– Роберт! Да ты герой! – сказал Ретиан. – Вот настойчивый человек! Чем же ты питался в степи?
– Гаучо подкармливали. Объясняться я все равно не мог, я не знаю испанского языка. Как увижу где дым, я туда и иду. Около их костров я спал; всего четыре дня я так ходил. Потом я пришел в ранчо. Я не мог больше идти. Один старик гаучо меня там два раза кормил. Он говорил: «Подожди здесь, должно поехать одно семейство мимо этого ранчо в Монтевидео; я попрошу, чтобы тебя взяли; не уходи отсюда». Он плохо говорил по-английски, но я понимал и всем говорил, что в Монтевидео живет май отец. Только повозки все не было, а тут явились вы! – воскликнул Роберт и засмеялся от радости, что испытания кончились. – Вы меня взяли, вы подарили мне лошадь!
– А ты забыл, чудачок, что спас мне жизнь? – ласково сказал Ретиан, трепля мальчика по худенькому плечу. – Ведь Гопкинс убил бы меня, если бы не ты.
Между тем пережитые испытания и волнения, вызванные открытием обмана Паркера, сильно утомили Роберта. Он стал бледен и умолк, даже зевнул.
– Иди-ка ты сюда, – Арета взяла Роберта за руку и отвела на внутренний дворик, где под небольшим навесом сладко спал Линсей. – Ложись и спи.
Отчаянно зевая, Звезда Юга опустился на циновку. Когда Арета принесла ему подушку, он уже крепко спал. Девушка подняла голову мальчика и сунула под нее подушку. Роберт даже не шевельнулся.
– Старик и ребенок спят, – сказал Ретиан Арете, когда она возвратилась, – а мы что будем делать? Сядем в лодку, поедем к Камышиному острову.
– Вот что, – ответила девушка, озабоченно сдвинув брови. – Я хочу кое-что сшить для Роберта. Он почти раздет. А он стоит того, чтобы его дела хоть немного устроить. Он вырастет отважным человеком.
– Ну, а мы сыграем в шахматы, – сказал Вермонт Ретиану.
Арета ушла к себе, и скоро до слуха мужчин донесся стук швейной машины – девушка перешивала из старой черной юбки штаны и блузу мальчику Вечером она дала ему, кроме этой одежды, свои старые, но еще крепкие башмаки; они оказались мальчику по ноге.
XI
После того, как Инее и ее дуэнья ушли, Рамзай около часа был занят съемкой; затем он сел у себя в комнате и стал курить папиросу за папиросой. Надо сказать, что не только молоденькая дочь Маньяна произвела на молодого человека неизгладимое впечатление, но и само по себе положение Хуана возмущало Рамзая, как если бы на его глазах происходило истязание невинного человека.
«Итак, – сказал себе Рамзай, помня данное Инее обещание, – прежде всего – хладнокровие, осторожность и хитрость. Я должен действовать как дипломат. Вначале я постараюсь урезонить доктора, поставлю ему на вид его беззаконные действия… Нет. Я буду прежде всего требовать свидания с Хуаном, так как я его друг. А затем увидим. Завтра утром отправляюсь к доктору; до тех пор я все обдумаю».
На этом месте размышлений Рамзая пришел помощник режиссера и сказал, что завтра в одиннадцать часов утра предстоит съемка в загородной местности.
«Следовательно, утром я не смогу отправиться хлопотать о Хуане, – продолжал Рамзай, смотря на часы. – Половина десятого. Мой вечер свободен. Я пойду к Ригоцци теперь же. Решено. Главное – мудрость и хладнокровие».
Не теряя времени, Рамзай оделся, вышел на улицу и сел в трамвай, который довез его к зданию, указанному девушкой.
Как только он увидел вывеску лечебницы, им овладел гнев. «Здорового человека держат взаперти только потому, что этот человек хочет работать? Годдэм! Этому не бывать!»
«Однако не надо волноваться, – заметил себе Рамзай, – иначе дело кончится тем, что я изругаю Ригоцци и не принесу никакой пользы Хуану. Надо успокоиться. Для этого прочтем соседнюю вывеску. Что там? Проклятие! Это бюро похоронных процессий. Полезно для спокойствия. Ну, тогда другую напротив: „Магазин игрушек“. Вот это то, что нужно… Там паяцы, куколки, лошадки, пистолетики… Гм… пистолетики».
Рамзай решительно позвонил и осведомился у внимательно рассматривающей его горничной, можно ли видеть Ригоцци.
– Только в приемные часы, от одиннадцати до четырех, – сказала горничная. – Но если случай серьезный…
– Чрезвычайно серьезный.
– Подождите, я узнаю.
Пока женщина ходила к доктору, Рамзай повторял: «Хладнокровие, осторожность. Хладнокровие, осторож…»
Из глубины тихого дома донесся протяжный, заунывный вопль какого-то больного, и вся кровь кинулась в голову Рамзая. «А! Изверг! – подумал он. – Это, может быть, кричит Хуан, требуя свободы! Будем терпеливы и рассудительны».
– Доктор просит вас зайти к нему, – сообщила горничная, указывая на одну из трех дверей вестибюля. – Вот сюда.
Рамзай вошел.
Ригоцци сидел и что-то писал. Должно быть, лицо молодого человека заставило доктора насторожиться, так как он подозрительно взглянул на посетителя.
Пригласив Рамзая сесть, Ригоцци откинулся к спинке кресла и начал закуривать сигару.
– Я слушаю вас, – сказал Ригоцци.
– В вашей лечебнице находится Хуан Маньяна, – заговорил, усевшись, Рамзай. – Я – его друг, Генри Рамзай, служащий в кинематографическом предприятии. Случайно узнав о постигшем моего друга несчастье, я поспешил к вам, во-первых, узнать, насколько серьезно положение больного, а во-вторых, повидаться с ним.
Закусив губу и мрачно прищурясь, доктор всматривался в Рамзая, чтобы решить– отрицать нахождение Хуана в лечебнице или признать, что тот действительно здесь.
Пока Рамзай объяснялся, Ригоцци успел принять решение.
Ему стало ясно, что слух о сумасбродной выходке гациендера, заключившего своего сына в лечебницу, уже распространился по городу. Отрицать заточение Хуана– значило сделать этот слух еще более мрачным; могла возникнуть легенда о смерти юноши, которую доктор скрывает.
Поэтому Ригоцци сказал:
– Действительно, молодой человек, должно быть, тот самый, о котором вы говорите, находится в моем заведении. Его зовут Хуан Маньяна.
– Что же, он очень болен?
– Пока еще трудно сказать, – ответил доктор, – но, несомненно, налицо имеются признаки ненормальности. Он легко возбуждается, у него странная идея: вести простую жизнь ремесленника в кино, тогда как миллионы отца избавляют сына от всяких забот.
– По-вашему, это сумасшествие?
– Мы это выясним, – сказал доктор с пренебрежительной улыбкой. – У Хуана, кроме того, есть плохая наследственность со стороны двоюродной тетки, которая на старости лет увлеклась петушиными боями, тайно посещая ради этой страсти глухие притоны.
– Могу я говорить с Хуаном?
– Теперь уже поздно, – сказал доктор, внимательно наблюдая порозовевшее от злости лицо посетителя. – Кроме того, свидания даются у нас в определенные дни: по средам и пятницам.
– Я завтра уезжаю и хотел бы повидать больного сейчас, – заявил Рамзай, начиная тяжело дышать.
– К сожалению, я не могу дать разрешения.
– А почему ты не можешь? – закричал выведенный из терпения Рамзай, вдруг забыв все свои правила осторожности. – Ты, старый душегуб, отравитель, мошенник, не потому ли не можешь ты дать свидания, что получил деньги от отца за несчастного мальчика? Немедленно же открывай свою тюрьму, или я…
Ригоцци быстро нажал кнопку звонка и закричал, стараясь оторвать от своей шеи вцепившиеся в нее руки Рамзая, который, вскочив на стол, стукал доктора головой о стену, повторяя:
– Немедленно открывай камеру!
В это время три здоровенных служителя, прибежав на тревожный звонок Ригоцци, кинулись к Рамзаю, стащили его на пол и старались связать.
Отчаянным ударом по скуле Рамзай сбил с ног одного служителя, угостил другого стулом по голове, так что тот, оглушенный, упал, как мешок, и, волоча за собой третьего, охватившего его сзади, бросился из кабинета к выходу.
Доктор кричал:
– Свяжите его! Наденьте на него горячечную рубашку и тащите в камеру под холодный душ! Это опасный помешанный!
Рамзай был уже у выходной двери, как дорогу ему загородили еще два служителя, один другого выше. Не жалея затылка, Рамзай сильным ударом головы назад разбил в лепешку нос державшему сзади человеку. Дико замычав, тот выпустил англичанина и, шатаясь, прислонился к стене.
Тогда люди, стоявшие у двери, кинулись на Рамзая. Одного из них Рамзай ударил ногой в живот. Служитель сел, качаясь от боли.
– Открывай! – крикнул Рамзай последнему врагу, приставляя револьвер к его виску.
Перепуганный сторож тотчас повиновался. Рамзай быстро выскочил на улицу, запер снаружи дверь, бросил ключ и помчался, спасаясь от гнавшихся за ним прохожих и полицейских, думавших, что это бандит или помешанный.
Длинные, быстрые ноги спасли Рамзая от неприятной истории. Обежав три угла, он увидел авто, вскочил в него и приказал шоферу мчаться к кинофабрике Ван-Мируэра.
