- Дамбу против волн революции надо строить, пока волны не очень высоки. - Видимо, этим философским обобщением шейх Арчибальд решил закончить беседу. - Иначе будет поздно, иначе они смоют нас с той земли, которую мы хотим удержать за собой.
В оставшееся до весны время мы должны коренным образом перестроить всю нашу работу. Надо повсюду сеять семена безверия, растерянности, страха, клеветы, надо использовать малейшие возможности, чтобы подрывать веру людей в Советскую власть... Вселять ужас в сердца бывших баев, говоря, что их всех скоро начнут арестовывать. Пустить в ход всю силу религии и шариата, настроить фанатиков против большевиков. Разжигать ненависть к ним! Непрерывно говорить везде о святости и неприкосновенности частной собственности, о привилегиях собственников, о правде всех назидательных и устрашающих притчей из корана, о реальности всех ужасов светопреставления.
Решаться ради этого на любое дело, не жалеть денег!.. Тут ничем нельзя брезговать. Пусть люди всего боятся, пусть постоянно носят с собой ножи в рукавах и в голенищах сапог. Мы должны наполнить сознание всех сомневающихся правильностью их сомнений... Преувеличивать каждую ошибку местных властей, выдавать любую глупость администрации за продиктованные из Москвы указания. Нужно расшатать до предела доверие к законам, срывать все кампании, чернить всех руководителей, коммунистов, ответственных работников... И тогда на подготовленной нами почве пышно расцветут нужные нам настроения, и вооруженное выступление против Советов принесет безусловный успех!
- А как же опера? - спросил Юлдаш Ахунбабаев.
Он ходил по своему кабинету из угла в угол.
- Придется отложить, - вздохнув, опустил голову Хамза.
- Первую узбекскую оперу? - посмотрел Ахунбабаев на Рустама Пулатова, молча сидевшего сбоку около его письменного стола. - А если ее поставят в Москве? И русские братья будут слушать ее и думать: "На Востоке у меня есть брат-узбек. Я горжусь этим хорошим, умным, талантливым братом!"
- Я буду продолжать писать оперу в Шахимардане.
- А инструмент? Где вы найдете там пианино?
- Привезу из Ферганы.
- Вас засосет текучка, вы забудете, как выглядят ноты.
- Это очень серьезно для меня. Я думал много дней. Партия идет на последний классовый бой внутри страны. На последний...
Эти слова не дают мне покоя. Я должен пойти в этот бой. Иначе все мои стихи, песни и пьесы были написаны не мной, а другим человеком... Я не могу иначе... Там, в Шахимардане, под пеплом мазара, лежит мой друг. Все забыли о нем, даже я. А простой, неграмотный деревенский парень Ташпулат не забыл. Я не успокоюсь до тех пор, пока не найду тех, кто записывал его воспоми нания... И кроме того, я хочу увидеть шейха Исмаила и взглянуть ему в глаза...
- Такому желанию, когда оно возникает, трудно сопротивляться, - подал голос Рустам Пулатов.
- Я хочу взглянуть в глаза шейху Исмаилу и сказать ему:
в Шахимардане будет колхоз.
- Хамза, дорогой, - вернулся Ахунбабаев за свой стол, - у нас есть много людей, которые смогли бы помочь дехканам Шахимардана организовать свой колхоз. Но у нас нету таких людей, которые могут написать первую узбекскую оперу.
- Я не смогу сейчас писать музыку...
Юлдаш Ахунбабаев долго сидел молча. В приемной председателя ЦИК гулко пробили большие часы. И мелодичный их звон как бы напомнил о том, что время не стоит на месте, время не ждет, время движется вперед.
- Ну хорошо, - сказал наконец Ахунбабаев, задумчиво глядя на Хамзу, будем считать, что вы едете в Шахимардан заканчивать оперу. Горный воздух даст вам новый творческий импульс, прибавит силы. О здоровье тоже не нужно забывать.
Хамза удивленно поднял голову.
- Я не жалуюсь на здоровье.
- Когда начнете жаловаться, будет поздно... Итак, мы посылаем вас в Шахимардан представителем Центрального Исполнительного Комитета республики. Мы даем вам официальные полномочия для проведения досрочных выборов в кишлачный Совет Шахимардана. Ни на один день не забывайте, что Советская власть - это большинство в Совете бывших батраков и бедняков. Это будет вашим главным политическим инструментом, самым сильным оружием в проведении линии партии на коллективизацию. Я думаю, что нет смысла долго говорить о ваших врагах. Они известны. Их главное оружие - религия. Поле вашей борьбы с ними - народ. Шейхи сразу начнут говорить народу, что колхоз - это средство искоренения ислама. Вам нужно будет четко разграничить эти вещи, постоянно объясняя народу, что наше государство никому не запрещает верить в бога, но оно запрещает использовать веру в целях наживы. Объяснять надо будет ежедневно, тонко, терпеливо. Ни в коем случае не в приказном порядке. Только убеждение. И еще одно... Какие бы прекрасные планы вы ни намечали, никогда не приступайте к их исполнению в одиночку. Только с людьми, коллективно. Всегда будьте с народом, потому что, как говорит сам народ, "один конь пыль поднимает, а славы не обретает". Не поддавайтесь на провокации. Когда станете выбирать квартиру, избегайте богатых домов...
- Если уж мы так часто вспоминаем пословицы, - улыбнулся Хамза, - то надо вспомнить и такую: "Лучше умереть в доме друга, чем жить в доме врага".
Рустам Пулатов поднялся с места, одернул гимнастерку.
- Друг должен жить везде, - сказал он, - а враг может умирать даже в своем доме... Я бы хотел обратить ваше внимание, Хамза-ака, вот на какое обстоятельство. Почти все предводители ферганского басмачества, как уже ликвидированные, так и еще уцелевшие, родились в Шахимардане. И все они, возглавлявшие в свое время самые крупные банды, в той или иной степени были потомками религиозного духовенства. А такие курбаши, как Нормат, Аллаяр, Насырхан, Тухтасын, Куршермат - дети ныне здравствующих шейхов из окружения теперешнего настоятеля гробницы святого Али шейха Исмаила. Разумеется, они затаились и больше не смеют открыто бороться с нами, потому что боятся нас, потому что знают - закон суров с теми, кто выступает против Советской власти с ножом в руках. Они спрятали ножи в рукава. Но они будут ходить рядом с вами, будут поддерживать вас, работать вместе с вами, кричать во весь голос о том, как они любят Советскую власть. Враг перелицевался, он стал трусливее и поэтому коварнее. Вам нужно будет иметь надежный тыл.
- Что ты имеешь в виду? - внимательно посмотрел на Пулатова Хамза.
- Сейчас объясню... Зульфизар едет с вами?
- Конечно.
- Необходимо как следует подготовить ее.
Юлдаш Ахунбабаев поднялся из-за стола и подошел к Пулатову.
- Рустам, - сказал он, - ты даешь Хамзе какие-нибудь поручения в Шахимардане по своей линии?
- Товарищ председатель, вы заставляете меня нарушать служебную тайну, засмеялся Рустам Пулатов.
- Ничего страшного, - улыбнулся Ахунбабаев. - Как президент республики я имею право знать это.
- Меня интересуют все те же иностранные паломники. Мне нужно получить доказательства связи шейхов с разведками капиталистических стран.
Ночь. Хамза, склоняясь над тетрадью Ташпулата, делал выписки. Картины одна другой ярче вставали перед ним. Неведомые ему летописцы шахимарданской жизни разными почерками, вкривь и вкось, подробно записывали эпизоды, сцены, разговоры, характеристики жителей кишлака, события, начиная с пожара гробницы. И каждая запись начиналась так: "Ташпулат рассказал..."
Сожжение мавзолея и гибель в огне кавалерийского эскадрона седьмой Туркестанской бригады были для Ташпулата как бы началом осмысления мира и жизни вокруг себя. Человек прозревал от рассказа к рассказу - это чувствовалось по деталям и подробностям. Все яснее и яснее становились для него законы отношений между людьми, тяжкая власть богатства.
Как трагично окончилась жизнь этого человека, упорно стремившегося к правде, старавшегося самостоятельно разобраться в сложностях бытия! Как жалко, что теперь уже никогда нельзя будет больше с ним встретиться и расспросить его о тех днях, когда Степан Петрович Соколов с горсткой бойцов отчаянно отбивался от своры басмачей в пылающих стенах мазара.
Ведь все эти драгоценнейшие сведения, рассказанные прямым очевидцем, могли бы дойти до будущих поколений как живые страницы великой непримиримости классовой борьбы, как незатухающая память о неповторимых годах гражданской войны...
Хамза перевернул очередную страницу... "Ташпулат рассказал, что в тот день, когда банда Капланбека напала на отряд красноармейцев, басмачи, окружившие кишлак, начали стрелять по мирным жителям, которые еще не успели покинуть свои дома по требованию Мияна Кудрата и его приближенных. "Пусть лучше все эти бабы, дети и старики погибнут от освященных присутствием хазрата мусульманских пуль, чем будут служить большевикам!" кричали шейхи... Залпы басмачей обрушились на несчастных людей. В кишлаке творилось что-то невообразимое. Все смешалось в кучу. Некоторые хозяева пытались спасти лошадей и ослов, но выстрелы с холмов Шаланга настигали их одного за другим. Обезумевшие раненые животные, истекая кровью, метались по улицам из стороны в сторону, топча детей и стариков. Люди не знали, где спастись от пуль, так как прятаться в домах было нельзя. Шейхи с холмов вопили, кричали и звали народ к себе, а навстречу людям летели пули. Весь снег на улицах кишлака стал красным от крови. Басмачи устроили настоящую бойню. Они мстили беднякам за то, что они помогали красноармейцам собирать накануне хлеб у богачей... Но зачем же тогда шейхи звали людей спасаться от красных, когда их давно уже не было на улицах кишлака, когда все красноармейцы уже укрылись в мазаре? Шейхи тоже мстили простым людям мстили чужими руками, чужими пулями. За что? За то, что те ходили на митинг и слушали выступления командиров. А за два дня до этого шейхи молились, сволочи, в усыпальнице о спасении всего мусульманского мира!.. Люди прятались от выстрелов за камнями, делая вид, что они уже убиты. А многие были действительно убиты.
