сядь.
Неужели он собирается закончить то, что начал в питомнике? Если Сяо Пэн устроит ей встречу с Чжан Цзянем, Тацуру согласна заплатить такую цену. Все равно это тело она скоро убьет.
Она пересела на диван.
Сяо Пэн с загадочной улыбкой оглядел ее лицо.
— Много китайцев убил твой отец, а?
Она сказала, что воинская часть отца располагалась в Малайзии.
— Какая разница, все равно он враг.
Тацуру нечего было на это ответить. Он сидел совсем близко.
— Считая, что я оговорил Чжан Цзяня из ревности, ты ставишь меня на одну доску с ним, с тобой, с Сяохуань.
Тацуру подумала, что ее увлечение Сяо Пэном едва не переросло в любовь как раз потому, что он на секунду показался ей другим, похожим на благородного человека.
— Ты источаешь аромат, — он снова загадочно улыбнулся. — Чжан Цзянь его чувствовал?
Тацуру немного испугалась, по коже пробежал холодок.
— Ничего он не чувствовал! — Сяо Пэн откинулся на спинку дивана, закрыл глаза, словно желая сосредоточиться на этом аромате. — Мне было двадцать, когда я впервые пришел к вам в гости, ты поставила возле меня чашку с чаем, воротничок у тебя сзади был расстегнут, и оттуда струился аромат…
Может, у него истерика?
— Тогда я не знал, что ты японка. Я подумал: эта женщина непременно станет моей. От этого запаха я… Твою ж мать… И в тот день я заподозрил, что между вами с Чжан Цзянем что-то есть.
Его пальцы мягко перебирали волосы Тацуру.
— Сяо Ши тоже не мог почувствовать твой аромат. Куда ему? Ведь он у тебя такой… Получается, он только для меня? Чжан Цзянь его не чувствовал, и это доказывает, что он — свинья, свинье изысканные яства не по вкусу! Но ты по нему тоскуешь! — Сяо Пэн повернулся к Тацуру, нервно впился в нее взглядом. — А по мне тоскуешь? Я так любуюсь тобой, почему же ты по мне не тоскуешь? А?!
Тацуру подумала, что согласна сделать все быстро и без лишних разговоров, но если ему нужно, чтобы она вдобавок призналась, будто «тоскует», лучше сразу умереть.
А он ждал от нее этих слов, как мучимый жаждой ждет, чтоб из ржавой трубы полилась вода.
Тацуру сдвинулась в сторону, добралась до края дивана, подскочила и бросилась к двери.
— Куда, мать твою, побежала? — он швырнул в нее подвернувшейся под руку пепельницей.
Пепельница разбилась, не задев Тацуру.
— Твою ж мать, думала, я с тобой лягу? Вот еще! Я тебе не свинья!
Она лихорадочно возилась с дверной ручкой.
— Слушай, он преступник, приговоренный к высшей мере, я не знаю, где его содержат. Нужно сначала все выяснить, я тебе сообщу! — кричал он за ее спиной.
Тацуру уже выскочила в коридор, впереди был тамбур, сейчас она выйдет за дверь и окажется в безопасности. Она была готова ко всему, кроме признаний в любви от сумасшедшего. Прошло всего два года, что же превратило его в безумца? Ведь у него есть и положение, и власть. Куда пропал тот храбрый мальчишка, который командовал сражением на крыше и выгораживал для нее туалет из спецовки? Как получилось, что телом Сяо Пэна завладело чудовище, огкоторого веет мраком?
Тем временем Сяохуань поставила у жилкомитета швейный лоток, дела у нее на глазах шли в гору, потом на Тацуру надели белую повязку, и она целыми днями стала занята, все мыла да подметала. И глазом не успела моргнуть, как целый год пролетел.
Однажды она вдруг вспомнила тот вечер у озера, вспомнила свою решимость, и ей показалось, что это было во сне. Девица из компании афэев, которые вечно околачивались у мастерской Сяохуань, сказала: устроить свидание с заключенным — да это проще простого! Она в два счета выйдет на лагерного завхоза. А власти у завхоза даже больше, чем у директора завода: стоит ему перекинуться парой слов с командиром надзирателей, и дело в шляпе. Что в великих революциях хорошо — всегда найдутся нужные лазейки. Сяохуань спросила девицу, какие у нее отношения с завхозом: обычные или особые? Та, само собой, понимала, что Сяохуань имеет в виду под «особыми отношениями». Она сказала, что завхоз был бы не прочь завести с ней особые отношения — в лагере он постоянно за ней увивался: то ущипнет, то облапает. Ради тетушки Сяохуань она в два счета заведет с завхозом «особые отношения».
Спустя пару дней о свидании уже договорились. В благодарность Сяохуань сшила по заказу девицы настоящие афэйские брюки. Прежде афэи носили брючки в обтяжку, а в последние года взяли пример с военных и переоделись в штаны с длинной мотней, как в армии.
Жара стояла такая, что казалось, будто весь город скоро переплавится в сталь: выйдешь на улицу, а через двадцать минут уже тошнит и в глазах звездочки.
Сяохуань, таская с собой Дохэ, бегала за покупками собирала передачу на свидание с Чжан Цзянем. Продукты были в дефиците, а бисквиты в витринах универмага уже плесенью покрылись: талонов на пирожные было не достать, потому их и не брали. Сяохуань потратила все талоны, которые раздобыла у своих третьесортных друзей, и купила килограмм бисквитов, затянутых бледно-зеленым мхом. А больше всего она радовалась двум банкам с мясной подливкой: в подливке плавала свиная кожа, сало, сушеный тофу, соевые бобы, да и соли туда всыпали, не пожалели, так что никакая жара ей была не страшна. И с рисом будет вкусно, и с лепешками из батата, и с лапшой, и с клецками, и с жидкой кашей.
Старый жарщик воздушного риса набрал для Сяохуань кулек воздушной кукурузы. Сапожник подарил пару матерчатых туфель с заплатами. Мороженщик принес пачку зубочисток, вырезанных из палочек от эскимо.
Вечером, когда Сяохуань с Дохэ укладывали вещи в узел, дверь снаружи распахнулась, вошел Дахай. Вся голова в крови, одежда тоже промокла от крови. Ребята на улице, выискивая, над кем бы позабавиться, кричали ему снизу: «Японский ублюдок!», «Японская бабенка!» Дахай наверняка бросился в драку, вот и получил.
Дохэ кинулась к нему, взяла под локоть, спросила, что случилось. Но Дахай оттолкнул ее прочь.
Сяохуань посмотрела на старшего, заметила его побритые брови, и все стало ясно. Пару дней назад Дахай спрашивал, где лежит пинцет для свиной щетины. Она ответила, что в доме уже много лет не было свиных копыт, кто же знает, где теперь этот пинцет. Сейчас Сяохуань поняла, как он расправился со своими густыми широкими бровями: больше половины
