинского союза".
- Мы сделали ему укол, - спокойно по-французски сказал один из вошедших вслед за Скоблиным".
- Вот и все, что я знаю о последних минутах жизни генерала Миллера, завершила свой рассказ Плевицкая.
Комиссар Белен верил и не верил. Сведения, разумеется, представляли интерес, тем более что в материалах следствия имелись - комиссар это хорошо помнил - данные о странной поездке самой Плевицкой в парижское предместье Сен-Клу на следующий день после исчезновения генерала Миллера. Тогда она объяснила этот вояж поисками пропавшего мужа. Следствие не придало поездке значения. Все это следовало теперь проверить и перепроверить...
Но сделать комиссару Белену ничего не удалось. История распорядилась так, что в тот самый день, когда он в последний раз говорил в Ренне с Плевицкой, части немецкого вермахта начали наступление во Франции. Трагическая судьба Надежды Васильевны Плевицкой затерялась в вихре других трагических судеб, поднятом второй мировой войной.
Осенью этого же года она умерла в центральной каторжной тюрьме города Ренна. Газеты, некогда взахлеб писавшие о суде над знаменитой певицей, уделили ее смерти несколько скупых строк.
* * *
Тайное рано или поздно становится явным. Когда эта книга готовилась к печати, в советских изданиях появились сведения, позволяющие расставить если еще и не окончательные, то по крайней мере достаточно четкие акценты в этой запутанной истории. Советский еженедельник 18 со ссылкой на документы, предоставленные Комитетом государственной безопасности, приоткрыл завесу над некоторыми тайнами жизни генерала Н. В. Скоблина и его жены Н. В. Плевицкой. Выше я писал о том, что французское следствие собрало массу свидетельств причастности Скоблина и Плевицкой к похищению руководителя РОВС генерала Миллера. Однако прямых доказательств того, что они работали на советскую разведку, суд предоставить не смог. Надежда Васильевна была осуждена не как агент разведки, а как участница похищения.
В архивах КГБ хранятся три объемистых досье, содержащих документальные свидетельства того, что бывший белый генерал, герой Корниловского полка, а затем один из видных деятелей военного крыла русской эмиграции Н. В. Скоблин и его жена Н. В. Плевицкая были завербованы ОГПУ в 1930 году. Руководителем операции по привлечению знаменитой супружеской пары к сотрудничеству с советскими разведорганами был заместитель начальника Иностранного отдела ОГПУ Сергей Шпигельглас. Непосредственно вербовкой занимался бывший белый офицер, сослуживец Н. В. Скоблина П. Г. Ковальский, значившийся в секретной картотеке ОГПУ под кодовым названием "агент Еж/10".
Штабс-капитан Петр Ковальский познакомился со Скоблиным в 1917 году при формировании Отдельного ударного отряда 8-й армии, затем они вместе служили в Корниловском ударном полку.
Вместе с остатками отступающей Добровольческой армии П. Г. Ковальский оказался на территории Польши и был интернирован. Работал в Лодзи ночным сторожем, потом в строительной конторе техником. На советскую разведку начал работать в 1921 году. В Россию вернулся в 1924 году. В автобиографии он писал: "...От бессознательного монархиста под влиянием исторического хода событий, окунувшись во всю грязь белого движения всех оттенков, перешел на платформу Советской власти и отдал себя всецело в распоряжение ее передового авангарда - органов ГПУ".
Этот представитель "передового авангарда" и был направлен в Париж с целью вербовки генерала Н. В. Скоблина. Надо сказать, что, привыкнув вести достаточно широкий по эмигрантским меркам образ жизни и столкнувшись с серьезной проблемой денег, супружеская чета не заставила себя долго упрашивать.
10 сентября 1930 г. генерал Н. В. Скоблин с полного согласия своей супруги Н. В. Плевицкой подписал заявление в адрес ЦИК СССР: "12 лет нахождения в активной борьбе против Советской власти показали мне печальную ошибочность моих убеждений.
Осознав эту крупную ошибку и раскаиваясь в своих проступках против трудящихся СССР, прошу о персональной амнистии и даровании мне прав гражданства СССР.
Одновременно с сим даю обещание не выступать как активно, так и пассивно против Советской власти и ее органов, всецело способствовать строительству Советского Союза и о всех действиях, направленных к подрыву мощи Советского Союза, которые мне будут известны, сообщать соответствующим правительственным органам".
В этом деле не обошлось и без лукавства, ибо Н. В. Скоблин получил от своего бывшего сослуживца П. Г. Ковальского уверения, что он будет числиться по службе в Генштабе, а не в ГПУ, что для боевого офицера имело немаловажное значение.
Через несколько дней на заявлении генерала была поставлена резолюция начальника Иностранного отдела ОГПУ: "Заведите на Скоблина агентурное личное и рабочее дело под псевдонимом "Фермер-Еж/13"".
Надежда Васильевна Плевицкая, согласившаяся вместе с мужем на "сотрудничество", получила агентурную кличку "Фермерша".
За ценные услуги генералу положили ежемесячное вознаграждение в 200 американских долларов - сумма по тем временам немалая. Так что подозрения добровольных следопытов эмиграции и сослуживцев генерала, что тот живет не по средствам, были небезосновательными. "Еж/13" начал действовать, и подробнейшие данные о деятельности РОВС потекли в Москву...
На фотографии, которой "Неделя" проиллюстрировала свой рассказ об успешной операции советских органов, изображена молодая женщина с застенчивой улыбкой - это Надежда Васильевна Плевицкая, сфотографированная за много лет до того, как она стала "Фермершей".
Блистательный успех П. Г. Ковальского по вербовке четы обернулся гибелью для женщины. В трагическую минуту жизни Надежда Васильевна оказалась брошенной на произвол судьбы. "Героическая страница" из жизни ОГПУ завершилась катастрофой для одной из самых замечательных певиц, которых когда-либо рождала русская земля. От "курского соловья" нам осталось несколько записей ее песен, которые начинают возвращаться в нашу разрушенную память.
Что касается генерала Миллера, то он был тайно вывезен в СССР и расстрелян.
Глава 9
"НЕ БУДЕМ ПРОКЛИНАТЬ ИЗГНАНЬЕ..."
В 1927 году Владимир Набоков (Сирин) еще был далек от будущей славы. Мало что предвещало его мировую известность, в какой-то степени бросившую убийственную тень на литературное творчество русской эмиграции: возвысившись над ней, сделавшись писателем мирового масштаба, он невольно придал творчеству большинства молодых русских писателей, выросших в изгнании, досадный привкус альковно-эмигрантской беллетристики.
