Ведь вы, прежде чем быть палачами, генералами, прокурорами, судьями, премьерами, царями, прежде всего вы люди. Нынче выглянули на свет Божий, завтра вас не будет. (Вам-то, палачам всякого разряда, вызывавшим и вызывающим к себе особенную ненависть, вам-то особенно надо помнить это.) Неужели вам, выглянувшим на этот один короткий миг на свет Божий – ведь смерть, если вас и не убьют, всегда у всех нас за плечами, – неужели вам не видно в ваши светлые минуты, что ваше призвание в жизни не может быть в том, чтобы мучить, убивать людей, самим дрожать от страха быть убитыми, и лгать перед собою, перед людьми и перед Богом, уверяя себя и людей, что, принимая участие в этих делах, вы делаете важное, великое дело для блага миллионов? Неужели вы сами не знаете, – когда не опьянены обстановкой, лестью и привычными софизмами, – что все это – слова, придуманные только для того, чтобы, делая самые дурные дела, можно было бы считать себя хорошим человеком? Вы не можете не знать того, что у вас, так же как у каждого из нас, есть только одно настоящее дело, включающее в себя все остальные дела, – то, чтобы прожить этот короткий промежуток данного нам времени в согласии с той волей, которая послала нас в этот мир, и в согласии с ней уйти из него. Воля же эта хочет только одного: любви людей к людям.
Вы же, что вы делаете? На что кладете свои душевные силы? Кого любите? Кто вас любит? Ваша жена? Ваш ребенок? Но ведь это не любовь. Любовь жены, детей – это не человеческая любовь. Так, и сильнее, любят животные. Человеческая любовь – это любовь человека к человеку, ко всякому человеку, как к сыну Божию и потому брату.
Кого же вы так любите? Никого. А кто вас любит? Никто. Вас боятся, как боятся ката-палача или дикого зверя. Вам льстят, потому что в душе презирают вас и ненавидят – и как ненавидят! И вы это знаете и боитесь людей.
Да, подумайте все вы, от высших до низших участников убийств, подумайте о том, кто вы, и перестаньте делать то, что делаете. Перестаньте – не для себя, не для своей личности, и не для людей, не для того, чтобы люди перестали осуждать вас, но для своей души, для того Бога, который, как вы ни заглушаете его, живет в вас.
31 мая 1908 г.Ясная Поляна
Вино, женщины и песни (нем.).
Нарастая (итал.).
В дальнейшем вместо фамилии Печников фамилия Пчельников.
С этого места начинается вариант конца повести.
Лиза, взгляни направо, это он (франц.).
Где, где? Он не так уж красив (франц.).
По усмотрению (франц.).
Странников (франц.).
Спросите у них, твердо ли они уверены, что их паломничество угодно богу (франц.).
– Что он сказал? Он не отвечает.
– Он сказал, что он слуга божий.
– Должно быть, это сын священника. Чувствуется порода. Есть у вас мелочь? (франц.)
Скажите им, что я даю не на свечи, а чтобы они полакомились чаем… вам, дедушка (франц.).
Помучить его, чтобы он это оценил (франц.).
Да здравствуют поляки, погибель москалям! Ура! (польск.)
Помилуй мя, Боже, по велицей милости твоей (лат.).
Как постелешь, так и поспишь (нем.).
Я свирепею, когда думаю об этой проклятой породе (франц.).
Это я, Мишель (франц.).
Войдите (франц.).
Вы можете меня прогнать, но я не уйду, говорю это вам заранее (франц.).
Боже сохрани (франц.).
Вас это не обеспокоит? (франц.)
Друг мой (франц.).
Оставим это. И покойной ночи (франц.).
Ради прекрасных глаз негодяя (франц.).
Иван Григорьевич Латышев – это крестьянин села Краснореченского, с которым Федор Кузмич познакомился и сошелся в 39-м году и который после разных перемен места жительства построил для Кузмича в стороне от дороги, в горе, над обрывом, в лесу келью. В этой келье и начал Кузмич свои записки. (Прим. Л.Н. Толстого.)
Счастливой случайностью (франц.).
Госпоже Сталь (франц.).
Мы предполагали (франц.).
Медовый месяц (франц.).
Обстановка (франц.).
После 62 года все возможно… (франц.)
Граф и графиня Северные (франц.).
Маленький Вакх (франц.).
Вас приветствуют. Направо (франц.).
Просветы (франц.).
Человек со шрамом (франц.).
Где моя табакерка? (франц.)
Я хотел бы говорить с тобой без свидетелей (франц.).
Я сейчас от вас. Твоя жена поручила мне это письмо, и потом… (франц.)
Надеюсь, что я не нарушаю приказа (франц.).
Вы всегда желанный гость (франц.).
Он околдован, положительно околдован (франц.).
Все это отвратительно (франц.).
Душевная близость их уже не удовлетворяет (франц.).
Она меня просила, когда я смогу принять ее (франц.).
Как бы он ни был виноват перед нею (франц.).
Если она могла очаровать до такой степени (франц.).
Это – считать без хозяина (франц.).
Но это выше моих сил (франц.).
Ты совершеннолетний (франц.).
С глазу на глаз (франц.).
Это будет зависеть… (франц.)
Здороваются за руку (англ.).
Пусть Господь Бог их благословит (франц.).
Щепетильным (франц.).
Это я посторонний (франц.).
Свидание (франц.).
Это удивительно, как он его любит, совершенно как своего отца (франц.).
Тем лучше. Помнит ли он своего настоящего отца? (франц.)
Что ни говори, поступок прекрасен… (франц.)
В рукописи: Маша.
Текст редакторский, в рукописи: В двоеженстве.
Ничто так не образует молодого человека, как связь с порядочной женщиной (франц.).
В газетах появились потом опровержения известия о казни двадцати крестьян. Могу только радоваться этой ошибке: как тому, что задавлено на восемь человек меньше, чем было в первом известии, так и тому, что эта ужасная цифра заставила меня выразить в этих страницах то чувство, которое давно уже мучает меня, и потому только, заменяя слово «двадцать» словом «двенадцать», оставляю без перемены все то, что сказано здесь, так как сказанное относится не к одним двенадцати казненным, а ко всем тысячам, в последнее время убитым и задавленным людям. (Примеч. Л.Н. Толстого.)
