ладно, что скрывать, – улыбнулся Алик и коснулся губами моих губ. – Я не могу без тебя, куколка. И в тот момент ясно осознал это. Рассказывал священнику нашу историю – и с каждым словом сам приходил в ужас от того, что чуть не отказался от тебя из-за глупых страхов. Он в ответ поведал немало интересного. Сказал, что ты имеешь право знать все и я не могу решать за тебя. Конечно, он был прав. В какой-то момент я живо представил, что вот сейчас уеду, никогда больше тебя не увижу… Меня захлестнуло такое отчаяние! В панике бросился прочь из дома, долго бродил по окрестностям, меня всего трясло. И понял, что не могу тебя оставить. Физически, морально – не могу. Ты должна быть со мной. И никакого Кости, слышишь? А стабильность, дом, крепкий тыл – это уже мои заботы. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива.
– С тобой я счастлива всегда, ну как ты не понимаешь, – укоризненно вздохнула я, сама потянувшись к его губам. – Стабильная жизнь и дом приобретут для меня ценность, если мы создадим их вместе. А Костя – добрый, надежный, порядочный. Но он – не ты. Я невольно обидела его, но, надеюсь, мы сможем все выяснить, остаться друзьями… Ой, Алик, я же совсем забыла о нем! Караул…
Меня подбросило на кровати, стоило вспомнить о том, как опрометчиво я унеслась из дома, без телефона, даже записки не оставив! За это время Костя с Машей наверняка вернулись домой, обнаружили, что я испарилась, в одном легком платьице, бросив чемодан. Представляю, что они подумали… Да, Костю уязвил мой отказ, но он наверняка сошел с ума от волнения. И пока мы с Аликом миловались в лесной глуши, запросто мог поднять на ноги всю округу.
– Не переживай, куколка, я обо всем позаботился. Пока ты спала, скинул Косте сообщение. Просто написал, что ты со мной. Остальное расскажем ему лично, он не в курсе нашей истории, даже не подозревает, что мы знакомы. Давай посмотрим, нет ли от него ответа. – Алик взял лежавший на тумбочке телефон и уткнулся в экран.
– Ты прав, расскажем ему все, попрощаемся и уедем, сегодня же. Какой смысл тут оставаться? Только мозолить Косте глаза. Тем более что задание по работе я провалила. Собственно, его и нельзя было выполнить, ведь Бориса Аникеева нет на свете, и я лишний раз в этом убедилась… – Я осеклась, заметив, как озадачился Алик, скользнув взглядом по какому-то сообщению. – Что, милый? Что случилось?
В голове тут же заметались катастрофические сценарии, один ужаснее другого. Костя пришел в ярость и проклинает нас до седьмого колена. Маша забросила свои рисунки и рыдает без остановки. Мама Алика все-таки ненавидит меня и умоляет сына порвать со мной. Его сестра сорвалась и позвонила дилеру. Люди в черном снова бросились донимать Алика. Чудесным образом воскрес Боров – а с ним и Гений, и теперь оба объявили на нас охоту…
– Куколка, не переживай… – Алик отложил телефон и, взяв мои ладони в свои, помедлил в нерешительности. – Тут такое дело… Я, разумеется, буду рядом и все проконтролирую… Только не волнуйся!
Я похолодела от страха.
– Алик! В чем дело? Не тяни!
– Милая, не бойся, у меня хорошие новости. – Он улыбнулся, крепче сжал мои руки и, собравшись с духом, тихо, но четко произнес. – Борис Аникеев жив. И согласен дать тебе интервью.
Я поерзала на сиденье принесенного Аликом стула, устраиваясь поудобнее. Потом суетливо, в третий раз, проверила, работает ли маленький цифровой диктофон, и глубоко вздохнула, силясь унять поднимавшуюся изнутри мелкую дрожь. Но справиться с волнением не получалось – в конце концов, не каждый день встречаешься с живой… точнее, ожившей легендой!
В окно били яркие солнечные лучи, изгнавшие последние воспоминания о вчерашнем ливне. Я огляделась: на свету переливался еле заметный столб строительной пыли, у стены высились сложенные стопками стулья, но полиэтилен с паркета исчез, над пианино появились портреты композиторов, и в целом воскресная школа была уже готова принять учеников. Меня не удивило, что таинственный Боб назначил встречу в таком месте – музыкальная атмосфера была ему привычна, да и здание школы стояло в отдалении от церковных построек: здесь нам точно не помешали бы посторонние. Наконец, совсем рядом располагалось кладбище, где по официальной версии и нашел свой последний приют известный певец. Откуда же еще появляться его призраку…
Алик поставил на столик рядом с пианино стакан воды и источавший ментоловый запах пузырек, после чего принялся нервно расхаживать вокруг меня. В отдалении, прислонившись к дверному косяку, расположился Костя с каким-то флакончиком в руках. Мой взгляд всполошенно заметался между мужчинами: совсем с ума посходили, натащили лекарств, еще осиновый кол принесли бы! В музыкальном классе висело напряженное молчание, что только усиливало гнетущую атмосферу.
Я сама предложила Косте присутствовать при этом интервью, сочтя, что ему будет любопытно послушать рассказ отца, – даже при том, что уж кто-кто, а он-то наверняка был в курсе всех перипетий жизни Боба. Накануне днем Аникеев-младший стоически выдержал наши с Аликом сбивчивые объяснения по поводу того, с какой это стати мы вдруг оказались вместе, да еще и влюбленной парой. Лишь коротко кивнул и сухо, с каменным лицом, пригласил занять на выбор одну из комнат в его доме. А когда мы вполне ожидаемо отказались, решив вернуться в лесной домик, не стал настаивать и помог донести мои вещи до калитки. Я тонко улавливала отчуждение, с которым теперь держался Костя, и старалась избегать при нем излишней демонстрации чувств к Алику.
Загадочный Боб должен был вот-вот появиться, и нервы натянулись до предела, стоило уловить донесшиеся из коридора тяжелые шаги. Увы, к моему разочарованию, в комнату, вежливо поздоровавшись, с привычным пыхтением вплыл отец Вениамин. Я с усмешкой взглянула на Алика: лекарства, священник – привлекли бы заодно и экзорцистов… Тоже мне, перестраховщики! Конечно, за последние месяцы мое эмоциональное состояние несколько пошатнулось, но не до такой же степени, чтобы ожидать от меня новой сокрушительной истерики…
Отец Вениамин уселся на табуретку у пианино, и в комнате снова воцарилась тишина. Боб задерживался – возможно, по давней привычке выжидал момент, когда собравшаяся на его «выступление» публика начнет сгорать от нетерпения. Или просто нервничал не меньше моего, до последнего сомневаясь, стоит ли раскрывать тайну незнакомой журналистке, а с ней и тысячам людей, которые еще помнят его песни. От этой мысли стало не по себе: я вдруг в
